Полковник Асадо пересказал идею минирования объекта в Распадковой начальнику штаба войск Квантунской армии. Тот принял её с лёгкостью и поощрением. В свою очередь, начштаба упомянул о ней при докладе у главнокомандующего — опять благожелательное понимание.

Капитана Тачибану снова вызвали в Дайрен. Полковник Асадо, покручивая золотой аксельбант на правом плече — примета причастности хозяина к генеральному штабу Ниппон, — заинтересованно выслушал пояснения разведчика.

— Командование приняло решение предпринять операцию по Распадковой! — с торжественностью в голосе заговорил полковник и многозначительно посмотрел на капитана. — Цель её: взорвать заполненные арсеналы противника! Отмечается ваша инициатива.

— Благодарю, господин полковник! — Тачибана встал и наклонил голову.

— Мне выпала честь сообщить вам, капитан Тачибана, что именно вам поручается подготовка и реализация секретной операции под кодовым названием «Гнев Аматэрасу».Так в наших документах. Для русских, которым будет позволено знать об акции, она именуется «Медведь». Так посоветовал господин Муратов. Об этом вам разрешается известить в Харбине полковника Шепунова. Кто те люди, которые намечены вами для участия в операции? Что о них думает господин Наголян?..

— Предложение пока не вышло за стены моего кабинета в Харбине, господин полковник. Стоит ли преждевременно до окончательной проработки и утверждения плана беспокоить занятых людей? — Тачибана поручил доверенному человеку следить за армянином и не счёл нужным осведомлять об этом Асадо.

— И всё же, капитан?

— Считаем возможным вынести на ваше рассмотрение трёх русских…

— Это — детали! — отмахнулся Асадо. — Вы посылаете, вам отвечать! Можно ли на них положиться?

— Я назвал бы их людьми безысходности. Особого доверия они не заслуживают. Жадны, вороваты. Мечтают скорее вернуться на свою бывшую родину, выпустить кишки из большевиков. Спят и видят себя хозяевами России!

— Хозяевами в Сибири будут нихондзины! Они догадываются?

— Чем позднее они поймут, тем лучше для нас. Пусть прокладывают дорогу для будущего Ниппон!

— Вы правильно уловили суть ситуации, капитан! Более достойного для руководства операции офицера командование не могло и желать. Фитиль от бомбы будет в надёжных руках. В нужный момент вы подожжёте его.

Тачибана понял, что Асадо, как и полковник Киото, отмежёвывается от успеха и неудачи будущей акции в Распадковой. Это и огорчало, и радовало. Техническое обеспечение всегда встречает рогатки да ежи — полковники помогут. В случае неуспеха камни падут на голову его, Корэхито Тачибана. И всё же самостоятельность нравилась капитану.

План Тачибана — тайная операция «Гнев Аматэрасу» — согласованный с Киото и Асадо, обрастал грифами, подписями, подробностями, дополнениями, уточнениями, передавался из кабинета в кабинет и наконец лёг на стол командующего Квантунской армии. Тот мельком глянул на резолюции, поднял глаза на адъютанта. Встретив покорный наклон головы, генерал кисточкой нарисовал иероглиф, утверждающий документ. С того момента на проект выписывались официально секретные средства, обеспечивалось вещевое довольство, техническое оснащение агентов. За него отчитывались. За ним следили в штабах.

На очередной встрече сотника Ягупкина с полковником Шепуновым возник разговор о перспективе в действиях разведки. Борис Николаевич недвусмысленно дал понять, что японцы готовят акцию в тылу Красной Армии. Нужно, дескать, содействовать им через Тачибана. Сотник легко догадался: диверсия в Распадковой! Но счёл за безопасное не напоминать о своём авторстве. Он радовался, что Тачибана отказался от намерения включить его в состав диверсионной группы. Никита Поликарпович припомнил поучение, данное ему одним генералом в Омске: «Если ты хочешь поделиться чем-то с приятелем, подумай тихонько: «Я скажу это через пять минут». По происшествии срока ты поймёшь, что у тебя пропало желание откровенничать». Если сорвётся по Распадковой, тогда каждому, причастному к ней, захочется свалить с себя ответственность, может настать такой момент, когда все взгляды упрутся в тебя: вот виновник!

