С тех пор о каракозовцах не было слышно: никто из них не выплыл в позднейшем движении [27], а они только и могли бы подробно рассказать о своем деле [28]. В последнее время появились воспоминания Худякова [29], но там подробно рассказано следствие, поскольку оно касалось… самого Худякова, о московском тайном обществе, из которого вышел Каракозов, его он едва касается. Он говорит, что это были люди энергичные, талантливые, выработанные, но все они скоро были изловлены и отправлены в Сибирь; на свободе были оставлены только люди, оказавшиеся, после подробнейшего рассмотрения самой муравьевской комиссиею [30], вполне невинными, а, следовательно, уже действительно невинные. Опыта, традиции внести в новое движение они не могли, а также не могли составить ядра, вокруг которого группировались бы новые элементы. «Что делать» Чернышевского продолжало перечитываться молодежью, но самый доступный легко исполнимый из являвшихся прежде вопросов на поставленный в заголовке романа вопрос — заводить ассоциации — уже не удовлетворял [31]. В предыдущий период ассоциации, по большей части швейные, росли, как грибы [32], но большая часть из них вскоре распадалась, а некоторые кончались третейскими судами, ссорами. Заводились они по большей части женщинами, настолько состоятельными, чтобы купить: швейную машинку, нанять квартиру, нанять на первый месяц, пока не будут разъяснены им принципы ассоциации, двух или трех опытных модисток. В члены набирались частью нигилистки, не умевшие шить, на горячо желавшие «делать», частью швеи, желавшие только иметь заработок. В первый месяц сгоряча все шили очень усердно, но более месяца шить по 8 — 10 час. в день ради одной пропаганды примером принципа ассоциации, к тому же без привычки к ручному труду, мало у кого хватало терпения. Шить начинали все меньше и меньше [33]. Мастерицы негодовали и сами начинали небрежно относиться к работе; заказы убывали. Лучшие работницы скоро покидали мастерскую, так как приходившиеся на их долю части дохода оказывались меньше жалованья, которое они получали от хозяина, несмотря на то, что основательницы по большей части отказывались от своей доли. Иногда дело кончалось тем, что мастерицы забирали себе машины и основательниц выгоняли из мастерской. Устраивались третейские суды. «Сами же постоянно твердили, что машина принадлежит труду», — защищалась бойкая мастерица перед таким судом, на котором мне случилось присутствовать. «А уж какой а них был труд, как есть никакого; только, бывало, разговоры разговаривают!» Суд не признал, однако, мастерицу олицетворением «труда» и присудил машинку возвратить [34]. Также плохо шли и переплетные мастерские, хотя там менее сложный и не требующий долгой предварительной подготовки труд был более приспособлен к ассоциации. В 69 году затишье, наступившее вслед за каракозовщиной, еще продолжалось во всей силе. Из людей 60-х годов иные сошли со сцены, другие куда-то попрятались, и [35] зеленой молодежи, подъезжавшей из провинции после погрома, не было к ним доступа. Она оставалась совершенно одна; ей предстояло отыскивать дорогу собственными силами. Каракозовщина не оставила ядра, около которого она могла бы группироваться [36]. Я говорю, конечно, о среднем уровне молодежи, затронутой разыгравшимся зимою 68–69 годов в Петербурге прологом нечаевского дела. Такая изолированность молодежи, отсутствие пропаганды в ее среде, отсутствие соприкосновения с людьми сложившегося миросозерцания, могущими помочь [37] в разрешении вопроса: «что делать?», — приводило ищущую дела молодежь в тоскливое, тревожное состояние.
