— А ты, мама, не болей, пожалуйста. Живи долго-долго, милая. Понимаешь?..
По Лене-реке уже поползла, шурша и пришепетывая, сахарно-льдистая шуга 1983-го. И опять засизел, зафиолетился, будто накрыл сам себя этим из ничего возникающим нимбом, облетевший березняк вдоль лесовозных дорог к застуженному Байкалу.
В самом конце нашего писательского маршрута мы — белорус Алесь Адамович, иркутянин Марк Сергеев и я — приехали в Качугский район, тот самый, где я родился в селе Манзурка и о проблемах которого написал тревожную «открытку с тропы» еще в 1969 году. Называлась она «Завтра в моей деревне» и с нескрываемой болью повествовала на абсолютно документальной основе о том, почему обезлюдевает эта исконная, очень даже не просто освоенная для житья и рождения хлеба сибирская земля.
Так вот буквально через пять или семь минут после того, как мы, гости, расположились для разговора в кабинете первого секретаря Качугского райкома партии Юрия Ефимовича Ковалева, он, чуть вздохнув, сказал, глядя на меня:
— К сожалению, Юрий Сергеевич, все, о чем вы написали про нас… В шестьдесят девятом, да?
Я кивнул.
— Все так и есть. Ничего не переменилось.
— И автогужевые надбавки не сбросили?! — вырвалось у меня.
— Нет.
— И северных вам так и не дали?
— Не дали.
— Сколько же вас тогда сейчас в районе осталось?
— У меня данные на первое января 1982 года… — вопросительно уточнил секретарь райкома.
— Это неважно, — занервничал я. — Сколько?
— Двадцать одна тысяча восемьсот двадцать четыре человека.
— А в 1969-м, если я не ошибаюсь, тут жило… около 29 тысяч?
— Вроде так… — перелистнул какие-то бумаги секретарь. — У меня есть цифра уменьшения населения в районе за семнадцать лет. С января 1965-го по январь 1982-го…
— Сколько?
— На одиннадцать тысяч и семьдесят шесть человек помелели мы. Да нате, возьмите нашу справку, что мы готовили в прошлом году для обкома и облисполкома. В ней все то же, что и у вас в книжке, где вы про качугцев написали.
— А в области что на вашу справку? — спросил Адамович.
— Думают… — не сразу ответил секретарь.
Дописав вот до этого места, я тоже задумался и, честное слово, недели две не заряжал в пишущую машинку чистых страниц. Не знаю, достойно ли я передам словами сейчас причину такой вот паузы, но за откровенность слов ручаюсь: меня остановило странное ощущение непонимания понимания. То есть мне-то, просто человеку, еще в 1969 году стало ясно, чем «болеет» мой родной Качугский район, а вот почему это не становилось ясным тем, кто мог бы своей властью «излечить» его… хоть убей… было неясно. А тут еще разом разбередилась вроде бы подзажившая давнишняя обида на свое родное — оно в Иркутске — Восточно-Сибирское книжное издательство.
Обида эта просунулась в душу вовсе даже не из-за того, что иркутские издатели не пожелали переиздать для читателей-земляков мою книгу художественно-документальной прозы «Открытки с тропы». Нет. Обиду посеял издательский ответ-аргумент, что был приложен к возвращаемой мне назад расклейке. В нем, из четырех или шести строчек машинописного текста, приговорно сообщалось, что проблемы, которые я затронул в своих очерках-раздумьях, полностью решены, а потому и книга в целом утрачивает, так сказать, необходимую актуальную ценность.
