- Харэ, Лева!
- Ну дальше чего?
- Задергалась удочка, но он же у меня добрый мальчик, - Корольчук давился смехом. - Я его как учил, надо делиться с людями. Не могу, - Лёва утер выступившие от смеха слезы. - Мой вскакивает, ящик в сторону, я слова сказать не успел, он развернулся к народу и на все озеро как заорет: "Мужикиииииии! Косяк пошеоооооооол!" - Корольчук захохотал. - Че тут началось! Все повскакивали, как спринтеры после отмашки, варежки скинули, чай и че покрепче выплеснули на лед, оттолкнули подальше ящики, стульчики, рюкзаки, чтоб не мешались, схватились за удочки, рожи напряженные, ждут. Минуту, две, три...
- И че?
- Льдинка плавающая у него зацепилась за леску...
Богданыч ржал как конь. Все сложились от смеха, у Перемычкина и того губы дрогнули в слабой улыбке.
- Пятнадцать метров! Кто ж на пятнадцать метров опускает! Я думал, нас бить будут. Димке говорю: "Сына, если попрут, в лес беги".
- Так вот за что нас, москвичей, не любят, - сказал Порох, отсмеявшись. - Покажи фотку. Ох ты, вымахал! Сколько ему?
- Восемнадцать, - Корольчук вдруг помрачнел и засунул мобильник в карман.
- Мы когда познакомились, он только родился, когда это...?
- Нас на экскурсию на завод притащили, а Корольчук там батрачил уже, - Богданыч сморщил лоб, вспоминая, - нам по восемнадцать было, как сыну его щас, а Леве, значит, двадцать пять.
- Ха! Помнишь, как он нас обозвал?
- Давайте помолчим, - попросила Тамара.
- Чего ты... - начал Порох, но увидев лицо Томы, сбился.
В комнате стало жарко, как в парилке, народ сидел красный, мокрый, и молчание повисло тяжкое. Ида легла на пол, словно заснула, но мокрые глаза сверкали в темноте.
- Сидим тут, - прошептала Тамара, - как осужденные на казнь.
- Осужденным раньше стопарь водки давали и пожрать от пуза, - отозвался Порох. - А мы, как овцы.
- А что?! - оживилась Надежда Федоровна и поползла на коленях в сторону каморки. - Есть нечего, прошу простить, а вот выпить... Ребят! Вино или шампанское?!
- Праздновать нечего, тащите вино!
- О! - Корольчук потер влажные ладони. - Погребок Надежды Федоровны - номер один в России и странах СНГ!
Вино было в двухлитровых бутылках из-под кока-колы, сладкое и красило губы, Богданыч сделал пять больших глотков, отодвинул руку Перемычкина и передал Тамаре.
- Чего ты? - обиделся Женя.
- Пить не умеешь, а учиться поздно.
Ида от протянутой бутылки отказалась, заплакала беззвучно и принялась причитать:
- Меня тут вообще быть не должно, в-вы инженеры, сп-пециалисты, а я просто так, я случайно тут!
- Что значит "случайно"? - Тамара глотнула еще раз, и поставила в центр. Порох взял бутылку. - Ты пять лет в административке, ни фига себе случайно.
- Случайно! Я экономист! Я аккуратная, я английский з-знаю. Я бы на встречи ездить могла, как Белковский, я с людьми общаться люблю. Я... Я...
- Ну ушла бы, - Тамара дышала рвано, и каждое слово звучало как вопрос. - Чего торчала тут?
- Я не могу уйти в никуда. Я же к-к-квартиру снимаю с подругой, нам за аренду платить н-н-надо... Знала бы, сбежала в "Rian International", у них офис в центре, новый, они звали, но опять административка, я н-не хотела...
- Раньше надо было думать.
- Когда раньше? Когда в девять вечера домой приходила без задних ног? Или когда в семь утра в электричке тряслась? Когда думать? Т-т-тебе Тамара легко говорить! Ты из Москвы. Ты, если что, на улице не окажешься! А я не могла в никуда уйти.
- В никуда, - задумчиво повторила Надежда Федоровна. - Вот теперь точно в никуда.
- Думаете, в никуда?
- Задолбали сейчас думать... Жень, ты чего? - вскрикнула Тамара.
Женя прижимал ладонь к лицу, а между пальцев у него хлестала кровь, он качнулся и начал заваливаться на Мамонтова.
- Из носа кровь?
- Нет, блин, из ушей!
- Давление у него, от жары, видать...
- Богдан, да не дергайся, ему голову запрокинуть надо!
- А че так-то!
- Ты козел?
- Да клади уже.
- Вот, хорошо, Женечка, потерпи, - Перемычкина уложили Богданычу на колени, Мамонтов ладонь ему под голову подставил.
- Платок, Жень, приложи вот так!
Тамара откинулась обратно к стене:
- Как же жарко...
Ида к Надежде Федоровне подобралась, заговорила негромко.
- Да иди, конечно, чего терпишь!
- А вы последите...?
- Никто не войдет, кому ты нужна...
Ида скрылась в каморке, прикрыла дверь, фонарь дернулся, и тени в комнате заметались.
От вина Богданыча развезло. Внутри тепло стало, и затылок Женин приятно тяжелил руку. Тот прижимал к носу испачканный в крови платок и смотрел на Богданыча, не моргая, ракурс был такой забавный, все казалось, он сказать ему что-то хочет. У пола темнота сгущалась, и никто не мог видеть, как Богданыч начал незаметно водить большим пальцем возле уха Жени.
- Порох, ты чего присосался? - Корольчук выдернул бутылку. - Совесть потерял?
- Я ее не находил!
- Ребят, вина много, не ссорьтесь...
- В каморке дыма больше, - Ида села возле Надежды Федоровны.
- А за то, что вина много, надо выпить! Лева, иди постучи!
Богданыч пальцами к шее скользнул, там кожа нежная была, и он ждал, что Перемычкин выдаст свое: "Не надо, Бог-дан", но тот молчал, глаза только шире распахнул и смотрел, смотрел потрясенно, как будто Мамонтов не гладил его втихомолку, а голышом на сцене канкан танцевал. Хотелось что-нибудь эдакое отмочить, но Богданыч взгляд отвел. Казалось, что огонь совсем рядом, за стенкой, в которую стучит Корольчук, хотя так, конечно, быть не могло.
Где-то вдалеке раздался треск, все вздрогнули и посмотрели на дверь.
- Надежда Федоровна, - сказал развязно Порох. - А я согласен на шампанское. Ага, спасибо... У меня и тост есть, - Порох свинтил крышку и принюхался. - Самодельное?
