На следующий год, 10 мая, я помогала Матите облачаться в белоснежное платье. Наступила ее очередь. К этому дню мы все готовились с такой же радостью, с таким же усердием, с таким же волнением. В тот же день должны были крестить Жан-Пьера. Предстояло двойное торжество.
… в воскресный день мы собирались все вместе. День этот начинался с мессы. В церкви мы пели, папа и я выступали в роли солистов, а родственники и друзья составляли хор.
С утра мы отправились в церковь, оставив младенца, которому исполнилось всего четыре месяца, на попечение моей двоюродной бабушки Жюли, сестры нашего деда. Мы еще молились в храме, когда туда прибежала взволнованная соседка… И вот богослужение нарушено, мама поспешно покидает церковь, папа торопится за ней, оставляя священника в полной растерянности… Жан-Пьер был без сознания, эта новость пробежала по рядам молящихся, окончательно скомкав богослужение.
У злополучной Жюли никогда не было детей, и вот что она надумала: накормив малыша, тут же принялась его купать. И внезапно обнаружила, что держит в руках бездыханное тельце ребенка, а глаза у него остекленели… Бедного крошку тут же отправили в больницу. Мои родители, не помня себя от горя, провели там целый день. Малыш все еще не приходил в себя.
Ну и причастие же получилось у бедной Матиты. К угощению никто даже не притронулся. Разумеется, ни вечерни, ни крестин не было. Бабулю больше всего огорчало то, что несчастный Жан-Пьер мог умереть без соборования!
Я наотрез отказалась уйти из церкви. Оставшись одна, я молилась, молилась, заливаясь слезами. И Жан-Пьер был спасен. Но моя сестра Матита не испытала того блаженства, которое выпало на мою долю в прошлом году.
Младшие братья постоянно причиняли мне немало беспокойства. И не потому, что они были непоседы и озорники, напротив, они были из числа самых послушных в нашем квартале. Но здоровье у них было не такое крепкое, как у нас, у сестер. А быть может, им просто меньше везло. Ги, один из близнецов, постоянно страдал отитом, начиная с трех лет. Какая жалость была смотреть, как он мучится, прижимая к уху подушку. А в доме то и дело слышались грозные слова:
– Только бы у него не развился мастоидит!
Так оно и случилось, и Ги надолго оглох. Лишь позднее, гораздо позднее – перед его свадьбой в 1978 году – удалось сделать ему операцию в Безье.
А сколько страха, и какого страха, натерпелась я из-за Реми! Ему было тогда три года. Он походил на белокурого ангелочка, даже когда спал. Тревогу поднял Режи:
– Мама, папа, идите скорее сюда, Реми задыхается!
У малыша были судороги, но сперва маму это не напугало:
– Почти у всех маленьких детей бывают судороги!
У папы же на этот случай было верное средство, почерпнутое от бабули. Он поднялся из-за телевизора, где смотрел захватывающий детектив. Средство было очень простое: мама крепко держала малыша, а папа, придавив ему ложкой язык, в это время жевал чеснок и дышал прямо в рот ребенку. Обычно после такого лечения судороги проходили. Но на этот раз облегчение не наступило. Чеснок делу не помог. Судороги у Реми не прекращались, что приводило в ужас меня и моих сестер, а ко всему еще у ребенка был сильный жар.
Сначала папа решил, что всему виной бисквит, которым перекормили малыша. Из-за этого, мол, у него и начались такие продолжительные судороги. Но внезапно, убедившись, что жар не спадает и Реми заводит глаза, папа воскликнул:
– Пойду за доктором Моноре!
И он ушел, хотя уже наступила ночь. Мы сидели вокруг мамы, дрожа от страха.
– Боюсь, что он кончается… – прошептала мама, вытирая пот с влажного лобика ребенка.
Тельце у Реми понемногу деревенело, и это заставляло опасаться самого худшего.
Папа все не возвращался, очень долго не возвращался. Он искал доктора повсюду. Но наш доктор Моноре был очень красив и пользовался большим успехом у дам… Встревоженный отец полночи просидел вместе с мамой возле Реми. А на рассвете отправился к другому врачу, доктору Андре. Тот, едва бросив взгляд на больного, тотчас же заявил:
– Немедленно в больницу! А вы, дети, в школу не пойдете!
