Я вылез из палатки. Ночью сильно похолодало, черные мухи исчезли без следа. Утренняя свежесть остудила воспаленное лицо. Я приободрился. А может, вчерашняя напасть нам привиделась? Опухшая морда — еще не доказательство. Кольридж[98] как-то раз проснулся, держа в руке полученный во сне цветок. Я вдохнул прохладный воздух и вновь обрел душевный покой, но когда как следует протер глаза, едва устоял на ногах. Утренний туман окутал плотину голубоватой вуалью, на которую солнце отбрасывало мою тень — в ореоле радуги. Подобные миражи я видал на Белом море. Я подошел к обрыву, огороженному барьером.
Да-а-а, это вам не изящный французский сад, которым я любовался с террасы Верхнего Бельведера в Вене на Рождество год назад, закусывая глинтвейн каштанами. Из простиравшейся внизу долины поднимался туман. В просветах то и дело появлялись полоса реки или фрагмент противоположного склона, чтобы в следующее мгновение исчезнуть и открыться в другом месте. Картина все время менялась — как в калейдоскопе, — планы путались. Свет тусклый, как в парилке. И над всем возвышалась плотина — три миллиона кубометров бетона! В результате оптического обмана ее корона приобрела цвет неба. Лазурь Кандинского.
Как же отличался сей клубок стихий у моих ног от подстриженных клумб, символизирующих Четыре Стихии в саду венского Бельведера. Там — человеческие масштабы, соизмеримые с людским сознанием пропорции, здесь — недоступное разуму величие. Не говоря уж о том, как они все это воздвигли! В сравнении с произведением Жирара[99] творение канадских инженеров ассоциируется скорее с деяниями титанов, чем с действиями людей.
К человеческим измерениям меня вернули донесшиеся из лагеря заспанные голоса и запах свежего кофе. У обрыва играла пепельная белка. Только я взглянул в ее сторону — шмыгнула в гущу елей.
За завтраком мы решили сначала поехать к кратеру Маникуаган — пара десятков миль по грунтовой дороге, — а на обратном пути, возвращаясь к главной трассе, заглянуть на электростанцию Маник-Утард. С точки зрения хронологии это тоже более логично, ведь метеорит ударил о Землю более двухсот миллионов лет назад, а электростанцию сдали только в 1969 году.
— Собирались на год раньше, — бросил Кшись, добавляя в кофе мед, — но премьер-министр Квебека Даниэль Джонсон отдал концы и официальную церемонию отложили. Зато плотину потом назвали его именем.
На карте грунтовая дорога к кратеру (обозначенная двойной черной линией) напоминала ногу какого-то насекомого, запутавшуюся в синей паутине водных артерий. Нам бы самим в этой сети не заплутать… Тем более, что от «ноги» ответвлялось еще несколько… На карте все это тщательно пронумеровано (RO 924, RO 925, RO 927), но сомневаюсь, что там на самом деле стоят указатели. И потом, куда, черт возьми, подевалась RO 926? Сбивало с толку и белое пятно вокруг кратера. Никакой зелени.
Однако едва тронувшись в путь, мы совершенно позабыли о карте. Дорога сама нас повела. Вот он наконец — Лабрадор во всей своей красе! Никакого движения — ни в ту, ни в другую сторону. Только мы да облако пыли. Необъятное пространство! Кто-то однажды пошутил, что некоторые страны страдают избытком истории, а Канада — избытком географии. Покинув побережье Святого Лаврентия, я вполне оценил этот юмор. Позади мы оставили историю (с ее стенами и границами), впереди простиралась география. Другими словами, мы наконец покинули мир исторических суеверий, которые перекраивают землю согласно всевозможным историческим критериям (национальным и конфессиональным) и въехали в свободное пространство, где испокон веку существует лишь одна граница — линия леса, русло реки или тропа карибу.
Выяснилось, что белое пятно на карте не имело ничего общего с реальностью, которая оказалась даже слишком зелена — от зелени зеленело в глазах, — зелена по самый горизонт, до изнеможения, с лихвой. Я уже давно заметил, что польский язык не способен назвать бесчисленные оттенки северной зелени… Интересно, местные наречия передают нюансы оттенков тундры столь же точно, как оттенки снега? Как, например, инну описывают зарево освещенных солнцем и напоминающих горящие свечи елей?
