Федоров не без гордости сообщил, что это он открыл такую кладовую и теперь их гарнизон каждый день ест уху.
Мое детство прошло на Волге, и мальчишкой я очень увлекался рыбной ловлей. И сейчас былое увлечение захватило меня. Я уже строил планы, как буду сюда ходить по утрам, а потом кормить своих бойцов свежей рыбой.
Мы просидели на прудах долго. Когда я наконец поднялся, Федя спросил, зачем я пришел. Мы быстро договорились с ним о взаимодействии на случай прорыва, поговорили о разных других делах. На прощание Скрипниченко пригласил меня завтра на зорьке порыбачить. Я обещал прийти.
Вернулся в гарнизон к вечеру. Курсанты уже отдыхали. Только наблюдатель, замаскированный ветками, лежал на крыше дота да дежурный что-то проверял у пулемета.
Обойдя помещение дота, я лег спать, наказав дежурному разбудить меня на рассвете. [16]
Тринадцать суток в бою
Товарищ младший лейтенант, вставайте, половина четвертого,-разбудил меня дежурный по гарнизону.
Я вскочил с постели и сразу же вспомнил, что собирался сегодня с Федей Скрипниченко идти на рыбалку. Закурив папиросу и затянувшись, взглянул в перископ, посмотрел вдоль всей границы. За рекою Сан тишина. Первые лучи солнца мягко освещают окрестность. Поворачиваю перископ на соседний дот, смотрю, не выходит ли Скрипниченко на рыбалку. Нет, не видно никого. Только серебристая поверхность озер отражается в зеркалах перископа.
Не торопясь я стал одеваться. Вдруг вбежал дежурный:
- Товарищ младший лейтенант, через границу с немецкой стороны летят самолеты!
Мгновенно надев сапоги, я выскочил из дота. Через границу группами летели немецкие самолеты.
- Боевая тревога! Продолжать наблюдение за воздухом! - приказал я и взглянул на часы. Было без пятнадцати минут четыре.
Начинался день 22 июня 1941 года. [17]
Команда разнеслась по боевым казематам и другим помещениям дота. Через несколько секунд курсанты заняли свои места у пушки и пулеметов, в складе боеприпасов или у вентиляционной системы. Наводчики Михайлов и Тернов уже держались за ручки станковых пулеметов. Им осталось только нажать на спусковой рычаг. Затаив дыхание, они прильнули к окулярам своих прицелов. Наводчик Шилов поворачивал подъемный и поворотный механизмы скорострельной пушки, наблюдая через прицел за появлением противника. Все ожидали дальнейшей команды, прислушиваясь к зловещему рокоту самолетов с черными крестами на крыльях. Мы приготовились к бою и все-таки тогда еще не думали, что этот час уже перевернул наши судьбы, что рухнули все наши большие и малые планы и надежды.
А самолеты все шли и шли. Эскадрилья за эскадрильей они появлялись в глубоком предутреннем небе, направляясь в сторону Перемышля и Львова. С интервалом в несколько минут издалека доносились тяжелые глухие удары.
Замаскировавшись на небольшом бугорке возле дота, наш наблюдатель с ручным пулеметом непрерывно следил за воздухом. Он подсчитывал пролетавшие самолеты и передавал через связного, стоящего у двери:
- Семьдесят восемь. Сто двадцать.
Все новые и новые звенья появлялись из-за горизонта, со стороны границы.
- Звено самолетов пикирует на дот, - крикнул наблюдатель, кубарем скатившись с бугорка и влетая в решетчатые двери дота.
И в ту же минуту содрогнулась земля, от сильного удара охнули мощные стены сооружения.
Вслед за первой атакой последовала вторая, третья.
Вступила в бой вражеская артиллерия. Снаряды, ударяясь в железобетон, или разрывались, или, скользнув по поверхности, уходили рикошетом в сторону. Гул и вой от разрывов бомб и снарядов заглушал все. Тяжелое сооружение дрожало и стонало.
