– Давайте назовем его Роже, как и вас, – сказал моему отцу доктор Моноре. – А я стану его крестным!
Славный доктор привязался к нашей семье. Навещая своего крестника, он уделял внимание всем нам.
Когда мама поправилась после родов, она решила пойти в мэрию, где о ней помнили как об образцовой служащей.
– Мы не можем больше жить, как кролики в тесной клетке! – возмущалась она. – Представьте только себе: восемь детей и всего две небольшие комнаты!
– Мы это отлично знаем, госпожа Матье, но…
Всегда находилось пресловутое «но». Еще сказывались послевоенные трудности…
– Новое строительство – не езда на почтовых. Но одно мы вам обещаем, госпожа Матье: вас переселят первой…
И мы ждали, однако почти каждую неделю мама ворчала:
– Уж сегодня я опять пойду надоедать мэру…
Наконец в один прекрасный день она вернулась домой сияющая:
– Все в порядке! Оно у нас есть! Вернее сказать, скоро будет! Жилье в новом квартале!
– Не может быть!
– А вот и может! Мэр мне твердо обещал, и я своими глазами видела: мы – первые на очереди.
Трудно передать, какими чувствами наполнили нас эти два слова: «новый квартал». Мы ощущали радость, предвкушая избавление от тягот.
– У нас будет четыре комнаты! Какая роскошь!
Эти четыре комнаты уже стояли у нас перед глазами: своя комната для старших детей, своя – для маленьких, комната родителей, столовая…
– А ко всему еще и водопровод!
Вода в доме! Какое чудо! Вода течет по твоему приказу! Стоит только открыть кран – и она уже тут, бежит у тебя по пальцам!
– А где будет туалет, мама?
– Тоже в доме!
Итак, прощай сад господина Фоли, через который приходилось мчаться, держась за живот. Придется распроститься с садом? Мне стало не по себе: значит, больше не будет ни клубники, ни винных ягод, ни птичьего щебетания… но зато будет вода, бегущая из крана!
Это важное событие произошло в ноябре, когда маленькому Роже было семь месяцев.
– Переезжаем! Переезжаем! Переезжаем из этой крысиной норы!
– Да нет здесь никаких крыс, чего ты выдумываешь!
– Когда ты родилась, Мими, мама говорила, что ты похожа на крысенка. Вся семья это знает. Маленькая Мими была величиной с крысенка!
– Крысенок, как и мышонок, – просто ласкательное слово! Болтаешь невесть что, лишь бы на тебя внимание обратили!
– Помолчите, девочки! Лучше помогите нам собираться! Сборы были недолгие. Вещей у наших родителей было немного. Зато у них было восемь детей.
Родной Авиньон. Она родилась в романтичном средневековом городе, в солнечном Провансе, ее детство прошло в квартале Мальпенье, где жили совсем не богатые люди
Понятно, в каждой семье были свои трудности, ведь семьи-то были многодетные. В одном жители квартала были схожи:все они терпели нужду.
И вот последний «рейс»: нас усадили в тележку вместе с оставшимися коробками и нашим единственным сокровищем – электрофоном и пластинками с записями Пиаф, Тино Росси и оперных арий. Когда мы въехали на каменистую дорогу квартала Мальпенье, нашему взору предстал весь этот «новый квартал», и мама тут же заметила:
– Нужда в этих домах была неотложная, потому их и построили так быстро…
– Они из этернита, – сказал папа.
Он объяснил, что в ход идут крупные панели, из которых быстро собирают дом. И вот возник серый жилой массив, какой-то плоский – совершенно одинаковые приземистые строения будто лепились друг к другу Он мне показался почти враждебным, быть может, потому, что вокруг не слышно было никаких звуков.
– Другие многодетные семьи въедут позднее, – пояснила мама. – Мы первые жильцы. Поселимся в крайнем доме. За ним будут видны поля.
Ах! Значит, позади будут поля? Я сразу приободрилась. И на минуту забыла, что перед глазами у нас пока разрытая земля.
– Наверное, скоро здесь все заасфальтируют…
Особенно мне понравилось, что в каждый дом вели три невысокие ступеньки. Мы с сестрами прыгали по ним, сдвинув вместе обе ноги. И сразу же обошли все четыре комнаты.
– Глядите, здесь всюду настоящие окна, а не жалкие оконца! – восхитилась мама.
Потом все бросились к раковине: кран действует!
– Да, он действует! Но тут баловаться с водой нельзя!
