Сидя в черных нейлоновых чулках на краешке кровати под иконой, он умащивал свое тело, втирая в кожу moisturizing band and body lotion.[12] У него было такое ощущение, что он бальзамирует себя при жизни. Несколько капель упало на эластичную полосу, стягивающую верх чулка. В рекламной брошюре косметической фирмы он отметил строки: «Экстракт конского каштана улучшает кровоснабжение, ментол освежает, софора тонизирует и оказывает противовоспалительное действие… Экстракт полевого хвоща делает кожу более крепкой и эластичной». Слова кровоснабжение, софора и полевой хвощ трансвестит Яков Меньшиков подчеркнул красным.
Он оглядывал свой по-женски широкий при довольно узком корпусе таз, вспоминая, как его в детстве шлепала по заднице мать, приговаривая: «Ну и жопка!» Еще ребенком он обертывал марлевой повязкой нижнюю часть туловища, как бы мумифицируя свои мужские гениталии. Он вспомнил, как, плескаясь в деревенском корыте, зажимал половой член между ляжками, гладил свой детский безволосый пах и клал на дно зеркало, чтобы можно было видеть вагиноподобную щель в заднице.
Стая сычей с красно-бело-красной эмблемой на грудном оперении поднялась в воздух, когда он открыл окно на восточной стороне дома, сколько раз к этому окну подходила тринадцатилетняя девочка, которую теперь зовут Варварой Васильевной, смотрела туда, где должна быть Россия, и звала свою мать. «Ты ночуешь в той самой комнате, где спала я, пока была батрачкой…»
На лесной тропе возле грубо стилизованной альпийской хижины он столкнулся с голыми дачниками и, пробормотав извинения, отвернулся, когда опоясанный жировыми отложениями боров в панаме крикнул: «Эта дорога — частная собственность, идите отсюда!»
Когда вершина горы оделась первым снегом, он со своим приятелем в алом свете заката поднялся к кресту. Восхищенные «грандиозным действом природы», как в один голос назвали они представшее перед ними зрелище, оба начали хлопать в ладоши и аплодировали до боли в покрасневших руках.
Когда он искал в супермаркете черный бюстгальтер и под взглядами продавщиц нервозно рылся в корзине с тряпками, ему представилась такая картина: вот он входит сюда с ярким макияжем на лице и в женском платье, начинает перерывать товар, в клочья рвет дамские чулки и ночные рубашки, подбрасывает к лампам бюстгальтеры, черные и белые, затевает грандиозный скандал и посреди опустевших прилавков, в окружении визжащих продавщиц, пускает себе пулю в лоб. Окровавленная голова мягко ложится на горку женской одежды, которую он успел набросать на пол.
Вспоминалось, как однажды, вступив в соитие с одной девушкой, он подумал о своей матери, и у него возникло ощущение, будто детородный отросток его плоти сгнил в ее ране. Совершенно обескураженный, он оторвался от тела девицы, натянул на себя одежду и бросился бежать через лес, покуда не выбился из сил, потом уселся на какой-то пенек, злорадно потирая руки.
В гомосексуалистской газете, которую можно было купить в городе, он прочитал о том, как во времена первых олимпиад мальчики Эллады боролись за сперму победителей. Этот факт, как писала газета, исторически достоверно свидетельствует о том, что путем «сексуальной коммуникации» они стремились впитать силу своего идола. В наши дни охотники за автографами преследуют героев олимпиад и чемпионов мира.
В одной из венских газет он нашел заметку о мужчине, который стараниями хирургов превратился в женщину, после чего совершил тридцать шесть попыток самоубийства, и по его, или уже ее, просьбе врачи вновь сделали из него мужчину. «Теперь попытка самоубийства будет удачной», — подумал трансвестит.
С превеликим удовольствием он прикончил бы ножом красивого пса колли, который подбегал к нему на лесной дороге, буквально обнимал его передними лапами и совершал характерные кобелиные телодвижения; он убил бы похотливую тварь, так как вся эта сцена казалась ему оскорбительным намеком на его прекрасную и страшную жизнь.
