И еще об одном тревожном аспекте. Уже возвращаясь с Кольского полуострова, раскрыл в самолете «Неделю», а там вот про что:

«Кем бы ни стал в будущем сегодняшний школьник, какую бы про себя профессию ни выбрал, всегда важнейшую роль в его жизни будет играть наука. Таковы приметы нашего времени, эпохи НТР. К рациональному научному мышлению, к свершениям современной техники ребят приобщают и могучие ее союзники — телевидение, кино, литература…»

Да-а… Все это так, но не с пересолом ли, а? Русский писатель-любомудр Михаил Михайлович Пришвин как-то отметил в своем дневнике:

«Наука и искусство (поэзия) вытекают из одного родника и только потом уже расходятся по разным берегам или поступают на разную службу. Наука кормит людей, поэзия сватает. Я чувствую себя упавшим семечком с дерева в этот поток, где наука и поэзия еще не расходятся на два рукава. Наука делается кухаркой, поэзия свахой всего человечества».

Так вот — не многовато ли мы уделяем сегодня внимания нашим «кухаркам»? И, воспевая и возвеличивая достижения научно-технической революции, не подзабыли ли мы о продолжении и крайней необходимости продолжения — культурной? Только чрезмерным возвеличиванием роли представителей научно-технического прогресса объясняю себе столь размашистое поведение Георгия Александровича Голованова. Как же! — он — ведущий представитель эпохи, а значит, ему и вершить судьбы романов и кинофильмов на производственную тему. Он, например, прочитав сценарий «Фактов минувшего дня», правил не только техническую сторону его, но и запросто переписывал не относящиеся к технологии диалоги.

Возможно, что кое-кто, читая это, уже подумал: подумаешь, какой-то нетипичный или случайный в своих нетипичных поступках Голованов… И — обозлившийся писатель с трибуны сводит личные счеты с ним… Смею таковых огорчить. Нет, — Голованов не случаен на фоне заметно перевоспетого научно-технического прогресса. Вот, кстати, здесь, в Харькове, еще в 1961 году произошел аналогичный случай. Тогдашний директор Харьковского тракторного не захотел тогда быть похожим на Бахирева из романа «Битва в пути». Он сказал режиссеру Владимиру Павловичу Басову, который снимал и «Факты минувшего дня», что у него «никакой Тинки-льдинки-холодинки не имеется» и что у него на заводе «противовесы не летают», так что он не желает, чтобы «Мосфильм» снимал здесь картину «Битва в пути». Да-а…

А ведь это было-то во-он когда — в 61-м. И значит, во-он с каковых пор не желают походить на литературных героев их прототипы — реальные директора!..

Меня так и подмывает затронуть и развернуть сейчас еще одну важную тему — тему очевидного нарушения этими директорами доверенного им принципа единоначалия. Кое-где, на глубинных местах, типа заполярного Кировска, оно отчетливо смахивает уже на единовластие. Важная это тема и серьезная. Это она однажды вывела на трибуну расширенного заседания Коллегии Госкино Василия Макаровича Шукшина, который сказал, обращаясь к президиуму:

— Я буду краток. Ответьте, пожалуйста, на один вопрос… Что должен делать художник, если он не согласен с администратором?..

И сошел с трибуны.

Да, мы воспеваем научно-технический прогресс. Мы возвеличиваем достижения научно-технической революции. Стране нужны ученые и инженеры, техники и рабочие. Завтра, практически без экзаменов, в вузы державы поступят ребята, что захотели стать металлургами, нефтяниками, газовиками, строителями, транспортниками, инженерами горнодобывающей промышленности и сельского хозяйства. На них нынче острый дефицит.

Но позвольте спросить, а не в остром ли дефиците у нас нынче хороший филолог, хороший историк, хороший психолог, хороший географ, хороший социолог, хороший, я подчеркиваю, писатель?..

Чем дальше мы движемся по пути коммунистического строительства, чем сильнее становится наша экономика и обеспеченнее жизнь людей, тем большее значение приобретают задачи общественно-политического, культурного, морального, эстетического воспитания людей. Разрывов в материальном и духовном развитии допускать нельзя, это грозило бы многими бедами.

Одна из них, как мне кажется, называется — невежество. И оно, невежество, в первую очередь покушается на свободу художественного творчества.