Те надежды, с которыми ехала она в Петербург, оказывались обманутыми. Начало 60-х годов облекло столицы, а в особенности Петербург, в самый яркий ореол. Издали, из провинции, он представлялся лабораторией идей, центром жизни, движенья, деятельности. В провинции между семинаристами и гимназистами седьмого класса, между студентами провинциальных университетов образовывались маленькие группы юнцов, решившихся посвятить себя «делу», как тогда многие выражались вкратце, или даже просто— «революции». А за выяснением, что это за «дело», что за «революция», начинали рваться в Петербург: там все узнаем, там-то выяснится. Дорвавшись, наконец [38], предолевши иногда для этого, при крайней бедности большинства [39], величайшие затруднения, они являлись в Питер иногда целой группой, человек в 5–6, и начинали всюду толкаться, знакомиться, расспрашивать, но, натыкаясь везде, куда они могли проникнуть, на ту же шаткость и неопределенность понятий, на те же нерешенные вопросы, на «ерунду», от которой бежали из провинции, они скоро впадали в уныние, тревожное состояние. Но, после яркого, насильственно задавленного движения начала 60-х гг., чувствовалась просто потребность в каком-нибудь проявлении движения, так что, например, фразы: «Хоть бы студенческое движение что ли было!» можно было слышать еще летом, Прежде чем студенты съехались. II. Не знаю, кому первому пришла идея затеять студенческие волнения, вероятно, многим сразу [40] в таких-то кружках, о которых я только что говорила, в особенности являвшихся в Петербург на второй год и уже успевших разочароваться в нем, идея студенческих волнений должна была встретить живейшее сочувствие. Конечно, это не «дело», не работа для «блага народа», не «революция», но хоть, «что-нибудь», какая-нибудь «жизнь». Уже в начале [41] осени 1868 года [42] во многих студенческих кружках можно было слышать, что [43] к рождеству непременно будут студенческие волнения, что будут требовать касс и сходок. Кассам то, собственно, несмотря на крайнюю бедность, придавалось лишь второстепенное значение: добьемся их — хорошо, но если не добьемся — тоже хорошо; сходки привлекательны сами по себе. Они, действительно, сами по себе, независимо от цели, должны были удовлетворить реальную действительную потребность в движении, в общественной жизни. Некоторые инициатору движения на сходки возлагали и другие, более определенные, надежды: на них ознакомятся между собою лучшие люди из молодежи, образуется и сплотится кружок из наиболее определившихся людей, выдвинутся и выработаются способные деятели [44]. Всю осень шла агитация, и в декабре, действительно, начались сходки [45]. Собирались эти сходки на частных квартирах, всегда на разных. Иной раз [46], какая-нибудь зажиточная семья предоставляла по знакомству в распоряжение [47] инициатора сходки свою залу, в которую и набивалось битком 2–3 сотни студентов. Иногда собирались и на студенческих квартирах, и тогда сходка разбивалась на две-три группы по числу комнат, так как в одной всем уместиться было невозможно. Всем приходилось, конечно, стоять, и теснота бывала обыкновенно страшная. На Рождестве сходки особенно участились [48]. Собирались студенты из университета и из [49] технологического института, но самый большой процент составляли медики [50]. На сходки ходило также человек 10–15 женщин; женских курсов в то время не было, приходили просто женщины, сочувствовавшие движению студентов [51]. вернуться Указание В. И. Засулич на то, что никто из каракозовцев «не выплыл в позднейшем движении», не совсем правильно. Упоминавшийся выше В. Черкезов играл довольно большую роль в нечаевском деле. Приговоренный к ссылке на житье в Сибирь, он в 1876 г. бежал за границу, где был видным деятелем анархического движения. П. Ф. Николаев, по отбытии каторжных работ, наложенных на него по каракозовскому делу, и по возвращении в 1885 г. в Европейскую Россию, принимал участие в организации «Самоуправление» и в 1894 г. был одним из организаторов партии «Народное Право». Позднее он был видным деятелем партии