Когда генерал Сараев ночью позвонил командиру корпуса и сообщил о результатах вылазки на правый берег Дуная, комкор похвалил разведчиков и сказал:

— Значит, немцы полагают, что мы здесь не решимся форсировать Дунай. Тем хуже для них…

Как показали дальнейшие события, генерал Григорович оказался прав. Гитлеровцы считали свой рубеж обороны по Дунаю неприступным и не ожидали здесь нашего наступления. Боевые порядки противника оказались недостаточно уплотненными.

В дни, предшествовавшие форсированию Дуная, в частях и подразделениях корпуса проводились короткие митинги, партийные и комсомольские собрания. На них обсуждалось обращение Военного совета 2-го Украинского фронта, зачитывались приказы, отданные по соединениям. Их пламенные слова воодушевляли бойцов. Вот что, например, говорилось в приказе по 99-й стрелковой дивизии:

«Нам выпала великая честь перенести знамена наших полков на западный берег Дуная. Не в первый раз русским солдатам шагать через Дунай, не в первый раз и многим из вас брать с боем реки, преследуя гитлеровскую нечисть.

Герои Волги, Дона, Миуса, Десны, Днепра! Герои Сталинграда, Орла, Житомира, Староконстантинова, Львова, Жешува, Дембицы! Вспомните славу наших предков, отцов и братьев! Вспомните славу ваших боев в Отечественной войне… Дунай должен быть перейден. Только вперед, товарищи!»

Люди рвались в бой. Многие просили своих командиров направить их в те подразделения, которые первыми будут форсировать Дунай.

Ночь на 5 декабря выпала темная, сырая. Густо сыпал дождь. Резкие порывы ветра подхватывали холодные капли и сердито дробили их, создавая у самой земли непроглядную стену тумана. В трех шагах было уже трудно что-либо рассмотреть.

Командный пункт корпуса располагался в подвале каменного здания. Здесь было два длинных сводчатых помещения. В одном находились мы с Григоровичем, начальником связи подполковником Ф. А. Зориным и операторами; в другом — С. И. Матыш со своим штабом.

Комкор сидел за столом, накрытым картой, и задумчиво теребил усы. Я, Зорин и операторы не отходили от телефонов, выстроившихся рядком на другом столе. Время тянулось бесконечно медленно. Ожидание утомляло больше, чем самая напряженная работа. Наконец, где-то в половине одиннадцатого, зазвонил телефон. Я схватил трубку и услышал звонкий голос Перельштейна. Инженер находился непосредственно в районе переправы.

— Докладываю. Все идет по плану. Инженерные части и переправочные средства к работе готовы.

Через несколько минут с наблюдательного пункта начальник разведки корпуса подполковник Дащук сообщил:

— На правом берегу тихо. Значит, противник ничего не подозревает.

Через минуту доложили о готовности своих частей начальники штабов 316-й и 99-й дивизий полковник В. Н. Ермолаев и полковник Г. С. Половик. До начала форсирования оставались считанные минуты. Мы вышли из помещения на свежий воздух. Со стороны реки дул пронизывающий ветер. На северной окраине Чепеля и восточнее его в небо то и дело взлетали вражеские ракеты, вспыхивали зарницы орудийных выстрелов. Чувствовалось, что противник нервничает.

Днем 68-я гвардейская дивизия во взаимодействии со своим правым соседом вела наступательные бои, чтобы сковать силы врага и отвлечь его от дунайского берега. Цель была достигнута. Гитлеровцы, боясь, что мы застанем их врасплох в Пеште, усиленно освещали там ракетами свой передний край. На правом же берегу Дуная на участке Эрд, Эрчи было тихо.

В частях корпуса, предназначенных для форсирования, наступила напряженная предбоевая пора. Личный состав передовых батальонов разместился за дамбой, а саперы-переправщики — у лодок и плотов с веслами в руках. Командиры рот и взводов проверили расчеты первого броска, дали последние указания. Каждый боец еще раз осмотрел свое оружие и снаряжение.

У всех была одна мысль: скорее на тот берег. Вот почему и волновались они у переправ. Нервничали и мы на командном пункте. Генерал Григорович то и дело посматривал на часы. Так хотелось, чтобы они шли быстрее! И вот наконец — 23.00. Григорович обернулся ко мне и с какой-то торжественностью в голосе приказал:

— Начать форсирование!