Что это такое? — я лично определил для себя твердо: свобода художественного творчества есть партийно и народно осознанная необходимость говорить Правду.

И был один из торжественных дней: в самый канун нового, 1983-го, в совсем недавно отделанном, с иголочки, здании Совета Министров РСФСР, в наградном зале, вручались Государственные премии России за 1982 год.

Владимир Павлович Басов, артист Андрей Мартынов, кинооператор Илья Меньковецкий и я получали их за создание фильма «Факты минувшего дня».

Запомнилось, конечно же, все до мелочей. Например, Басов, когда уже вернулся на свое место с лауреатской медалью в кумачовой коробке и дипломом, шепотом попросил меня:

— Милок, подмогни прицепить награду.

Я аккуратненько приколол медаль на положенное место. Басов покосился сверху вниз на лацкан элегантнейшего своего пиджака, улыбнулся и, припав к моему уху, весело зашептал:

— Тут ведь никто не знает, что одного из этих братишек, — он показал пальцем на медаль с вычеканенными профилями братьев Васильевых, — я в свое время на руках выносил. Погуляли маленько… А теперь вот буду носить на груди. Понимаешь?..

А вот этой главы не было бы наверняка, если бы не Улдис Стабулниекс, интереснейший латышский композитор, старинный друг жены и, естественно, мой товарищ. Я-то в тот августовский день 1984-го спокойненько сидел себе на кухне и пытался оживить рыжую от ржавчины калеку электроплитку, которая отыскалась в сарайном хламе на хуторе под Мерсрагсом — в Курляндии на самом берегу Рижского залива имеется такой небольшой рыбацкий поселок, — где мы с Маргаритой проводили отпуск.

Маргарита на другом конце стола резала яблоки для компота. По «Маяку» пел что-то совсем уже вышедшее из употребления Хиль. За окном в мокром саду странно блестела трава, а в это самое время Улдис Стабулниекс как раз и отфутболивался от корреспондентки «Лиесмы», очень популярного в Латвии молодежного журнала. Корреспондентка-то эта сперва позвонила Улдису и хотела его уломать, чтобы он написал для журнала четыре страницы про мою жену, известную эстрадную певицу, заслуженную артистку республики, но Улдис, проявив большую веселость и находчивость, сказал ей, что лучше всего для этого надо связаться с Мерсрагсом и попросить это сделать мужа Маргариты, то есть меня.

— Муж-то у нее писатель, — заочно торговал мною Улдис, — лауреат Государственной премии, а потом, если уж разбираться до конца, то кто обязан лучше и больше всего знать свою жену? Факт — муж. Вот пускай он и отдувается. А я не писатель. Я — музыкант. Я для Маргариты Вилцане лучше песню сочиню, а может, даже уже и сочинил ее. Ванэ?.. («Ванэ» по-латышски вроде нашего, сленгового, — «усёк», «уловил», «понял»).

И на хуторе под Мерсрагсом в конце бессолнечного, с дождиками, дня раздался вдруг телефонный звонок из «Лиесмы», после чего мне пришлось отложить ремонт древнеегипетского электроприбора и хорошенько помыть руки. Что же касается компота из сорванных ветром яблок, то он только сегодня, вот прямо сейчас, — я, ей-богу, с минуту назад отрывался от пишущей машинки и заглядывал в кастрюлю, — вкусно так забурлил на газовой плите.

А Маргарита с утра укатила на своем зелененьком «жигуленке» в Ригу. Без пятнадцати одиннадцать у нее в радиокомитете разговор с Раймондом Паулсом. Я знаю, о чем он должен быть, и, по правде сказать, волнуюсь за его исход. Ведь если Раймонд действительно согласился подготовить для Маргариты программу сольного концерта, озвученного уже изнутри очарованием раймондовского дара, о чем Маргарита мечтает давно, тогда…

Впрочем… я уже достаточно много знаю о той профессиональной среде, что окружает мою жену. Это знание и вывело меня на замысел, который я поставил, так сказать, на очередь и над сутью которого нет-нет да раздумываю и сегодня. Хочется, очень хочется однажды художественно расшевелить одну основательно поднаболевшую и, значит, застоявшуюся проблему: талант и власть таланта.