На одном из совещаний в кабинете полковника Киото поинтересовались мнением сотника о разрабатываемой акции «Медведь». Он отозвался сдержанно, как малоосведомлённый исполнитель:

— На своих людей надеюсь. Остальное — за главным зачинщиком. Моё дело телячье: оправился и — в стайку!

Тачибана с подозрением глядел на сотника: уходишь от ответа, русская собака! Никита Поликарпович выдержал его взгляд, помаргивая, по своему обыкновению.

Гимназистка с портфельчиком в руке перебежала Офицерскую и скрылась за воротами. Дом был на замке и это огорчило девочку. Отец должен был вернуться из своей конторы. Она была в душевном волнении: по истории Руси получила высшую оценку! Вот обрадуется папа!

Труфановы занимали полдома в одноэтажном особняке за железной кованой оградой. Хозяин выехал в Дайрен — служебная длительная командировка, а жильё сдал в аренду нотариусу.

Гимназистка присела на лавочку под вязом. Разгорячённое лицо подставила ветру. Русые волосы собраны в косу. Мать покинула семью, когда Нине было десять лет — девочка очутилась сиротой при живой родительнице.

Открыв дом своим ключом, Нина принялась наводить порядок на кухне. Спеша утром в гимназию, она не сделала этого до ухода. Её удивило, что отец не оставил записку. У них было заведено так: кто полагал задержаться позднее условленного времени, тот или звонил по телефону, или уведомлял запиской. Завершив уборку, девушка позвонила в контору — никто не ответил. Она знала, что Леонид Иванович уволил своего клерка-японца. Забравшись с ногами на диван, она попыталась прикорнуть, но волнение от удачного урока не отпускало её. Она поставила на диск патефона любимую пластинку: в комнате зазвучал голос Александра Вертинского…

И прежде бывало, отец по делам клиентов отлучался из Харбина. Она ещё раз позвонила — контора молчала. Достала толстый альбом, собранный из цветных копий картин Репина, Шишкина, Маковского, Федотова. Отец привёз его от дедушки, который увлекался живописью и коллекционированием художественных открыток и репродукций русских передвижников.

Она растворила окно во двор. Тишина. Шелест листьев вяза. Негромкая музыка из соседнего дома. Редкие гудки паровозов на станции…

Утром Нина собралась в гимназию. Оставила записку:

На улице она огляделась: почему-то ожидая обнаружить отца, спешащего домой.

— Лай-лай! — Из-за угла показался китаец. Две корзины на коромысле гнули его к земле. На голове соломенная шляпа шалашиком. Плетёнки на босую ногу. Он семенил к воротам Труфановых. Вместо обычного «нинь хао» — «здравствуй» — китаец сказал:

— Финчань ла?

— Чифан ла! — отозвалась Нина, как принято у китайцев: «Сыта вполне. Того и тебе желаю!».

— Тавала нада? — Китаец, словно напуганный, оглядывался. — Тавала нада, куна?

— У меня нет денег. Чэна нет!

— Чэна нету — это ничево. Чэна потом еси. Чэна будет — плати еси. В одной корзине была зелень: пучки редиски, морковка, чеснок, репа. Нина отвернула тряпку на второй и выбрала жёлтый перстенёк.

— До-шао чэнь? Сколько стоит?

— Русские люди чэна юдоши-ю! Русски денег еси… Китаец мало еси… Ваша, куна, не кушать не могу! — Китаец подал Нине слоеную булочку. — Твоя баклава кушай!

— Сё-сё! — Нина приняла угощение. — Спасибо.

— Твоя зови ян-че?! Рикша ходи полиция.

— Зачем полиция? — недоумевала Нина, пряча булочку в портфельчик.

— Капитана мей-ю лань! — переминался китаец под тяжестью корзин. — Потерял лицо капитана. Его ходи полиция. Мей-ю фазца. Не повезло капитана. Таможня ходи. Солдат ходи. Капитана ходи.

Китаец надвинул шляпу на лоб, переваливаясь с ноги на ногу, двигался в сторону Офицерской, протяжно зазывал:

— Мадама, тавала нада! Редиза… лука…