На верхнем этаже крестьянского дома у него была своя умывальная комната, но он предпочитал спускаться в большую ванную, где вся семья и постоялец, молодой лесоруб, раздевались и вставали под душ. Одежда лесоруба лежала на плиточном полу. Он запирал дверь изнутри, вставал на колени и ощупывал нижнее белье парня. А на кухне, когда там никого не было, съедал кусочки сала, оставшиеся в тарелке нового постояльца, хотя и не мог пожаловаться на голод. Он заходил в комнату, отведенную лесорубу, убирал с кровати гитару и откидывал одеяло. Он не сводил глаз с бугрящихся спереди трусов работяги, когда тот выходил из ванной, чтобы взять на кухне носки или пожелать домочадцам спокойной ночи. «Вот бы он отдал мне почистить свои грязные ботинки. Если бы он поручал мне стирать свои носки! Приносил бы из парикмахерской свои отстриженные космы, чтобы у меня была закладка для книг! Я разглядываю швы на его ботинках, и мне хочется плакать, чтобы смягчить их заскорузлую кожу слезами и чтобы ему легче было ходить по лесу». Иногда в памяти возникал деревенский паренек из фильма «Лакомб Люсьен», который на киноафише держит в руках топор. На гонорар молодой актер купил себе мотоцикл и вскоре разбился насмерть.
Вся толпа, собравшаяся на сельской дискотеке, повернулась в сторону инвалида, танцующего на своей коляске. Никто над ним не смеялся. Его выступление было встречено аплодисментами, его окружили и начали танцевать вместе с ним. Если в комнате трансвестита на стенах — лица проигравших, раскрашенные посмертные маски Арнульфа Райнера, то на стенах сельской дискотеки — портреты австрийских чемпионов зимних Олимпийских игр и знаменитых лыжников, победителей мировых первенств и соревнований на Кубок мира. Перед местной гостиницей — гигантский деревянный фаллос с бюстом чемпиона мира по горнолыжному спорту. Дачники обоего пола любят фотографироваться под этим деревянным изваянием.
Выйдя на балкон, он наступил на зеленую резиновую перчатку, у которой было только четыре пальца. Он вздрогнул, вернулся в комнату и запер балконную дверь. Ему представилось, как его уже и так длинные ногти продолжают расти в виде зеленых резиновых щупалец. Николай, целиком предавшийся вечерней и ночной тоске, навеваемой телевидением, замедленно, как в кино, поднимает топор, чтобы расколоть на три части дровяной чурбан.
Клевер-пятилистник, по мнению Варвары Васильевны, приносит несчастье. «Каждый год я находила несколько таких, может, поэтому в моей жизни было столько невзгод, — сказала она в ответ на его слова о том, что в маленькой русской книжке он нашел два четырехлистника. — Им уж, наверное, лет по тридцать», — добавила она. У одного из них оторван листик, другой еще цел и лежит между страниц, прижатый к картинке с больной матерью на постели и ребенком, стоящим на коленях перед ней. «Никогда не думала, что дети будут так мало помогать мне, я ожидала большего». По вечерам она, как правило, устраивается на кухне в своем углу (ее угол там, где буфет, плита и всякая утварь, а угол хозяина там, где стоит диван), она сидит на табуретке и штопает или подшивает чулки и смотрит телевизор. Он присел рядом и спросил, отчего умер Карл, брат хозяина. Дело в том, что вчера он нашел в тумбочке красную книжечку — карманный календарь, какие выдают в банках по случаю юбилеев сберегательного дела, на пожелтевших страницах дрожащей рукой умирающего было написано: «Так хочетца протянуть вам / руку на прощание / да не льзя /вы уж на верно / получили телиграму / они говорят што / утром придет брат / но меня уже не застанет /я буду в лутшем мире / не поминайте лихом /вашего Карла /на всё воля Божья / да и вам не за чем / дома держать полоумного / они делают все / штобы я потерял рассудок…» «Да, Карл, — вздохнула она со слезами на глазах, — он умер от опухоли в голове, двадцати шести лет. У него еще в школьные годы затылок загноился, но он не обращал внимания, пока не начались страшные боли, в каких только больницах он не перебывал, а умер в венской клинике. Я нарочно положила книжонку в тумбочку, у кровати старшего сына. Пусть будет ему предостережением, уж очень он легкомысленно относится к своему здоровью, не всегда ест горячее, а у него и так хронические боли в желудке, пусть прочтет последнее слово своего дяди…»