Мы, конечно, не видели, что происходило впереди, но знали, что воины быстро спустили на воду все переправочные средства и сразу же, отчалив от берега, исчезли в темноте. Шумели волны реки, заглушая тихий плеск весел. И вдруг над туманным берегом в небо, прорезав ночную темноту, взвились ракеты. Сразу же заговорили вражеские пулеметы, ударили орудия.

— Обнаружили, гады! — зло процедил сквозь зубы Григорович и приказал Матышу ввести в действие первый вариант артиллерийского обеспечения форсирования.

Через минуту вражеский берег озарился густыми вспышками разрывов. Под прикрытием артогня стали высаживаться десантники передовых отрядов. На правом берегу Дуная загремело мощное «ура!».

На участке 1077-го полка 316-й дивизии первым начал форсировать Дунай батальон капитана Ф. У. Моженко. Сначала все шло тихо, без шума. Скрип уключин в лодках заглушался плеском воды и свистом ветра. До противоположного берега оставалось совсем немного, когда гитлеровцы обнаружили десант. Сразу же отрывисто залаяли пулеметы. Воду вспенили разрывы снарядов. Таиться больше не имело смысла. Моженко дал сигнал запустить моторы (до этого шли только на веслах) и открыть ответный огонь. Заговорила наша артиллерия.

Первой достигла вражеского берега рота старшего лейтенанта В. С. Макарова. Потом мне подробно доложили о ее действиях. Лодки и плоты не успели еще причалить, как бойцы начали выскакивать из них. По колено, а то и по пояс в ледяной воде, они устремились вперед, стреляя на ходу. В фашистские окопы полетели гранаты. При подходе к берегу в лодку, на которой переправлялось отделение красноармейца Н. Т. Невпряги, попал снаряд. Несколько человек погибло, остальные были сброшены взрывом в воду. Однако бойцы не растерялись.

— Плывем к берегу! — крикнул Николай Невпряга, загребая одной рукой, а другой поднимая автомат над головой.

Через несколько минут красноармейцы достигли берега и побежали вперед, не чувствуя ни страха, ни холода. Сразу же от уреза воды начинался крутой подъем. Взбираться по нему было очень трудно. Бойцы ползли вверх, таща за собой на веревках и ремнях минометы, орудия батальонной артиллерии, пулеметы, противотанковые ружья. Некоторые срывались, соскальзывали вниз, потом опять карабкались на кручу. Колючий кустарник рвал одежду, до крови царапал тело и руки. Над головами свистели пули, осколки мин и снарядов. Многие бойцы, сраженные, падали, но остальные продолжали продвигаться вперед.

На левом фланге батальона рота лейтенанта Ю. А. Дементьева первой ворвалась во вражескую траншею. Самому Дементьеву тоже пришлось добираться до берега вплавь. Катер, на котором он шел, был подбит и затонул метрах в тридцати от берега. Ротный, а вместе с ним взвод, командование которым вместо убитого офицера принял на себя его помощник старший сержант Г. Ф. Панкратов, продолжали путь вплавь. От холода сводило ноги и руки. Некоторые стали захлебываться, тонуть. На помощь им пришли товарищи, те, кто был повыносливее и умел хорошо плавать. Поддерживая друг друга, бойцы добрались до мелководья и сразу же ринулись в атаку. В упор били пулеметы, автоматы, но это уже не могло остановить советских воинов.

В цепи атакующих появился заместитель Моженко по политической части старший лейтенант Н. Е. Бобков.

— Ура! Мы ломим! Гнутся фрицы! — крикнул он, увлекая за собой бойцов. — Еще немножко — и будем в их траншеях!

Бежавший рядом с ним боец упал, другой нерешительно замедлил шаг. Бобков обернулся к нему:

— Почему, друг, отстаешь? Догоняй!..

— Смелый и веселый человек, — рассказывал мне потом о Бобкове начальник штаба 316-й дивизии полковник Всеволод Николаевич Ермолаев. — За то его и бойцы любят. Я как-то спрашивал, зачем он все вперед норовит лезть, не жалко ли, дескать, головы своей. А Бобков мне в ответ в таком духе, что голову-то жалко, она еще очень пригодится, но такая уж у него, мол, должность беспокойная — не позволяет в хвосте плестись. И правда, ведь иногда человеку бывает достаточно одного слова, чтобы он преодолел свой страх и пошел под огнем вперед. А кто, как не политработник, скажет это слово?