Через несколько километров слева среди этой зелени стала появляться голубизна — словно небо упало на землю и сморщилось от боли — и наконец открылась полностью. Судя по карте, это Райское озеро. На берегу избушка с лосиными рогами над входом (Кшись говорит, это индейский обычай), на двери — огромный замок. Не то что у нас в Конде — дом на всю зиму остается незапертым, мы только дверь палкой подпираем.
— Просто рай, — вздохнул Лукаш. — Эх, посидеть бы здесь подольше, вдали от людей.
Едем дальше… Чем ближе к кратеру, тем сильнее нарастает во мне возбуждение, словно это место по-прежнему излучает мощную энергию, миллионы лет назад высвобожденную космическим ударом. Меня не удивляет, что Анка Лабенец считала кратер Мани главной целью нашего путешествия. Она мечтала там переночевать. В конце концов, я не выдержал и, воспользовавшись остановкой, пустился бегом. В спешке не надел сандалии (до сих пор чувствую тот горячий песок под босыми ногами…), в глазах мелькало скрытое за елями солнце, а в просветах дороги, все ближе — озеро Маникуоган.
Уф, вот и кратер! Время застыло тут, словно вбитое в землю, и, хотя с момента удара прошли миллионы лет, кажется, что барабанные перепонки лопнули только что — такая тишина. Хотя ледники и другие эрозионные процессы деформировали первоначальную форму воронки, ландшафт навсегда запечатлел неземную мощь, заставившую меня вновь ощутить себя чистым видением. Как когда-то на берегу саамского Озера духов. Никакими словами этого не выразить, так что и пытаться не стану. Такие чувства можно испытать только наедине с самим собой.
Кратер Маникуоган имеет форму заполненного водой кольца диаметром около сотни километров. Ученые до сих пор гадают, что же ударило о Землю? Одни говорят о метеорите, другие о комете, третьи — об астероиде. Аня собрала для меня массу материалов на эту тему (сама она, кстати, изучает космические мотивы в индейских легендах), но, честно говоря, разобраться в этом непросто. Вот читаю, к примеру: американские ученые (неважно, кто именно) обнаружили, что кратер Маникуоган, Ред Уинг в Северной Дакоте, Сен-Мартен в Манитобе, Оболонь на Украине и Рошшуар во Франции образуют единую цепь, то есть возникли вследствие ударов одного и того же «критического тела»… но все никак не могу представить себе это тело, отскакивающее от Земли наподобие пинг-понгового шарика.
Кстати, о воображении. Несколько лет назад мы с геологом Алексеем Бочаровым отправились в Вегаруксу к «саамскому камню». По дороге Наташа рассказывала нам о культуре северного неолита, определяя его возраст в пять-шесть тысяч лет. Алексей рассмеялся: мол, он не в состоянии представить себе такой мизерный период — привык считать миллионами.
Тем временем тишину нарушили подъехавшие спутники. Оставалось лишь выкупаться в водоеме. Шух только помочил ноги, опасаясь воспаления легких, а мы с Каспшиком сиганули с каменной насыпи, служившей пристанью для парома, неподвижно стоявшего вдали от берега. Интересно, наблюдает ли кто-нибудь оттуда за нами, подумал я, прыгая в воду, но не успел додумать — холод пронзил меня насквозь! Давненько я не купался в такой ледяной воде! Быть может, оттуда та энергия, с которой я выскочил на берег, а может, космическая мощь дала мне пинка под зад, потому что я был возбужден, как после дозы амфетамина.
И мысль вернулась с удвоенной силой: зачем здесь паром? Неужели там, внутри кольца, кто-то живет? На карте это напоминает большой остров — даже озера обозначены. Но ни дорог, ни поселений. Кого же перевозит туда паром?
На обратном пути паром-призрак не давал мне покоя. Вместо того чтобы привнести в неземной пейзаж что-то человеческое, он еще больше усиливал ощущение сюра. Впрочем, во всей этой нашей экскурсии было нечто фантасмагорическое, и если бы не горсть камешков, собранных для Ани на берегу водоема, да холодная кожа после купания, я бы решил, будто все это мне приснилось.
