— Тыха, дарагой, тыха, пожалуйста!

«О мерзость! Как невыполотый сад, дай волю травам — зарастет бурьяном… С такой же безраздельностью весь мир заполонили грубые начала… Как это все могло произойти?» — спрашивал у Кряквина Гамлет.

— Знаем как! — шепча, подтолкнул Алексея Егоровича Серега Гуридзе. — Вай!..

Кряквин с пренебрежением хмыкнул: это, мол, что еще за ценитель нашелся? В первых рядах неожиданно завозились и громко, вызывающе заговорили:

— Похиляли отсюда, Федька! Ухи от этого фрайера заболели…

— Верблюд, кончай ночевать. Айда водяру трескать!

— О’кэй.

— Нэгодяи! — прошипел Серега. — Тэмнота!

— Сорок копеек зазря сгорело. Закусь цельная…

— Привет, Гамлет!..

Серега скрипел зубами, мучился.

— Башку им отвэрнуть. Как считаешь, товарищ?

Кряквин опять хмыкнул:

— Отверни…

Когда же Гамлет, поднимаясь по лестнице, повел свой знаменитый монолог и зазвучал его сдержанный пронизанный горечью голос:

«Быть иль не быть, вот в чем вопрос? Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними? Умереть. Забыться… И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук и тысячи лишений, присущих телу. Это ли не цель желанная?..» — у выхода, под красным шаром, уже курили вовсю, чиркали спичками, айкали девицы…

Серега неожиданно встал, щелкнув сиденьем, и полез из ряда. Кряквин машинально проводил его взглядом. А Серега, поднырнув за портьеру, резким толчком оттеснил фигуры выходящих парней, захлопнул дверь и забрякал крючком, пытаясь воткнуть его в гнездо.

— Эй ты, козел! Куда прешь?

— Нэ шуми. Нэ мешай Гамлету… — полушепотом отозвался Серега.

— Федя, а он грамотный… — хихикнула девица.

— Открой дверь!

— Нэ открою.

— Открой. Схлопочешь…

В Серегино лицо воткнулся кинжальчик фонарного луча.

— А-а… Грузия! При-вет… Почем грецкий орех?

— Дэрьмо ты.

— Ку-ку, генацвале… — От невидимого взмаха с Сереги слетела шапка. Он, не обратив внимания, глухо сказал:

— Падными, дарагой. Очень прошу…

Кряквин теперь уже смотрел не на экран — на происходящее у выхода. Соседи шептались:

— Хулиганье! Святого нет…

— И где только эта милиция…

— Падными шапку, — еще раз потребовал Серегин голос.

— Не-е, Грузия… Тебя щас самого подымать будут, понял?

«…а те, кто снес бы униженья века, неправду угнетателя, вельмож заносчивость, отринутое чувство, нескорый суд и более всего насмешки недостойных над достойным…» — продолжает Гамлет.

Хлестко отзвучала пощечина. Серега, взявшись за щеку, неуловимо коротко двинул вперед правую… Ха! — кто-то вылетел из-за портьеры, спиной падая на сидящих.

По залу метнулся призывный свист. Забухали, застонали кресла. У входа мгновенно возник шевелящийся, плотный клубок. Мелькали лица, зубы, кулаки…

Серега вертелся как черт… Двоих он легко уже скинул через себя в партер — не забылась, выходит, та выучка в десантных войсках… Теперь, медленно, ныряя под удары и пропуская их, сам попадая с обеих рук в чьи-то челюсти и носы, он отступал по проходу, к сцене… Здесь еще слышен был голос Гамлета:

«…так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех, от долгих отлагательств, но довольно! Офелия! О радость! Помяни мои грехи в своих молитвах, нимфа!..»

Драка вкатилась на сцену, судорожно и черно мельтеша у самого экранного полотна. В зале накапливался свист, гвалт, рев…

— Милицию!

— Милиция!..

На несколько мгновений вспыхнул свет и тут же погас. Этого было достаточно, чтобы Кряквин увидел — грузину приходится тяжко. Лицо разбито, и он теперь, выдохшись, только закрывается. Кончились, видать, силешки для ответных ударов. Что-то само подняло Кряквина с места и вынесло из тесного ряда. Уже на бегу он сунул кому-то шапку и крикнул:

— Держись, Гамлет!.. Держись!..