Не скрою, я и сейчас малость внутренне передергиваюсь от такой вот казенной, пропитанной бездушием отписки-оплеухи, хотя это уже и воспоминания, а вот тогда… тогда, вчитываясь и вчитываясь в эту номенклатурную некомпетентность ответа, — произрастает же и такое в бюрократических парниках, — я еще долго, подменяя этим слова, дышал носом и беззвучно шевелил губами…
В связи со всем этим я должен поделиться одним соображением, которое в общем-то, как мне кажется, беспокоит сегодня не только меня. Разумеется, решение многих социальных проблем, волнующих нас, зависит прежде всего от наличия на руководящих постах — больших и самых малых — честных, думающих, инициативных людей. Это — аксиома, бесспорность. И все же я бы позволил себе чуть-чуть дополнить бесспорное: сегодняшний честный, думающий, инициативный деловой человек, если он ограничен знаниями только своего дела, а к сожалению, покуда еще современная школа, вуз, профессиональная среда нацеливают будущего делового человека в основном именно на это, несовершенен. Научить человека делу, делюсь своим глубочайшим убеждением, — полдела. Преподать же ему и довести в нем, деловом человеке, до душевного автоматизма уроки социальной справедливости, примеры бескорыстия и нравственного служения идеалам дела и общества — вот это да!.. Вот это — совершенство, гарантирующее неспособность к номенклатурной, заранее рассчитываемой, некомпетентности. Такой руководитель, уверен, и на «свою» территорию станет смотреть с высоты этих идеалов…
А теперь конкретно к тому, чем продолжительно-продолжительно «болеет» Качугский район Иркутской области. И сразу — попытайтесь представить себе, где те места, о которых и пойдет сейчас речь.
В Качуге мне доводилось слышать, что площади их района вполне достаточно для размещения на ней целой Албании и что еще лишку останется, а лишек этот в четыре тысячи квадратных километров. Входит район в группу верхоленских, расположенных в юго-восточной части Иркутской области. На севере качугские границы смыкаются с самым северным районом — Казачинско-Ленским, на севере и северо-западе — с Жигаловским. С южной и юго-восточной части подпирает его Ольхонский район, место проживания байкальских ветров.
В центре — Качуг — 275 километров по Якутскому тракту от ближайшей железной дороги. Навылет шьет весь район великая сибирская река Лена, не имеющая, правда, здесь регулярного судоходства.
Отрыв от железной дороги сам по себе «узаконил» затруднения, связанные с доставкой грузов, товаров, строительных материалов. Отсюда и резко удлиняющийся ремонт школ, больниц, детских учреждений. Отсюда и заметно сниженный темп строительства жилья, производственных помещений, а увеличенные транспортные расходы сильно удорожают жизнь местного населения.
Честное слово, но я — коренной уроженец Иркутии — почему-то считал, что Качугский район относится к северным, труднодоступным районам в смысле наличия здесь доплаты жителям северных коэффициентов. И он действительно приравнен к отдаленным, горным районам — Постановление Совета Министров от 09.03.62 года № 237, — за что «обложен» дополнительными, к прейскурантным ценам, так называемыми автогужевыми надбавками.
Что это такое? А вот что. Жители Качугского района вынуждены переплачивать за все завозимое в район и необходимое для жизни. Так, за ткани, обувь, швейные изделия, трикотаж с населения взимается «подать»-надбавка — 2,25 процента. За все виды продовольственных товаров — 6 процентов. Мыло хозяйственное, рыботовары и рыбные консервы — 9 процентов. За мебель — 15 процентов. За стекло же оконное, цемент и прочие стройматериалы — 30 процентов.
Таким образом, население выплатило автогужевых накидок (черт побери, да не возят сюда лошадьми-то уже!) только за 1967 год 550 тысяч рублей. В 1980-х годах — по 250 тысяч. Тут, вероятно, сыграло свою роль уменьшение надбавки на вино и ликеро-водочные изделия: в шестидесятых — семидесятых годах на каждый литр набрасывалось по 60 копеек. Теперь — по 30. В то же самое время, вот это место особо подчеркиваю, район северными льготами не пользуется, и у большинства местных рабочих и служащих нет поясного коэффициента.
Обидно качугцам. Очень обидно. Их же соседи — жители Казачинско-Ленского района — платят такие же деньги за товары, как и они, но сам район приравнен к северному и пользуется всеми льготами Севера. Баяндаевский район не относится к северному, но гужевых на товары не платит.
А чтобы жить в Качугском районе, ей-богу, необходима определенная и духовная и физическая закваска.
Качугская метеостанция «берет» погоду с 1911 года и давно уже подтвердила принадлежность района к северным. А как же иначе? Вот вам малая толика данных и — судите сами:
