Витцель слушал не перебивая. Здравый смысл подсказывал ему, что худа не будет, если проверить на практике приемы Нестеренко. Четвертый барак, четвертый барак...

— Хорошо, с этой минуты вы староста. Можете приступать.

Нестеренко не тронулся с места. Он стоял, смущенно улыбаясь, точно ожидал еще какого-то заверения коменданта.

— В чем дело?

— Мне нужны будут ежедневно три-четыре пайки с приварком. Не для меня, нет, для поощрения наиболее активных и способных агентов.

— У нас есть агенты в четвертом. Мы передадим их под ваше руководство.

Новоиспеченный староста четвертого барака поморщился.

— Баглай подбирал их по своему образу и подобию. Какие-нибудь тупорылые сявки, от которых на километр разит предательством. Пленные наверняка знают, что это за люди, и остерегаются их пуще огня.

— Нет, многие им не известны. Например, те, которые прибыли в составе новой партии.

— Смею вас уверить, что к этим-то будут относиться с особой осторожностью.

— Мы поможем им заслужить доверие. Для отвода глаз посадим кого-либо в карцер.

— Это хороший прием, — кивнул головой Нестеренко. — Но я предпочту другое — не десять-двадцать примитивных доносчиков, а человека два-три образованных, пользующихся у пленных авторитетом и доверием, и уже как-либо связанных с тайными группами. Карцер и пайка помогут мне сломить и таких патриотов.

— Пайки будут выделены, — кивнул головой Витцель. И, видя, что Нестеренко не собирается уходить, удивленно спросил: — У вас есть что-то еще?

— Да, унтерштурмфюрер, — торопливо и несколько смущенно заговорил Нестеренко. — Я надеюсь... я хотел бы быть уверенным, что моя преданность будет оценена вами, и в случае выполнения возложенной на меня задачи я смогу рассчитывать на место старшего переводчика.

Витцель усмехнулся: вот чего добивается Нестеренко, везде свои интриги, тонкие ходы.

— Поживем — увидим, господин Нестеренко. А пока делайте свое дело.

Нестеренко готов был покинуть кабинет коменданта, но у самого порога остановился.

— Осмелюсь высказать еще одну мысль. Не следует ли использовать Бетси? Возможно, она смогла бы взять след...

У Витцеля это предложение не вызвало энтузиазма. Версия о самоубийстве Баглая казалась ему более вероятной и устраивала его во всех отношениях.

— Вы по-прежнему считаете, что кто-то помог Баглаю отправиться на тот свет?

— Убежден, — после короткого колебания решительно заявил Нестеренко.

— А что вы скажете, если Бетси, взяв след, приведет к вам? Ведь вы ходили по комнате, открывали окно?

Нестеренко, не проявляя какого-либо замешательства, кивал головой в знак согласия.

— К сожалению, по комнате ходили многие, — раздумчиво сказал он. — И если не ошибаюсь, первым, кто прикасался к дверям и окну, был помощник Баглая — этот самый Баранов? Затем... А вторым... да, вторым были вы, унтерштурмфюрер.

Витцель молча смотрел на переводчика. Странные глаза у этого украинца, какой-то туман гуляет в них, как будто Нестеренко все время пьян. А может, он тоже меняет неведомо как добытые коронки на самодельный шнапс?

Нестеренко перевел взгляд на начищенные до глянца сапоги коменданта, произнес с сожалением:

— Конечно, чепуха. Собаку нужно было использовать и самом начале. Сейчас это ничего не даст.

Новый староста четвертого барака тряхнул головой, вытянулся, щелкнул каблуками и вышел из кабинета.

Стоявший у крыльца эсэсман проводил его до ворот лагеря — из всего внутрилагерного начальства, навербованного из пленных, правом выходить из лагеря без конвоя пользовался только один человек — старший переводчик Цапля.

Чья очередь умирать?

