Ну, а здесь – в буквальном. И этот глазастик таращится обалдело. Блин, Элька, исчезни, наконец! Это в кино герой падает как подкошенный, в красивой позе и картинно раскинув руки. И говорит правильные слова перед смертью. «Прощайте, товарищи, все по местам! Последний парад наступает!» Ага-ага... В жизни запах крови смешивается с резким запахом и режущим привкусом лекарств, да еще и довольно неаппетитные подробности .Восковой цвет кожи, негнущиеся тело, прикосновение холодит руки. Не люблю, когда люди умирают! Категорически и никогда. Романтики тут нет. Грязь и вонь, сорри за подробности. Но малой не уходит. В глазах странное любопытство и понимание, что ли… Вот еще не хватало... Адепт смерти малолетний.
- Элька, вон, я сказал уже!
Обиженно сверкает на меня глазами и медленно уходит. И не в сестринскую, а в свою палату, откуда тут же доносится сердитое бухтение его соседей – этих в их отдыхе не поколеблет ничто, дрыхнуть будут, выдерживая режим, если даже Земля взорвется.
Ладно, займемся и мы делами своими скорбными. Тело - вещь материальная, дух уже давно его покинул, остается просто пустая оболочка. Так проще думать о том, что делаешь. Ну да, как старая одежда или старый дом,предназначенный на слом.
Не дали, демоны. Пока я прилаживался поднять бренную оболочку на каталку, благо, что дедок исссохший был и невредный, так что сильно корячиться не пришлось, крик раздался уже из Элькиной палаты, недовольное такое квохтание. Вот это совсем плохо. Оставим мертвых хоронить своих мертвецов, меня волной вынесло из палаты, ее обитатели только скорбно посмотрели вслед – не убрал же ничего, не успел .Жаловаться завтра будут, что не смогли лечь. Ладно, прорвемся.
Ну, за что боролись… Посиневший Элька лежал на койке без движения, и похоже, дыхания тоже не было. Бешено колотилось сердце в тощенькой грудной клетке, словно прорываясь наружу. Нагляделся , чтоб тебя!!! Сотовый телефон – вещь отличная, если ты осьминог, а вот если одной рукой ты держишь малого, второй как-то раздвигаешь губы и пытаешься что-то вдохнуть ему в рот, да еще и колотящееся под руками сердце. М-дя, хоть ногой нажимай вызов. Один из его добрых соседей все-таки додумался, дополз до ординаторской и позвал доктора. Та не растерялась, позвонила в реанимацию. Через минуту палата была полна народу, приперли уже и алый ящик дефибриллятора, девки из реанимации торопливо вкалывались в вены – мне не доверили, ну да, у меня практики меньше, конечно, эти ночью в темноте попадают куда надо. Я-то больше спец по глютэусам. Меня оттеснили в сторону, да я и не возражал – на мне еще все-таки лежала обязанность по вывозке трупа, про который все в горячке забыли. Как бы еще один не получить по окончании процесса – красивый и очень молодой. М-дя, пожелание всем моим больным – живите долго и счастливо, и в сторону – и помирайте не в нашем скорбном заведении.
Бог пронес, не попустил. Элька задышал ровнее, сердце замедлило свое биение. Я все-таки не ушел доделывать свою непосредственную работу, дождался, пока народ начал потихоньку расползаться, доктора наши опять начали выяснять, куда же его девать, склоняясь, что девать его куда-то можно только утром, девчонки унеслись обратно в палату – у них там тоже 5 душенек лежит мирно, без присмотра оставили. Малой лежал на постели бело-зеленый, дышал через раз и вроде был в сознании. Я наклонился над ним и поморщился – дело житейское и после тяжелых аритмий нередкое. Ладно, счас что-нибудь придумаем. Постельное белье заменить не очень проблемно - запасной комплект оставили, а вот одежку... Я наклонился и приоткрыл дверцу его тумбочки… Вид открылся просто поразительный. Наши больные чаще всего проявляют себя редкими неряхами – в тумбочках вечно залежи грязного белья, еды, зубных щеток, пасты, кремов, ручек,к нижек. В особом случае мы как-то изгнали из тумбочки мышь, тараканов травим, но как-то вот не сильно помогает. А тут – всего пара футболок, стопка чистых трусишек и все… Просто больше ничего не было – ни еды, ни сотика, ни кучи безделушек. Казарменная чистота и порядок. И его «История Средиземья». Похоже, запасных штанов Элька на случай форс-мажора не припас. Ну, в конце концов, скоро утро, можно будет у сестры-хозяйки какую пижаму попросить временно.А пока полежит и под одеялом – куда ему теперь еще гулять.