Мы были уверены, что даже прямое попадание не пробьет железобетонные стены. Курсанты ждали только команды, чтобы открыть по врагу огонь. Молчали [18] пока и соседние доты. А фашисты продолжали долбить оборонительную линию с воздуха и с земли. Наземная телефонная связь порвалась в первые же минуты бомбежки. Это меня особенно волновало. Что произошло? Как действовать? Какова обстановка в районе? Где сейчас штаб? Подвезут ли еще боеприпасы и продовольствие? Ни на один из этих вопросов ответить было нельзя, не установив связи с командным пунктом. Так кого же послать на связь? Послать почти на верную смерть! Кругом рвутся бомбы и сотни снарядов. Гарнизон нашего дота - четырнадцать комсомольцев, я - кандидат партии. Кого же? Собрав гарнизон на короткое совещание, я обратился к бойцам:
- Товарищи! Обстановка сложная, будем драться до последнего снаряда, до последнего патрона. Родина нам поручила охранять ее рубежи. Отстоим, товарищи?
- Отстоим!
- Главная задача сейчас установить связь с командным пунктом. Выполнять это задание могут только добровольцы. Желающие, поднимите руки.
Все комсомольцы подняли руки. Я послал двоих бойцов пошустрее. С винтовками в руках выскочили они из дота и бросились в траншею, вырытую для подземного кабеля телефонной связи.
Враг усилил артиллерийский огонь. «Найдут ли обрыв? Сумеют ли добраться?» Через некоторое время в командирской рубке раздался низкий протяжный сигнал полевого телефона. Я схватил трубку и с силой прижал к уху ее холодную гладкую поверхность. Связь есть! Молодцы комсомольцы! В трубке послышался голос командира части:
- Началась война. Сейчас в атаку пойдет пехота. Отражайте атаку всеми имеющимися у вас средствами. Командование соседними дотами поручается вам. Действуйте самостоятельно, по обстановке. Связь осуществляйте ракетами: одна белая - все в порядке, белая и зеленая - дот блокирован и вызывает огонь соседнего дота на себя… Вопросы есть?
- Вас понял, - ответил я, - будем стоять на смерть.
- Вам присвоено звание лейтенанта, - продолжал командир части. - Поздравляю!… [19]
Но тут где-то совсем близко разорвалась очередная серия бомб: связь снова порвалась.
Вдруг наступила тишина, странная после адской огневой бури, так неожиданно налетевшей на нас.
В это время из траншеи выскочили двое наших бойцов. Ливень пуль ударил по решетчатой двери дота, но курсанты успели вбежать в сооружение.
- Вижу разведку немцев,-доложил наблюдатель.
Я прильнул к окуляру перископа. По лощине двигались штурмовые группы немецкой пехоты. Солдаты шли в полный рост, прижав к животам автоматы. Они шли уверенно, метр за метром приближаясь к дотам, не рассчитывая встретить сопротивление. Но когда до наступающих групп осталось не более пятидесяти метров, я скомандовал срывающимся от волнения голосом:
- По врагам Родины - огонь!
Заработала скорострельная пушка, три пулемета будто стальными лезвиями срезали первые шеренги немцев. Остальные, смешав ряды, повернули обратно…
Первая атака была отбита. Лощина опустела. Только убитые, очень много убитых осталось на ней.
Снова обрушилась на дот вражеская артиллерия всех калибров, но сооружение выдержало и на этот раз. Противник с еще большими силами двинулся на переднюю линию укрепленного района. Немцы шли напролом, но под пулеметным и пушечным огнем они падали, поворачивались и, сшибая друг друга, бежали назад. А потом снова группировались и лезли на штурм дота, мешавшего их продвижению вперед… От беспрерывной стрельбы, пороховых газов, раскаленных стволов пушки и пулеметов стучало в висках.
…Наступила ночь. Первая военная ночь в осажденном доте. Мы не ложились спать. Каждый оставался на своем посту, готовый в любую минуту вступить в бой. Я заменил первые номера наводчиков другими курсантами, на высотке возле дота выставил наблюдателя с ручным пулеметом, расставил дежурных. Свечи, зажженные в боевых казематах и командирской рубке, бросали неясный свет на усталые, посуровевшие лица бойцов. В углах лежали зловещие тени. Никто не разговаривал. Все мы думали, наверное, об одном: «Подойдут ли наши? Хватит ли сил сдержать врага?» [20]
Мы готовы были драться с врагом и ночью. Но немцы не появлялись: то ли ждали рассвета, то ли просто не торопились. Мы сидели и ждали, не зная, что враги уже далеко продвинулись в глубь нашей территории и мы оказались в тылу врага.