Побудка. Барак ожил, наполнился тяжелыми вздохами, кашлем, стонами, короткими невнятными ругательствами. «Так, наверно, просыпаются грешники в аду. Нет, мы не грешники, мы праведники, грешники сторожат нас», — подумалось Юрию. Он вспомнил, что сегодня — понедельник и в 24.00 Петра должны выпустить из карцера, что вчера Язь через Ивашина повторил телеграмму: «Не паниковать! Продолжать подготовку», что вчера же новый староста барака господин Нестеренко через своего помощника Баранова громогласно, на весь барак, потребовал Чарли к себе в канцелярию и, когда Юрий явился, передал ему с глазу на глаз десяток галет и сказал с подлой, покровительственной улыбочкой: «Я вас не тороплю, не подгоняю, Юрий Николаевич. Я только напоминаю — уговор дороже денег. Напоминаю только... Так что получайте второй авансик и отдыхайте благодаря воскресному дню».

Все это вспомнилось, обрушилось на Юрия пестрой лавиной, но сейчас же унеслось в сторону, и он, заправляя постель, уже расставлял мысленно своих «оловянных солдатиков».

На проходе № 1 появляются: солдат-автоматчик, комендант с Бетси, фельдфебель и врач, второй солдат-автоматчик и староста — тут ничего не изменилось, фигурки расположены по-прежнему, только гориллоподобного Баглая заменил более изящный Нестеренко.

Годун — первое место слева, задача — оглушить поравнявшегося с ним первого солдата-автоматчика (упала фигурка Годуна, и вместо нее вырастает большой черный траурный вопросительный знак. Ладно... Увидим, как оно будет). Через три-четыре человека от Годуна стоят по обе стороны прохода друг против друга Коваль и Ивашин —задача этих двоих удушить Бетси. Третье место слева через одного человека от Коваля занимает фигура Ключевского, задача — тюкнуть булыжником по темени коменданта; почти рядом с Юрием находится Татаринов, он должен успокоить фельдфебеля, а напротив Татаринова сторожит врача Скворцов, такой же низенький, как и гитлеровский эскулап. Места тех, кто должен будет свалить второго солдата-автоматчика и старшину, оставались пустыми. И место Годуна... Юрий увидел картину, преследовавшую его третий день: открывается узкая, зарешеченная вверху дверь одной из одиночных камер карцера, где человек может поместиться только стоя, и на зацементированный пол вываливается скрюченное тело Петра, не выдержавшего пытки голодом. У Юрия перехватывает дыхание. Ужасно, лучше об этом не думать.

Торопливое посещение уборной, перекличка, пайка в руки и черпак желудевого кофе в котелок. И в 07.50 команда: «На выход, строиться!» У ворот стоят комендант, его заместитель и старший переводчик Цапля. Сегодня обошлось без «чепе», комендант смотрит на часы, солдаты открывают ворота, в 07.55 колонна первого барака покидает лагерь, за ней — вторая, третья, четвертая. Часовые закрывают ворота, комендант «орлиным» взглядом провожает колонны, смотрит на часы — ровно 08.00. Порядок.

Колонна движется, кряхтит, кашляет, гудит, словно телеграфный столб на ветру — сдержанно, скрыто. К Юрию доносятся, как тихие всплески, отдельные слова — колонна мыслит, обсуждает, строит предположения, комментирует: «Чья сегодня очередь умирать?» — «Подчищают «мусульман», доходяг». — «Морда не понравится — тоже». — «Ешь пирог с грибами...» — «Осторожно с новенькими, хлопцы сладенькие, липкие». — «Учи ученого...» — «Баглай... не ясно... Сам или оформили?» — «У коменданта спрашивай». — «Почил в бозе — и все...»

Утром, подкрепившись кружкой кофе и половинкой пайки, большинство пленных чувствует себя если не бодро, то терпимо, их хватает даже на юмор. По отрывкам фраз, отдельным словам Юрий безошибочно определяет, о чем думают, говорят в колонне, но он-то думает о своем. Возникает масса чисто технических проблем, крупных и мелких.

Люди. Нужны еще хотя бы восемь человек. Отбирать придется с превеликой осторожностью. Малейшая ошибка — и провал. Как избежать проникновения в группу предателя?

Размещение. Даже если сократить число дублеров до четырех, все равно необходимо разместить в проходе № 1 еще семь-восемь человек... Утопия!

Оружие. Когда лучше всего принести в лагерь камни, где их прятать? Что говорить, если чей-нибудь камень будет найден при обыске на воротах или в бараке? Кому следует вручить оружие, взятое при удачном нападении на коменданта и его свиту, и какие цели нужно поразить в первую очередь? Ведь каждая пуля будет на счету.