социалистов-революционеров. М. Н. Загибалов, оставшийся жить по отбытии каторги в Сибири, принимал, как социалист-революционер, деятельное участие в революции 1905 г. и был приговорен к ссылке в Нарымский край, которую он однако избежал, перейдя на нелегальное положение. Привлекавшаяся по каракозовскому делу М. К. Крылова в 70-х годах была членом «Земли и Воли» и «Черного Передела» и работала в тайных типографиях этих организаций. вернуться Мемуарная литература, оставленная каракозовцами, более чем скудна. Наибольшее значение имеет «Автобиография» Худякова. Кратко останавливаются на каракозовском деле Л. Е. Оболенский в своих «Литературных воспоминаниях и характеристиках» («Исторический Вестник», 1902 г. № 1–4), Ф. А. Борисов в автобиографии, опубликованной в № 4 «Каторги и Ссылки» за 1929 г., и П. Ф. Николаев в записке об отношении каракозовцев к Чернышевскому, составленной им по просьбе В. Е. Чешихина-Ветринского (опубликован а в книге последнего, «Н. Г. Чернышевский», П., 1923 г., стр. 176–179). После того же Николаева и В. Н. Шаганова остались воспоминания о Чернышевском, с которым они встретились на каторге, П. Николаев. «Личные воспоминания о пребывании Н. Г. Чернышевского на каторге», М. 1906 г.; В. Н. Шаганов. «Н. Г. Чернышевский на каторге и в ссылке», СПБ, 1907 г.) Кроме того сохранились не законченные и пока еще неопубликованные воспоминания В. А. Черкезова и неопубликованная краткая автобиография П. Николаева. вернуться «Опыт автобиографии» И. А. Худякова был напечатан в 1882 г. в Женеве, в Вольной Русской гипопрафии. В 1930 г. перепечатан под заглавием «Записки каракозовца» ~Зачеркнуто: «Говорится очень мало»~ издательством «Молодая Гвардия». вернуться «Муравьевская комиссия» — высочайше учрежденная в 1862 г. следственная комиссия, которая вела расследование дела о покушении Каракозова. Председателем ее в 1866 г. был назначен крайний реакционер-крепостник М. Н. Муравьев, прославившийся кровавой расправой с польскими повстанцами 1863 г. в Литве. В связи с каракозовским делом, по распоряжению Муравьева, было арестовано много людей, не имевших в действительности никакого отношения к этому делу. вернуться Увлекались снами Веры Павловны, Рахметовым. Но что же именно делал Рахметов? Что делать для осуществления снов Веры Павловны? Пересоздать существующий строй. Рахметов — революционер. Это говорили, но смысл в такие слова вкладывали самый туманный, самый разнообразный. Был, однако, указан в романе и путь к некоторой подготовке осуществления снов — швейные ассоциации. Вещь, как казалось, очень простая, легкая, доступная каждому, у кого есть деньги на покупку машины и на наем квартиры. Примеч. В. Засулич. вернуться Материальная необеспеченность мелкобуржуазной интеллигенции делала в ее среде весьма популярной мысль об организации коммун и артелей, основанных на полном равенстве их членов и на принадлежности им орудий труда. Коммуны и артели стали возникать с начала 60-х годов. Движение в пользу устройства их особенно усилилось после появления в 1863 r. романа H. Г. Чернышевского «Что делать?», где молодежь нашла яркое описание артельной мастерской, организованной героиней этого романа. вернуться А. И. Успенская, по сообщению Л. Г. Дейча, находила это сообщение Веры Ивановны не совсем точным. Сама Александра Ивановна поступила в швейную мастерскую, устроенную вышеупомянутыми сестрами каракозовца Иванова, весной 1868 года и оставила ее в августе того же года; мастерская продолжала и дальше существовать, вплоть до выхода этих сестер замуж. Они работали на равных условиях со всеми остальными, вполне усердно; никаких конфликтов, а тем более третейских разбирательств с мастерицами не происходило. (Сборн. «Группа Освобождение Труда», т. II М. 1924 г., стр. 71). По поводу этого возражения А. И. Успенской необходимо заметить, что из текста статьи