- Не, Ашот, я не смогу. Там, наверное, постарше быть надо.
- Да брось ты. Знаешь, с каких лет чеченские мальчишки уже начинают дела делать? В твои годы они уже настоящие бойцы. У кого если и есть чему учится так это у чечен. Вот это народ так народ, никому спуску не дадут. Вон сколько армянских женщин азеры на силу взяли, когда погромы были. Да если бы с чеченками кто такое посмел сделать, чечены такой бы газават устроили... тысячу лет мстили бы. А наши... ааа, одно слово козлы,- Ашот в сердцах махнул рукой.
- Не, Ашот, отец с мамой говорили, что культурным нациям нечему учиться у некультурных,- твёрдо возразил мальчик.
- Да выбрось ты эту муть из головы. Сейчас они, эти некультурные по пятьдесят тысяч в месяц наваривают, а твоя культурная и образованная мать, даже если и устроится здесь в школу, больше двух не заработает.
Вартан угрюмо молчал, и это было красноречивее любых слов. Ашот смекнул, что больно задел мальчика и заговорил мягче:
- Ладно, Вартанчик, ты это... не обижайся. Ты подумай ещё. Я тебя не тороплю. Не сейчас, так потом, когда школу кончишь. Запомни: я тебя всегда жду. Я тебе адрес Самвела оставлю, если что, напиши, он передаст... А здесь нет. Что тут делать?... Разве коноплёй заняться. Так всё одно не дадут. Я дядьке как-то посоветовал, она же тут кругом растёт. Так он меня чуть дубиной не огрел. Биксы, конечно, здесь клёвые, бурёнки есть, что надо. Но тоже, гляжу, ничего не выйдет. Воспитание у них тут неподходящее, да и с местными, этими лохами, дело иметь придётся. Двум-трём, я, конечно, нюх протараню, но их же тут много...
Ашот нажал на кнопку своих электронных часов, осветил циферблат, присвистнул и поднялся с бревна:
- Ладно пойду, а то дядька опять волну погонит. Каждый день стращает, что зарежут тут... Да я сам кого хошь...
Вартан тоже встал и понуро поплёлся следом. Проходя мимо окон, Ашот тихо, себе под нос, что бы не расслышал мальчик, ворчал:
- И чего там рассусоливают?... Грамотные слишком, говорят много, а толку никакого.
Он усмехнулся своим мыслям, приветственно махнул рукой на прощанье Вартану и своёй гибкой, пружинистой походкой направился в темноту.
А за окнами будто совсем позабыли о времени, не ощущали его. Разве что гость выглядел усталым – словесная борьба его измотала, но своих позиций он, конечно, сдавать не собирался:
- ... Выход, мне кажется, один. Как я уже говорил, пожить врозь, отдохнуть друг от друга. Надо же когда-нибудь это сделать, разойтись, и сейчас самый удобный исторический момент, обрезать эту искусственную, инородную и для вас, и для нас пуповину...
Женщина, конечно, уже давно поняла, что её гость, директор школы и станичный атаман в одном лице, не уступит, но как натура, отзывающаяся в первую очередь чувством, а потом уже разумом, до последнего продолжала на что-то надеяться, убеждала, просила, срывалась на крик, вновь умоляла. Но долгий спор в конце-концов подошёл к логическому завершению. Гость встал и нетвёрдо ступил по направлению к двери, и здесь женщине окончательно изменила выдержка:
- Нет... вы не можете так уйти!... Разрешите нам остаться, ну пожалуйста!... Мы всё, всё сделаем, как вы скажете... молодёжь приструним. Мы тихо, клянусь вам, тихо здесь будем жить, только не гоните, позвольте нам!...
- Ну что, вы, это же неосуществимо, то, что вы обещаете. Заставить кавказцев жить тихо и смирно всё равно, что отучить собаку лаять, или корову мычать. Ещё раз извините, но могу вам только посочувствовать,- старик круто повернулся к двери.