- Элька, слушай, переодеться бы надо .Я сейчас принесу постельное белье, перестелить сам сможешь?
Мальчишка смотрит на меня, как на врага народа. Такое позорище – взрослый мальчик и такое… И как ему объяснить,что это еще малым испугом отделался, могло быть значительно хуже?
- Ладно, я за бельем пошел…
Пошел-то я пошел, только тут же попался моей докторице и получил выговор, что труп до сих пор в палате. Отругиваться не хотелось, поэтому молча собрался и попер его все-таки в морг. Оставил под дверями - придут утром, – закатят дальше,а пока пусть стоит здесь, ждет своей очереди. Плохо в одиночку без напарника, уперся по подвалам, а кто работу будет в отделении делать… Ладно, доктор обещала дождаться моего возвращения, не уходить.
Так что вернулся я в палату где-то через полчаса – недалеко тащить было, но все-таки… Его соседи возмущенно сидят в коридоре, видите ли, их эстетическое чувство оскорблено видом замаранных Элькиных джинсов .Гавкать на них сил просто не было. В палате тихо, слышно только сопение Эльки – он безуспешно пытается стянуть с себя штаны. Получается плохо. Я складываю постельное белье на стул и наклоняюсь над малым, он даже молнию на своих железных штанах не расстегнул. Быстро тяну собачку вниз и начинаю вытряхивать его из джинсов. И получаю резкий и болезненный удар по руке… Ненавижу, когда больные бьют по рукам. Особенно, когда безумные бабки-дедки выбивают из руки шприц с набранным лекарством. Ну не с пола же его подбирать и вводить! А если больше такого препарата в отделении нет или это наркотики? Как потом все это списывать – на приступ острого маразма? Я просто отвожу руку в сторону и резким движением вытряхиваю мальчишку из его невозможных джинсов. Элька зло шипит:
- Не смей!
Вот как,а мальчонка-то у нас продвинутый, не думал, что в деревне они знают о подобных вещах, а вот поди ж ты!
- Перейди на стул, трусы переодень, я сейчас постель перестелю.
Он вжимает голову в плечи, обиженно смотрит на меня. Ну да, как же я без экивоков обошелся. Но переодеться надо. Вывернувшись каким-то невероятным образом – чтобы я не смог рассмотреть его главное сокровище, мальчишка двигается к кровати. Но и беглого взгляда в сторону хватает, чтобы увидеть нежное белое тело, славные поджарые ягодицы, оййй, не о том думаю. Вовсе не о том! Вот уж что никогда не привлекало – это слюнявые объятия и поцелуйчики голубого племени. Был у нас один такой, с мелированными волосами, общаясь с ним, я только что не блевал после этого. А его тянуло ко мне, как муху на мед. И чем я с ним грубее, тем этот… больше млел.
Слышится шум воды из крана – Элька, похоже, вылизывается, как котенок – до полной чистоты. Ну, его козлы-соседи и подождут немного – чтобы медом не казалось.
- Все, можно поворачиваться…
Ага, а я еще и глаза зажмуривал, чтобы не смутить красну девицу. Мальчишка смущенно смотрит на меня, смешно, не девочка же , да и что есть у него такого, чего я не видел?..
Жутко синие глазищи на зеленом от всего пережитого лице. Вот этого никогда не видел...
Я быстренько перестилаю кровать, и тут Элька меня удивляет в очередной раз. Он тихонько роется где-то в ящике тумбочки и протягивает мне сотню.
- Спасибо, возьми, пожалуйста, за помощь.
Страшно хочется больно ударить по бледным пальцам, держащим деньги. Бывает, не без этого – подкидывают и шоколадку, и бутылочку коньяка, и деньги иногда – но это при выписке и в серьезных случаях, либо в случае конкретной договоренности об уходе. Это все - честно заработанное, и брать не зазорно. Да и делятся те, кто не обнищает. Но этот-то! Лишней пары штанов нет, голодный, одет кое-как и туда же . Рокфеллер хренов!
