Таким образом, Шоу мог бы добиться успеха и на музыкальном поприще, в чем не желает признаваться. Вместо этого он становится музыкальным критиком, то есть одним из тех, кто пишет о шуме, производимом другими. В качестве критика он выбрал своим псевдонимом Бассетто - так называется инструмент, который едва ли кто-нибудь знал и который имеет настолько мягкое звучание, что "даже дьявол не смог бы заставить его греметь". Бассетто стал блестящим критиком, и более того: "Я не могу отрицать, что временами Бассетто бывал вульгарным; но это не имеет значения, если он заставляет вас смеяться. Вульгарность - существенная часть авторского

158

арсенала; ведь и клоун порой бывает лучшей частицей цирка".

Некто злой

В детстве будущий писатель испытывал сильное одиночество. Поэтому он выдумал себе друга для бесед. "В детстве я упражнял свой литературный дар, сочиняя собственные молитвы… Эти произведения нужны были для развлечения и умиротворения Всевышнего". В соответствии с семейной непочтительностью к религии набожность Шоу была весьма невысокой и очень рано превратилась в смесь "интеллектуальной честности и низкой морали". В то же время создается впечатление, что Шоу был (в несколько необычной форме) маленьким бесенком в образе ребенка. Во всяком случае, он не чувствовал идентичности с собой хорошим: "Даже когда я был хорошим мальчиком, это было только наигрышем, потому что, как говорят актеры, я видел себя в роли". "Когда природа завершила мое внешнее оформление в 1880 г. или около этого (до двадцати четырех лет у меня на лице был лишь нежный пушок), я обзавелся усами, бровями и саркастическими ноздрями опереточного дьявола, чьи песни я распевал в детстве и чьим идеям я поддавался в отрочестве. Позже, когда мимо меня прошли поколения, я начал понимать, % что выдумки воображения относятся к жизни так же, как скетч относится к картине или образ к статуе".

Так Дж.Б. Шоу более или менее определенно отслеживает свои творческие корни. Но это почти не имеет значения, так как то, кем он в конце концов стал, кажется ему столь же предопределенным от природы, как и стремление перевоплотиться в Шекспира, о котором говорилось выше. "Моя учительница, - писал он, - озадачивала меня своими попытками научить меня читать, ибо я не могу припомнить того времени, когда страница печатного текста была мне непонятна, и могу только предположить, что я родился грамотным". Между тем он задумывался о профессиональном выборе: "В качестве альтернативы стать Микеланджело я мечтал стать Бодлером (замечу, между прочим, что о литературе я вообще не думал, во всяком случае не больше, чем утка думает о плавании)".

Он также называет себя "прирожденным коммунистом" ("что, - спешит добавить он, - означает фабианский социалист") и пытается объяснить мир, который придет

159

с принятием того, что, как ему кажется, должно быть сделано; "прирожденный коммунист знает, где он находится и где находится то общество, которое так пугает его. Он лечится от своей болезненной робости…". Так "законченный аутсайдер" постепенно становится своеобразным "законченным инсайдом". "Я был, - говорил он, - вне общества, вне политики, вне спорта, вне церкви", но это все "в рамках британского варварства… Как только заходила речь о музыке, живописи, литературе или науке, моя позиция изменялась: я становился инсайдом".

Поскольку истоки этих черт своего характера Шоу относит к детству, он приходит к убеждению, что только изобретательность может собрать их воедино:

"Если я хочу полнее пояснить это, я должен добавить, что простая неопытность, которая так быстро проходит, была дополнена более глубокой странностью, которая в течение всей моей жизни делала меня скорее гостем на этой земле, чем ее жителем. Или же случилось так, что я родился сумасшедшим или слабоумным, и этот мир не был моим королевством: я был дома только в плане моего воображения и, для моего успокоения, слегка мертвым. Следовательно, я должен был стать актером и создать для себя фантастическую личность, способную иметь дело с людьми и приспосабливающуюся к различным ролям, которые я должен был играть как актер, - журналиста, оратора, политика, члена различных комитетов, человека мира и т.д.". "В этом, - подчеркивает Шоу, - я слишком хорошо преуспел в дальнейшем". Это утверждение является своеобразной иллюстрацией того смутного отвращения, с которым старики порой воспринимают ту безжалостную идентичность, которая приходит в юности, - отвращение, которое может вызвать смертельное отчаяние и необъяснимые психосоматические изменения.

Окончание своего юношеского кризиса Шоу резюмирует следующими словами: "У меня была интеллектуальная привычка, и мое природное сочетание критических способностей с литературными задатками требовало только четкого понимания жизни в свете ясной теории, а точнее, религии, чтобы включить ее в триумфальное действие". Здесь старый циник в одном предложении обрисовал, к чему должна стремиться идентичность любого человека. Переведем это в понятия, более удобные для нашего обсуждения и более сложные: для того чтобы занять место

160

в обществе, человек должен признать "свободу выбора", привычку использовать доминирующие способности, иметь некоторый опыт в данной области, неограниченность ресурсов, наличие обратной связи от этих занятий, от общения, которое они предоставляют, и от их традиций и, наконец, ясную теорию жизни, которую старый атеист, стремящийся шокировать до конца, называет религией, фабианский социализм, к которому он в действительности повернул, - это скорее идеология, общий термин, которого мы будем придерживаться по причинам, которые станут понятными в конце этой главы.

2. Уильям Джемс, свой собственный психиатр

На протяжении всей жизни У. Джемса весьма занимало то, что впоследствии было названо "патопсихологией". В юношеском и более зрелом возрасте он очень страдал от острого эмоционального напряжения, тщетно пытаясь избавиться от него при помощи различных лекарств. Его письма свидетельствуют о том, что его также интересовали кризисы, переживаемые его друзьями. Советы, которые он давал им, со всей очевидностью обнаруживали остроту его борьбы за собственное здоровье. Более того, он принимал участие в споре о возможности исцеления религией. И наконец, он очень много сделал для появления различных направлений в психиатрии, среди которых было и фрейдистское, автор его приезжал в США в 1907 г. Хотя сам Фрейд произвел на него впечатление человека, одержимого идеей-фикс (Джемс говорил впоследствии, что ему не удалось помочь себе, пользуясь теорией сновидений Фрейда, как и многим более или менее интеллектуальным людям до и после него), он тем не менее выражал надежду на то, что Фрейд и его ученики будут продолжать свои исследования.

В дальнейшем я процитирую несколько наиболее значимых высказываний Джемса, взятых не из его теоретических трактатов, а из его личных признаний, в которых он дает жизненную характеристику затянувшегося "кризиса идентичности".

Уильям Джемс, как отмечает Мзттиссен, "крайне медленно приближался к зрелости"2. В возрасте двадцати шести лет он писал Вэндел Холмс: "Я много бы отдал за любое творческое увлечение". Сегодня мы вновь и вновь

161

11-798

обнаруживаем подобную жалобу со стороны студентов колледжа; однако в истории жизни Джемса сомнения и задержка были обусловлены, по мнению Мэттиссен, фанатичной требовательностью его отца к бытию, что весьма осложнило его детям поиски своего места в жизни (хотя по крайней мере двое из них, несомненно, достигли высокого мастерства в своем деле). Я подчеркиваю это потому, что сегодня все чаще молодые люди не находят себя, выбирая какое-либо дело только ради карьеры. Чувство бытия при этом еще не является достаточным для того, чтобы придать голым амбициям вид индивидуальности или следствия общинного духа.