15

ния дружеских и семейных связей с перспективой воспитания нового поколения и изоляционизмом, свойственным людям со спутанной идентичностью и другими, еще более ранними ошибками в линии развития.

Седьмая стадия [25-50/60 лет], занимающая львиную долю человеческой жизни, связана с противоречием между способностью человека к развитию, которую он получает п основании благоприобретенного на предыдущих стадиях, и личностным застоем, медленным регрессом личности в процессе обыденной жизГОГ"Наградой' за овладение способностью к саморазвитию является формирование человеческой индивидуальности, неповторимости. Поднимаясь над уровнем идентичности, человек обретает редкостную способность быть самим собой'.

Восьмая "стадия {свыше' 60 лет] завершает жизненный путь, и здесь, пожиная плоды прожитой жизни, человек либо обретает покой и уравновешенность как следствие целостности своей личности, либо оказывается обречен на безысходное отчаяние как итог путаной жизни.

Отдельного разговора заслуживает обсуждение Эрик-соном проблемы, которую без натяжки можно считать абсолютно не разработанной в отечественной психологии, - темы связи индивидуального жизненного цикла с циклом поколений и вообще проблемы динамики поколений. Понятие идентичности помимо личной тождественности (неизменность в пространстве) подразумевает также и целостность (преемственность личности во времени), а следовательно, идентичность мыслится не только как персональная, но и как групповая (расовая, общественная, половая и т.д.).

Вообще, Эриксон замечательно разнолик. Один перечень "объектов", попавших в зону его внимания, впечатляющ. Причем ничто упомянутое выше отнюдь не отменяется! Дети и подростки, индейцы и подводники, студенты и хиппи, Лютер, Ганди и Гитлер, невротики и демонстранты, евреи и протестанты, феминистки и коммунисты и, как говорится, и прочая и прочая. Причем заметим, что за Эриксоном вовсе не наблюдался грех всеядности - были широкий кругозор и универсальность при доминирующей проблематике (всепоглощающий интерес к человеческой идентичности в ее разнообразии).

16

За Эриксоном прочно закрепилась характеристика властителя умов университетской молодежи - качество редкое в профессорской среде. При этом следует учитывать, что пик преподавательской активности Эриксона падает на 60-70-е годы, с их неотъемлемым акцентом на год 1968-й, знаменовавший собой существенный сдвиг в молодежном самосознании (и в отношении к молодежи взрослого сообщества), если не смену парадигмы взросления современного человека. Через хиппизм, бунты, увлечение наркотиками и "свободным" сексом, через "Битлз", Вудсток, Джанис Джоплин и Джимми Хэндрикса, через крайности негативизма молодежь прорывалась в новое пространство своего развития. Когда к концу 70-х этот бурный поток молодежных страстей поуспокоился и был ^_ канализирован поумневшим обществом в виде молодежной "» субкультуры, моды и пр., стало ясно, насколько глобаль-^ ное потрясение пережило общество. На этом фоне сказан-^ ное об Эриксоне - фаворите студенчества - получает ^ совершенно особое звучание, ничего общего не имеющее ^Ч с образом милашки профессора. Именно своей чувстви-тельностью к истории дня, конкретной исторической психологии окружающих нас людей с их сегодняшними страстями и интересами, умением озвучивать спрямленные фрейдовские мантры фактологией и фразеологией свежих газет Эриксон пришелся по душе бунтующему студенчеству.

Последнее также хотелось бы уточнить, чтобы у читателя не возникло упрощенное представление о том, как профессор Эриксон соединяет теорию и практику, историю и современность. То, что он делал, вовсе не было попыткой осовременить фрейдизм и уж тем более популяризировать свои научные взгляды. Осмысливая происходящее, Эриксон поступал как ученый, вводя в научный оборот, скажем, такой термин, как "историческая актуальность", обозначающий способность личности к максимальному соучастию в социокультурных процессах при минимальном ущербе для собственной личности и деятельности ее "защитных механизмов". Историческая актуальность преодолевает (и исключает) примитивистские пред^, ставлеция_о некой тотальной необходимости постоянной или эпизодической жертвенности людей (и людьми) BQ имя общественного прогресса "любой ценой". Он также,

17

2-798

ощущая мучительность поиска окружающей молодежью нравственных опор своей жизни, творчески переработал знаменитый кантовский категорический императив ("Относись к другим так, как ты хотел бы, чтобы другие относились к тебе"), превратив его в американской манере в "золотое правило поведения": "Поступай по отношению') к другому так, чтобы это могло придать новые силы другому и тебе". Естественно, что человек, который на таком уровне способен участвовать в бестолковщине выяснений отношений по оси "отцы" и "дети", заслуживает уважение и первых и вторых.

Кстати, о современности. В терминах теории идентичности Эриксона весьма удобно и поучительно говорить о некоторых актуальных проблемах наших соотечественников. Когда серьезные аналитики, политологи и "колумнисты" (каждый второй из которых неудавшийся и переквалифицировавшийся психолог) пишут о кризисе ценностей целых поколений, о потере нравственных и прочих ориентиров для масс и отдельных личностей, то не лучше ли было бы назвать это кризисом идентичности, посетовать на то, что для множества людей эта идентичность замутнена и заменена смешением авторитетов, низвержение которых - за грехи подлинные и мнимые - приводит личность к саморазрушению. В терминах Эриксона можно было бы выразиться и круче и обсудить расползание в нашем обществе "массовой патологии идентичности", а именно такого неприятного психосоциального синдрома, который характеризуется наличием массовой неудовлетворенности людей, сопровождаемой чувствами тревоги, страха, изоляции, опустошенности, утратой способности к эмоциональному общению с другими людьми. В предельных случаях патология идентичности провоцирует выбор в качестве единственного способа самоутверждения индивида и масс людей настойчивое стремление "стать ничем", самоубийственную логику "чем хуже - тем лучше" Г]

Несколько слов о композиции книги. Автор не скрывает, что в ней собраны статьи разных лет. При таком порядке вещей бессмысленно ожидать некоего систематического изложения проблемы, как это свойственно, к примеру, диссертациям. Вместе с тем перед нами вовсе не сборник статей и не "избранные труды". Проигрывая в систематичности изложения, автор выигрывает по сущест-

18

ву, ибо позволяет нам увидеть генезис идеи - ее возникновение, "разматывание", "расползание" по новым областям и аспектам. Более того, меняя ракурс рассмотрения и чередуя в изложении различные подходы к идентичности - биографический, патологический, теоретический, - Эриксон как бы заставляет термин говорить сам за себя во всем множестве своих значений. Такой подход не только правомерен, но и продуктивен: все-таки психология не математика и не физика, и точные формулы не играют в ней решающей роли. Вникая в глубину психологических смыслов, важно не столько "усвоить" ключевые определения, набор признаков, логику классификации, сколько прочувствовать и всесторонне понять пластичность и неисчерпаемую многоликость описываемых конфигураций, теряющихся во всех вариантах редуцирования к простым слагаемым. Сила Эриксона (которую, кстати, многочисленные критики вменяют ему как слабость) в том, что он понимает неисчерпаемость той реальности, которая описывается как развитие человеческой психики, и не пытается придавать ей характер слишком жесткого каркаса. Как очки "сами по себе" не несут нового знания об окружающем мире, так и используемые в этой книге понятия являются просто способом "лучше видеть" этот мир.