В. И. Засулич не видно, чтобы ее рассказ относился к той именно швейной мастерской, которую основали Ивановы. Возможно, что Засулич имела в виду какую-нибудь другую из существовавших в то время швейных мастерских. вернуться Это сообщение В. И. Засулич не вполне точно. Некоторые из привлекавшихся по каракозовскому делу, по отбытии тюремного заключения, организовали в Петербурге кружок-коммуну, известный под названием «Оморгонокая академия». К этому кружку принадлежали каракозовцы Сергиевский, Воскресенский, Полумордвинов и Черкезов. Кружок этот являлся центром, вокруг которого группировалась революционная молодежь Петербурга 1867–1868 г.г. Из его рядов вышли некоторые из будущих участников студенческого движения 1868–1869 г.г. и Нечаевской организации. вернуться Зачеркнуто: «как только собрались студенты». вернуться Большое впечатление на студенческую массу произвел проникший в Россию осенью 1868 г. № 1 журнала «Народное Дело», изданный в Женеве при ближайшем участии М. А. Бакунина. Обращаясь к русской молодежи с призывом отдать свои силы на освобождение народа, Бакунин указывал на бесплодность мирных средств и на невозможность улучшения участи трудящихся путем культурно-просветительной работы. «Путь освобождения народа посредством науки, — писал он, — для нас загражден; нам остается поэтому только один путь, — путь революции». Полученное в сентябре «Народное Дело» усердно переписывалось от руки студенческими кружками и распространялось, как в Петербурге, так и по провинции. «Мы нашли, наконец, в печати, — вспоминает В. Черкезов, — ясно формулированными наши мысли, наши заветные стремления». Эти мысли и стремления вылились в форме краткого лозунга: «В народ!», сделавшегося предметом горячего обсуждения на студенческих сходках и в кружках. С. Л. Чудновский, бывший в то время студентом Медико-хирургической академии, вспоминает: «Вопрос ставился в резко категорической и крайне односторонней форме: „наука или труд“, т. е. следует ли отдавать себя (хотя и временно) науке, заниматься ею, добиваться дипломов, чтобы потом вести жизнь привилегированных интеллигентных профессионалистов или же, помня свой долг перед народом… мы, учащиеся, должны поступиться своим привеллигированным положением, добытым целыми веками несправедливости и эксплоатации, бросить науку, расстаться с высшими учебными заведениями, заняться изучением ремесла, а затем в (качестве простых ремесленников и даже горнорабочих и батраков отправиться в самую гущу народную». В громадном большинстве случаев обсуждавшийся на сходках вопрос решался в пользу труда, а не науки С. Л. Чудновский. Из дальних лет. «Былое», 1907, IX, стр. 284–285). Во время этих сходок уже наметилось расслоение студенчества на две группы (о чем В. ПЛ. Засулич говорит ниже): «умеренную», интересовавшуюся исключительно вопросами студенческой жизни, и «радикальную», стремившуюся придать движению политический характер. Среди этой последней части студенчества, к которой примкнул и Нечаев, тогда же зародилась мысль об организации политического общества в целях подготовки в России революции. См. 3.7 Ралли. Сергей Геннадиевич Нечаев. «Былое», 1906 г., VII, стр. 137 вернуться Зачеркнуто: «иные либеральные барыни». вернуться Зачеркнуто: «И каждые 2–3—4 дня где-нибудь да назначались сходки». вернуться «Медикам» — в Петербурге того времени называли студентов Медико-хирургической академии. вернуться Факт посещения студенческих сходок женщинами отмечает в своих воспоминаниях и С. Л. Чудновский, перечисляя некоторых из них: Дементьеву (впоследствии жена П. Н. Ткачева), полковницу То-милову, привлекавшуюся по нечаевскому делу, сестру нечаевца Святскую, сестру Нечаева Анну Геннадиевну и др. (См. упомянутые выше воспоминания С. Л. Чудновского. «Былое», 1907, IX, стр. 285). Посещала эти сходки и сама В. И. Засулич. |
