– Так значит, я вру?

Замятин молчал. Из-за боли думать было трудно. Он поймал себя на том, что испытывает страх и его тело сотрясается мелкой дрожью. Колени и вовсе не слушались, то и дело подгибались. Ему было больно и страшно. Сказать, что он взял эти чертовы сигареты? Чтобы экзекуция закончилась быстро. Попинают его ногами, но долго это не продлится. А вот насколько затянется разговор у стены, пока непонятно. Но он не брал сигарет. Это неправда! Он не делал ничего такого, за что мог бы испытывать стыд, и примерять личину вора, пусть даже зная, что это не так, невыносимо мерзко.

– Ну! – поторопил его Заноза, занеся кулак.

– Врешь! – выплюнул Замятин и снова лишился возможности дышать.

Ему казалось, что еще пара секунд – и он задохнется. Когда его вдохи и выдохи вошли в подобие ритма, рядом вновь послышалось: «Я вру?» «Врешь», – тут же, не думая, выдал Замятин и сам ужаснулся. На этот раз Заноза хорошенько приложил его о стену головой. «Бум» – глухо отдалось в будто пустом черепе. Вспышка и темнота. Ситуация повторилась еще несколько раз, Заноза чередовал удары.

Замятин приноравливался к боли – сильной, обжигающей, отупляющей, он словно приручал ее, позволяя разлиться по телу. В полубессознательном состоянии он по-новому чувствовал, как она распускается внутри паутиной сверкающих молний или пробегает немотой по затылку и шее. С каждым ударом боль становится для него не такой уж чужой, предсказуемой. «Это неправда! Неправда!» – крутилось в голове и слетало с губ. Назад пути нет, теперь надо стоять, и будь что будет, решил он.

– Вы чего докопались до малого? – послышалось откуда-то сбоку. Видимо, мальчишки из старших групп потянулись на улицу курить.

– Он, по ходу, крыса, – отозвался высокий.

– Ладно, не лезь, пусть разбираются, – раздался еще один голос.

Хорошо, что Заноза давал ему передышки, во время которых Замятин приходил в себя. Ему хотелось смотреть Занозе в глаза, и он смотрел. Прямо и пристально. Он разглядывал их как нечто диковинное, так врач разглядывает редкую патологию или биолог – мутировавшее насекомое. «Я вру?» – «Врешь». Голос Замятина становился тверже, а удары Занозы, кажется, слабее и реже. Он бил его головой о стену, прикладывая грязную ладонь ко лбу и резко толкая в направлении стены. «Бум». Голова ощущалась тяжелым шаром на обмякшей шее, по затылку разливалась густая немота. Онемение приглушало боль, Замятин уже почти не ощущал ее. «Врешь!»

Сколько времени прошло с того момента, когда Заноза нанес ему первый удар, Замятин не понимал. Удары он не считал, но ему казалось, что их было бессчетно много. И вдруг Ваня понял: ему больше не страшно. Он почувствовал, что внутри него происходит странный процесс: каждый раз, отвечая на вопрос и получая в ответ удары, он будто наливается силой. Не злобой, не обидой, не жалостью к себе, а именно силой, словно сейчас внутри у него рос и креп стержень, вокруг которого впредь будет вращаться его жизнь.

Взгляд маленького Замятина стал другим. А потом он заметил, что и Заноза смотрит на него как-то иначе своими диковинными глазами, в них все явственней проступает растерянность и мольба. Возможно, в нем в этот момент тоже происходил некий метафизический процесс. Возможно, он также чувствовал шевеление внутри, которое приводило его к ясному пониманию, впервые за всю его маленькую жизнь, кто он есть или кем стал теперь. Замятин наблюдал эту метаморфозу, и ему чудилось, что внутри Занозы вместо тверди манная каша. Он ловил себя на том, что счастлив быть на своем месте здесь и сейчас. Даже тогда, когда голова его вновь и вновь прикладывалась к стене. Предложи ему кто оказаться по другую сторону – он ни за что бы не согласился. Теперь Заноза смотрел на него уже с отчаянием. Продолжал бить, но будто бы нехотя, словно и на него пахнуло отрезвляющим дыханием истины. «Ну скажи, что ты взял», – почти просил он. «Нет».

– Да хорош уже вам! – снова донеслось со стороны. – Был бы он крысой, давно бы раскис.