Вода, текущая из крана, была священна. Не могло быть и речи о том, чтобы весело брызгаться ею, как мы брызгались возле колонки перед прежним домом. Здесь, в квартале Мальпенье, колонки во дворе не было. Впрочем, и двора-то не было, а был пустырь. Зато воды вскоре оказалось чересчур много…
Размеры катастрофы стали нам ясны уже в день новоселья, когда, как говорится, подвешивают котелок над очагом. Правда, никакого котелка не подвешивали. Но вся семья собралась посмотреть, как мы устроились. И тут начался дождь.
– Хорошее предзнаменование, – заметила бабуля. – Дождь предвещает счастье…
Сперва этому не придали должного значения. Когда мы пришли из школы, нам показалось, что дом стоит посреди озера. И мы нашли это очень забавным. Но взрослые так не думали.
Несмотря на три ступеньки, вода отовсюду проникала в дом. И все вычерпывали воду, как из прохудившейся лодки: тетя Ирен и Жан-Пьер, бабуля и ее Батист, бабушкин брат дядя Рауль – он, бедняга, был, как говорится, «отмечен буквой К», потому что был кривогорбый и кривоногий! Считалось, что Рауль приносит счастье именно из-за своего горба. Однако в тот день и горб не помог – вода продолжала прибывать.
– А все из-за того, что до сих пор они не уложили асфальт! – ворчал отец.
Вода неумолимо проникала в дом, перекатывалась через порог, просачивалась сквозь плохо пригнанные оконные рамы, искала и находила щели. Она уже достигла щиколоток. Все разулись.
– Не только котелка не подвесили, но еще приходится воду из колодца черпать! – пошутил Батист.
– Из какого колодца?
– Это для красного словца. Или вы предпочитаете Ноев ковчег?
Да, я бы его предпочла. История о Ноевом ковчеге была одним из самых любимых мною эпизодов катехизиса.
– Там даже животные не вымокли!
– Она права. Я так и скажу в мэрии! О животных и то больше заботятся!
– Конечно, мама! Кролики у господина Вержье никогда не мокнут.
– А ну-ка, дети, заберитесь повыше. Шлепаете по воде, а потом все простудитесь…
Да, начало было неважное, но и продолжение было не лучше. Две или три семьи уже поселились рядом с нами. Мама говорила о них: «Ну, эти – не подарок!…» Они были столь же бедны, как и мы, но гораздо хуже воспитаны. И потому в воздухе висела брань:
– Черти полосатые!… Стервецы!… Мерзавцы!…
В школе сразу же возникло различие между детьми из Мальпенье и всеми остальными. А среди учениц из Мальпенье самыми никчемными считались те, кто сидел на задних партах. Мою соседку по парте тоже звали Мирей. Она была, как и я, маленького роста. Но хотя звали нас одинаково, жилось нам по-разному: отец чуть не каждый вечер колотил ее. Домой он постоянно возвращался пьяный. Ее крики надрывали мне душу По утрам она, как и я, опаздывала в школу – ей тоже приходилось возиться со всеми младшими братьями. Бедняжка так боялась плохих отметок, за которые ее били еще больше, что нередко страшилась возвращаться домой. В такие дни я провожала ее из школы, тоже дрожа от страха.
Случалось, ее место рядом со мной пустовало. Тогда на перемене учительница обшаривала раздевалку, действуя своей линейкой, точно шпагой. Обычно она находила Мирей, в ужасе прятавшуюся за висевшими там пальто. А однажды она, как испуганный зверек, забилась за большой шкаф, стоявший в конце коридора. Несчастная стыдилась своих синяков.
– Ну, а что говорит твоя мама?
– Она молчит, а то он и ее поколотит.
Мирей часто удивлялась:
– Неужели твой отец никогда тебя не бьет?
– Никогда.
– Ну, знаешь, тебе здорово повезло.
Так, благодаря маленькой Мирей, я поняла, что мне и в самом деле очень повезло. У нас дома все вместе садились за стол, папа – на одном конце, мама – на другом, но она часто даже не присаживалась, потому что ей хотелось, чтобы мы, дети, получше ели (если даже в доме была только картошка, мама умудрялась готовить из нее разные блюда, чтобы было хоть какое-нибудь разнообразие), либо потому, что ей нужно было покормить или перепеленать очередного младенца. Иногда, вспоминая, что ее сестра в свое время играла на скрипке красивые мелодии, мама напевала незамысловатую песенку: