— А потом, — жестко возразил Ювелир, — ничего.

— Да-да, последние лет десять в самом деле ничего. Но до того... Всякий, кто имел потребность в нестандартном классном оружии, шел к вам. Дела давно минувших дней, я понимаю, все это забыто и похоронено... Но тем не менее вот он я, и я пришел к вам. Я хочу, чтобы вы меня выслушали. Я расскажу вам одну историю — она имеет кое-какое отношение к вашим злоключениям вообще и гипертоническим кризам в частности. А уже потом изложу свою просьбу. Давайте немного пройдемся.

Через полчаса они вернулись на трибуну, сели, молча наблюдая за игрой детей.

— Я хотел у вас спросить, — сказал Б. О., — где вы нашли эту жирную сволочь?

— Что-что? Какую именно?

— Ту, что навещала меня от вашего имени в Прибалтике.

Ювелир вздрогнул и недоуменно приоткрыл рот:

— Господи, так, значит...

— Нет, — перебил Б. О., — с этой женщиной все в порядке. У нее в результате всей этой сложной заварухи погиб муж. Я думаю, вам не надо объяснять, что ему помогли отойти в мир иной. Но она думала, что вся вина лежит только на ней одной. И решила наложить на себя руки. Она много раз пробовала, но сама не могла... Вот и попросила вас найти кого-нибудь, кто просто подтолкнет ее в могилу. Я убедил ее, что это не самый лучший вариант. Сейчас она в порядке. Сейчас она настолько в порядке, что я, честно говоря, ее побаиваюсь... Так откуда взялся этот ваш курьер?

Да так, случайный знакомый, пояснил Ювелир, встретились год назад в казино, он сильно проигрался, я выручил, — словом, за ним был должок, и он согласился смотаться в маленький прибалтийский городок.

— У меня к вам просьба... — произнес ювелир после долгой паузы. — Ради бога, извинитесь от моего имени перед этой женщиной.

Б. О. мягко улыбнулся:

— Знаете, не далее как вчера вечером она просила меня передать вам, чтобы вы на нее тоже не гневались.

Они несколько минут наблюдали за игрой детишек.

— Вы говорили о просьбе... — нарушил молчание Ювелир.

Б. О. снял с плеча теннисную сумку и извлек из нее черный предмет, при взгляде на который у преклонного возраста крашеной шатенки, сидевшей двумя рядами ниже и имевшей неосторожность в этот момент обернуться, перехватило дыхание, и она ощутила, как холодеет маленькая плешь на затылке, образовавшаяся ввиду многолетних и плачевно сказывавшихся на густоте волос экспериментов с химической завивкой. Разинув рот, она с ужасом уставилась на странную парочку, разглядывавшую черное оружие с толстым стволом.

— Мадам, не беспокойтесь, — вежливо откликнулся на ее пропитанный тревогой взгляд молодой человек. — Это всего-навсего игрушка. Она стреляет шариками, начиненными краской.

Женщина облегченно выдохнула — она вспомнила, что видела по телевизору такие игрушки в руках взрослых солидных людей, впавших в детство и забавлявшихся играми в войну, и, моментально успокоившись, переключила внимание на корт, где ее внук, словно не выспавшись, плохо бегал, часто мазал и отправлял мячи в аут.

— Баловство, — саркастически усмехнулся Ювелир, косясь на толстоствольное оружие. — Игрушки, как вы верно изволили заметить.

— В том-то и дело. Но надо, чтобы эта игрушка заработала на полном серьезе. И чтобы тот, в кого попадет шарик... — Б. О. задумался, — чтобы он вспыхнул, точно его не краской окатили, а напалмом.

— Напалм — тяжелая штука, — с сомнением в голосе отозвался ювелир.

— Я знаю. Давайте вместе подумаем, как решить наши проблемы.

— Хорошо. Я подумаю.

Б. О. поднялся и собрался было уйти, но вдруг замер, глядя себе под ноги.

— Я понимаю, это, конечно, варварство... Наверное, проще и пристойней было бы действовать нормальным, цивилизованным путем...

— Отдать их прокуратуре? — воскликнул старик. — Бросьте, молодой человек, бросьте Так вы ничего не добьетесь. Уж мне-то вы можете поверить, я всякого в жизни повидал. Они выкрутятся, — он провел ладонью по голове, поправляя и без того идеальный зачес. — Самое смешное, что вы правы. Я всех тонкостей задуманного вами не знаю... Но предполагаю, что подобный суд — это единственно возможный способ добиться справедливости... — Он помолчал, пристально глядя Б. О. в глаза. — Вы намекнули про напалм, значит, это будет аутодафе? Я правильно понял?

— Ведьмам положен костер, — развел Б. О. в стороны руки.

Он спрятал ружье в сумку и оставил ее у ног Ювелира.

— Эй, молодой человек! — окликнул уходящего старик.

— Да?

— Представьте себе, я знаю, как выглядят рубины.

— Ну так на то вы и Ювелир. Или я ошибаюсь? Пожилой человек погладил торчащий из сумки ствол:

— Нет, вы не ошибаетесь.

Они оба рассмеялись и одновременно разом посмотрели на отвратительную белую проплешинку крашеного затылка, под которой в этот момент происходил сложный мыслительный процесс: пожилая женщина в поисках ответа на вопрос, отчего это ее внук последнее время так вял и анемичен, набрела на здравое соображение — ему надо гнать глистов.

Эта неотчетливая мысль подспудно преследовала ее последние несколько дней, но за делами окончательно оформить ее все никак не удавалось, и только когда Б. О,, вернувшись домой часов в шесть вечера, намекнул, что неплохо было бы выбраться на природу, она вдруг поняла: вот, это именно то, о чем она мечтала.

По дороге заскочили на оптовый рынок, купили две банки консервированной кукурузы, упаковку сосисок, оливки, крабовые палочки, майонез, бутылку "Смирновской". Она тут же начала хлопотать, сооружая стол, пока Б. О. прогуливался по участку.

— Костя здесь, — оповестил он, заглядывая с улицы в каминную. — Зайдем?

— Может, не стоит?

— У меня возникли проблемы чисто инженерного свойства, — туманно пояснил Б. О.

Костю они нашли все там же, наверху в мансарде, — похоже, что того вдумчивого занятия, за которым они его здесь застали в прошлый раз, он так и не прерывал. Хотя пил он теперь в одиночестве, вороны на суку напротив окна видно не было, — возможно, птица утомилась кивать, одобряя Костины тосты, и улетела куда-то на отдых.

Пока Костя отсутствовал в поисках рюмок и новой бутылки, Б. О. спросил:

— Отчего умер его отец? Я забыл...

— Сердце, — напомнила она. — Временами он пил. Тогда они с Митей, судя по всему, хорошо попили. В его возрасте — и такие нагрузки... Наверное, после возвращения из бани, где они отдыхали, решил еще добавить перед сном — его так и нашли: сидел в кресле, а на полу — пустая бутылка из-под коньяка.

— Коньяка?

Костя стоял в дверях с бутылкой и парой рюмок для гостей.

— Ты сказала — коньяка?

— Да, а что?

Он лет тридцать, как не пил коньяк... Аллергия. Начинал задыхаться. Он пил только водку. —

Возникла долгая пауза.

— По всей видимости, Павел Емельянович все-таки зашел к Дмитрию Сергеевичу сыграть партию в шахматы, — нарушил молчание Б. О. — Но его там не ждали.

Он достал из кармана куртки тетрадь в коленкоровом переплете, протянул Косте:

— Извини, я взял это на время. Надо было кое в чем разобраться. Теперь прочти. На последней странице.

Дочитав до конца, Костя постоял, тупо глядя в распахнутое окно, где ему не с кем было посоветоваться, и Бася видела, как из его глаз уходила похмельная муть. Наконец он окончательно протрезвел, до крови закусил губу и с размаху шарахнул полную бутылку водки о дверной косяк.

— Нет-нет, — мягко возразил Б. О., рассматривая остро оскалившуюся "розочку", торчащую из его кулака. — Так ты ничего не добьешься. Из тебя просто сделают отбивную — это в лучшем случае. Это народ профессиональный, — он осторожно дотронулся до заклеенной пластырем брови. — Поверь мне, я знаю.

— А как же тогда?

— А так, как я скажу. У меня, кстати, действительно возникли проблемы чисто инженерного свойства. С полосой препятствий, например, еще Кое с чем. Садись. Поговорим. Подумаем. Не беспокойся, — произнес он, заметив Костино замешательство. — В суд на них я подавать не собираюсь. Мы сами будем их судить, по-нашему, по-степному. Возможно, это внешне будет смахивать на тот правопорядок, который исповедовала наша большая степь в те славные времена, когда по ней гуляла пугачевская вольница, но, к сожалению, в нашей стране пока иного не дано.