– Ну что, Заноза, пойдем теперь дальше разбираться, кто тут крыса, – насмешливо проговорил долговязый.

Замятин чувствовал нутром, что одержал в этой схватке чистую, бесспорную победу. Главную в своей жизни. Плевать, что все болело и шел он кое-как, со стороны похожий на сломанную куклу. Плевать, что его, обездвиженного, позорно били на глазах у других – ему было ничуть не стыдно. Он разгадал главный секрет, определивший его будущее, нашел источник силы. Сила – в вере. В правду, в себя, в спокойную ровную голубизну неба, сквозь которую сочится свет. Нужно просто верить и стоять до конца.

– Я знаю, что мне повезло, – ответил он Ливанову и потер крепкую шею. И тут же усмехнулся, вспомнив, как после той истории еще пару дней его голова отказывалась держаться на шее, непроизвольно откидываясь то набок, то назад. На занятиях Замятин тихонечко брал ее двумя руками и возвращал в ровное положение, стесняясь того, что выглядит при этом крайне странно.

– Давай тогда за это! – Ливанов поднял рюмку.

Вернувшись к действительности, Замятин посмотрел на расфасованные по стопкам листы, прикинул объем работы. Тех, что «мелковаты», то есть бóльшую часть профессорской клиентуры, надо будет опросить на предмет алиби. Рыб покрупнее, которые, по мнению Сереги, вне подозрения, он пока трогать не будет. А тех двоих, которые «весьма неоднозначны», возможно, придется «поводить» на свой страх и риск – иначе говоря, устроить несанкционированную слежку. Допрашивать их Замятин пока не сунется.

Пока зацепок у майора было не так уж много, сейчас все средства хороши. Соседей в доме, где располагался офис Заславского, опросили – естественно, никто ничего не видел и не слышал. Неудивительно, учитывая тот факт, что в помещение ведет отдельный вход. Звонки на телефон профессора пробили, в тот день ему звонили секретарша и жена, а клиенты приходили на приемы по заранее сделанной записи. У секретарши было помечено, что в тот день должны были явиться три человека из разряда «мелковаты», их Замятин сегодня уже опросил – глухо, у всех железное алиби. Да и место преступления они покинули гораздо раньше того момента, когда было совершено убийство.

Был, правда, еще один звонок на мобильный Заславского, за несколько часов до его смерти. Номер в телефонной записной книжке пострадавшего не значился. Замятин было вспыхнул – неужели повезло? Но где уж там. Звонили из телефона-автомата в районе Китай-города – опять тупик, только лишней возни добавилось. Надо будет изучить, что за заведения и организации расположены в этом районе, а их там вагон и маленькая тележка. Что у нас остается? Предположения Ливанова и мутный след от Погодина.

Ох и мутный след, думал майор, но копать там надо, чутье подсказывало. Завтра на планерке у начальства другие следаки из его группы доложат, что они разузнали о личной жизни Заславского и его профессиональной деятельности. Майору же предстоит рассказывать про карты Таро, какой-то там орден, школу магии, сатанинские секты и прочую ерунду. Ну и про двух олигархов. Да уж, весело. Все люди как люди, один он предстанет перед начальством как клоун из шапито, жонглирующий непонятными предметами. Замятин налил еще по одной и без промедления опрокинул рюмку. Ладно, утро вечера мудренее. А пока вот что…

– Серега, накидай-ка мне примерный распорядок дня вот этих товарищей, – Замятин ткнул пальцем в листки с «подозрительными».

– Ну ты, блин, даешь… Ладно, черт с тобой, завтра просмотрю кое-какие записи и примерно набросаю.

Ливанов вызвал такси лишь в четвертом часу утра, а в семь тридцать у самого уха майора будильник издал противную, до костей пробирающую трель. Замятин резко сел на кровати, свесив ноги на пол, чтобы лишить себя искушения «подремать еще пять минут», которое неизбежно привело бы его к мгновенному провалу в глубокий сон. Голова раскалывалась невыносимо, собственное тело ощущалось непомерной ношей. Он, пошатываясь, побрел на кухню и жадно приложился к банке с соленьями, глотая живительную влагу. Выпив все до капли, Замятин потащился в сторону ванной, на ходу выплюнув лавровый лист в мусорное ведро. В десять часов планерка у начальства, надо еще привести мысли в порядок, а он пока даже «му» сказать не может. Вся надежда на контрастный душ.