Разбрасывая шпану резкими боковыми, Кряквин ввинчивал себя на сцену. Прямо перед ним возникла вскинутая для удара в пах нога долговязого, фиксатого парня. Кряквин успел перехватить движение, и фиксатый послушно, через голову, загремел в зал. Еще немного, и Кряквин был рядом с Серегой. Закрывая его собой, Алексей Егорович с хэканьем отмахивался от кучи рук: бил снизу, справа, слева…

— Как же вы это так, Алексей Егорыч? — улыбаясь, спрашивал капитан, глядя на Кряквина, которому медсестра обрабатывала ссадины на лице. — Уж на что у нас, сами понимаете, всякое бывает… но!.. чтобы директор комбината…

— Временно исполняющий его обязанности, — поправил Кряквин.

— Ну да, ну да… — закивал капитан. — Все равно… Из-за какого-то там придуманного Гамлета…

— Почему так считаешь, товарищ капитан? — темпераментно встрял Серега, уже заклеенный пластырем. До этого он жадно курил, по-птичьи открыто разглядывая чернеющими глазами задержанных, понуро сидящих в этой же комнате за перегородкой. В основном это были подростки, с банально обвисшими, длинными волосами. С какими-то цепочками на шеях. Две накрашенные девицы хныкали, — Зачэм так говоришь? — Серега все еще не отошел от драки — дышал трудно…

— Ты об чем это, Гуридзе? — не понял капитан.

— Как аб чем? Сам говоришь — «какого-то там придуманного Гамлета…». Почему придуманного?

— А как же тогда? — ухмыльнулся капитан. — Его же не было. Сочинил про его… писатель.

— Вай!.. — замотал головой Серега. — Зачем сочинил? Шекспир ничего нэ сочинил! Шекспир тэбе правду открыл! Шекспир тэбя подумать позвал!.. Для кого Гамлета нэт — для того правды нэт! Совести нэт! Понымаешь?.. — Серега поднялся. В комнату входили и выходили люди в милицейской форме. Звонил телефон. — Погоди, дарагой, — Серега остановил какого-то сержанта. — Нэ уходи, пожалуйста. Разговор идет о Шекспире. И ты тоже смотри на меня, — он ткнул пальцем в фиксатого за перегородкой. — Ты свой ум в эти волосы опустил, для тэбя Гамлета тоже нэт… Потому ты ишак! Потому тэбя в зоопарк надо садыть и соломой кормить. Это Гамлет про тэбя говорит, и про вас всэх… ишаков! Тьфу! — Серега с ненавистью оглядел задержанных. Встал посреди комнаты. Поднял руку. — «О мерзость! Как невыполотый сад, дай волю травам — зарастет бурьяном… С такой же безраздельностью вэсь мир заполонили грубые начала… Как это все могло произойти?..» Вот ты мнэ, волосатый, скажи?.. Ты же как этот… Чебурашка сейчас. Мнэ тэбя жалко! Но ты меня нэнавидишь — вот!.. Потому тэбя надо садить за решетку и в дэнь по дэсять раз подряд показывать Гамлета!.. Пока из тэбя вся мерзость нэ выйдэт! Понял, ишак?..

— Молодец, Гуридзе! Хорошо говоришь! — захлопал ладонями капитан. Остальные в комнате рассмеялись. Кряквин тоже. Только задержанные угрюмо вжимали подбородки в шарфы. — Слушай, и ты его что — наизусть знаешь — Гамлета?..

Серега укоризненно посмотрел на капитана.

— Зачэм наизусть, дарагой? Это тэбе что — «в лесу родилась елочка», да? Наизусть таблицу умножения учат. И уставы в армии. А Гамлета надо душой понять! Душой, понымаешь? Когда он для тэбя в душу войдет, тогда нэ надо наизусть. Тогда Гамлет, как ты сам говоришь. У нас на руднике один человек выступал… Про искусство говорил. Нэхороший человек!.. Он говорит, что рабочий человек еще только дорастает до понымания высокого искусства. Что рабочему человеку сейчас еще нэ совсем понятен Гомер и Гамлет… Что рабочий человек нэ в силах самостоятэльно охватить величие Шекспира…

— Это кто же такой, интересно? — спросил Кряквин.

— Шаганский его фамилия. Знаешь?

— Знаю… — Кряквин с трудом удержался, прямо зубами поймал чуть было не вырвавшуюся из него ругань. — Что он еще там излагал?..

— Много!.. Да потолка… А я встал и говорю: «Дарагой товарищ Шаганский… Предлагаю тэбе пари. Давай, говорю, поспорим с тобой, что я за четыре месяца буду знать Гамлета. Я тэбе, говорю, докажу, что рабочий человек уже давно дорос да понымания и Гомера, и Гамлета… Это ты, говорю, товарищ Шаганский, нэ дорос до рабочего человека…»