– Не пойдем? Почему?
– Потому что болезнь заразная!
Я спросила, опаснее ли она, чем свинка?
– Гораздо опаснее!
В свое время я очень боялась свинки, потому что у всех сильно распухали железки. Сперва у близнецов разболелись десны, потом они стали жаловаться, что у них все во рту горит, а под конец не могли ни есть, ни говорить. Мы ожидали, что же еще появится? Появились люди. Какие-то странные люди с большими пульверизаторами, «чтобы произвести в доме дезинфекцию». И опрыскивали они не только всю мебель и одежду, но и нас самих. Я тут же вспомнила о зачумленных, про которых нам в свое время рассказывала бабуля. Выходит, «зелье четырех злодеев» перестало действовать, раз уж всех опрыскивают такой удушливой жидкостью?! Едкий, тошнотворный запах преследовал нас несколько дней. О том, чтобы идти в школу, не могло быть и речи! От нас слишком дурно пахло!
– Не хотите же вы перезаразить весь квартал спинномозговым менингитом!
Нам даже не разрешали навещать Реми в больнице. А всем так его недоставало… Мама объясняла, что даже она видит его только через оконное стекло. Между тем ноги у нее снова начали кровоточить.
– Скоро и одиннадцатый появится на свет! – говорила она соседям. Мама отправилась в больницу перед самым Рождеством.
– Бедные вы мои детки… Опять остаетесь одни, и в ответе за весь дом! Приглядывайте получше за отцом и за Жан-Пьером.
Ему, этому бутузу, был всего год, а мне – 12.
Той зимой благодаря преподобному отцу Бернару я поняла одну важную истину. Он часто посещал квартал Мальпенье. И старался всячески помогать бедным семьям в свободное время, после преподавания в коллеже. Мы завидовали его ученикам старших классов, потому что он водил их в кино, а затем они обсуждали увиденное. Наша школа не выдерживала никакого сравнения с этим коллежем! Я узнавала от отца Бернара за два часа больше, чем от нашей учительницы за долгие месяцы. Мы замечали его издалека, лишь только он появлялся на каменистой дороге. Бабуля, стоявшая за соблюдение традиций, прозвала его «священнослужителем в штанах». Папа в ответ говорил:
– Очень хорошо, что он оставляет свою сутану дома, иначе, приходя в наш квартал, он бы часто уходил отсюда с грязью на подоле!
В тот день отец Бернар подкатил тележку прямо к нашему дому:
– Что слышно, Мирей? Как у вас дела?
Дела у нас шли неважно. И на этот раз мы с тяжелым сердцем встречали Рождество. Ни крошки Реми, ни мамы не было с нами, чтобы разделить праздник.
– Не хочешь ли ты, Мирей, помочь мне собрать побольше хвороста? На улице холодно, а вдвоем дело пойдет быстрее.
Мы углубились в поле, дошли до росших вдали тополей. И, войдя в лес, принялись собирать там сухие ветки. Отец Бернар работал без устали и при этом беседовал со мной:
– Видишь ли, Мирей, дрова эти мы отдадим тем, у кого совсем ничего нет. Я знаю, что ты сейчас тоже не слишком счастлива. Однако какой бы несчастной ты себя ни считала, всегда найдутся люди куда более несчастные. Страждущие сильнее тебя. Еще более обездоленные, чем ты. У тебя, по крайней мере, есть крыша над головой. А у иных и того нет.
– Как?… Совсем нет крыши?
В нашем доме с потолка часто капала вода. Каково же было тем, у кого и кровли над головой не было?!
– А собранный нами хворост позволит им развести огонь в своем убежище…
Я изо всех сил старалась помочь ему, хотя пальцы у меня закоченели. Когда тележка была полна доверху, мы оба почувствовали себя счастливыми. И часто, очень часто я вспоминала слова, услышанные от него в тот день. И они неизменно мне помогали.
Однажды февральским утром папа объявил:
– Дети мои… у вас появилась еще одна сестренка, Софи-Симона! Быстро собирайтесь и пойдем в больницу!