9
Темнота не принесла прохлады. В недвижимой, неразличимой духоте хозяйничали комариные банды, за станицей, у прудов начали давать свой еженочной многоголосый концерт лягушки.
На улице на старика как-то сразу навалились естественные для пожилого человека неприятные ощущения, которые не замечались им в процессе продолжительного и нелёгкого разговора.
Каждый шаг гулко и больно отдавался в висках, словно сговорившись заныли поясница и ломанная в коленном суставе нога, наконец, нестерпимо захотелось по малой нужде. До дома идти неблизко и, хоть кругом темно, он, оглядываясь, стыдясь самого себя, в то же время и успокаивая – что естественно, то небезобразно – свернул в ближайший выгон...
На станичной окраине уличное освещение совсем не работало, ближе к центру светились редкие фонари, возле которых, как мотыльки, скапливалась молодёжь. Слышался смех, гитары, кассетники, девичьи взвизги, нетрезвый, или нарочито разухабистый мат парней. Когда старик подходил, шум стихал, кто-то по школьному прятал сигареты за спину. Девушки, как правило, первыми успевали поздороваться:
- Добрый вечер, Николай Степанович.
Старик кивал в ответ, изрядно удивляя гулявших тем, что против обыкновения проходил мимо не останавливаясь, не делая замечаний и нравоучений. Не только стариковские болячки отвлекали его, но и мысли, добавляя головной боли, продолжали течь в направлении заданном в ветхой хатёнке: "Ну, хоть бы они одни приехали. Одна семья не страшно, тем более интеллигентные образованные люди... Но их же вон сколько, и ко всем родственники понаедут..."
- Добрый вечер, Николай Степанович!
"Фу ты, как привидения вынырнули, чуть не сбили... И охота им комаров кормить..."- своей последней мысли старик улыбнулся.- "Эх, действительно, старый уже совсем стал... голову-то как заломило, давление, что ли скачет... Нет, зря на атаманство согласился, надо было самоотвод брать, не по силам будет эта шапка мономахова, в могилу, как пить дать, раньше срока сведёт."
На площади перед зданием сельсовета, увенчанным поникшим в луче прожектора российским триколором, старик остановился, вяло отмахиваясь от комаров. У него не было мысли заходить в сельсовет, в котором в такое позднее время и быть-то никого не могло... Но на втором этаже светились три окна. Этот свет подействовал, как команда, сигнал к действию. Старик сразу отбросил в подсознание муки-раздумья, колебания – свет в окнах будто осветил дальнейший путь. Если Он волею судьбы оказался здесь, в своём кабинете так поздно, то так тому и быть, решить всё прямо сейчас. Да, прямо сейчас и потом не мучиться всю ночь: с таким "грузом", пожалуй, и снотворное не поможет. Уговорить, настоять, если потребуется, пригрозить, а уж завтра... Там само покатится. Завтра проект решения составить и согласовать, а послезавтра и Сбор вечером в клубе собрать. Да не стоит тянуть, чем скорее, тем лучше... для всех. Может ещё успеют до холодов перебраться, и дети... дети не так уж много школы пропустят...
Женщина так и осталась сидеть после ухода гостя. Дети, стараясь ничем не беспокоить находящуюся в горестной отрешенности мать, тихо расположились рядом. Наконец, она сбросила оцепенение, нервно поднялась и прошла на кухню разогревать ужин. План действий всё яснее вызревал в её сознании: с утра телеграмму мужу, потом как можно быстрее оповестить всех приехавших с ними соплеменников, создать инициативную группу и к председателю сельсовета. "...Они же люди и мы люди, и если мы быстрее достигаем зажиточности, так что же нас гнать за это, не лучше ли поучиться, перенять... В чём мы виноваты?... Что у нас дружные семьи?... Что у них быть бедным не зазорно, а у нас позорно?..."
Привычное, обжитое ложе своей правды, в нём нет места для чужой, ведь своя такая ясная, логичная и убедительная.
