– Во сколько он выходил звонить?
– Портье сказал – в самом начале десятого. То есть почти сразу же после того, как я вернулся в театр.
– Просто не портье у вас, а клад! Все-то он знает…
– Да, я ему тоже сказал, что из него вышел бы неплохой сыщик.
– И вы ничего не предприняли, Мигель! Почему сразу же не позвонили мне?
– Я не посмел – вы уже спали, конечно. Да и сам я, честно говоря, валился с ног. Ведь у меня вчера было целых два перелета: из Мадрида в Москву и из Москвы сюда, – извиняющимся тоном пояснил мой клиент. – И главное, я подумал, что Хосе просто решил снять стресс привычным для себя способом. Ну, любовными утехами. Признаться, я очень разозлился на него опять, плюнул и лег спать. И только сейчас, проснувшись, обнаружил его записку.
– Записку?
– Да, он припрятал ее среди моих вещей – похоже, с таким расчетом, чтобы я ее нашел не раньше утра. Написана явно рукой Хосе: «Дон Мигель, пожалуйста, не поднимайте шума. Я вернусь с плащом». Нет, как вам это нравится, Таня?! Он сошел с ума! Я-то подумал вчера, что он это ляпнул так просто, от потрясения. Посоветовал ему успокоиться, выбросить эту дурь из головы и принять снотворное, а он…
– Хосе просил вас вчера не заявлять… Ой, подождите, Мигель, вы откуда звоните – из своего номера?
– Из автомата, Танечка, из автомата, я не дурак.
– Вы просто умница! Он просил вас не заявлять в милицию. Вы ему это обещали?
– Обещал, конечно. Он же вцепился в меня, как черт в грешную душу, и готов был упасть на колени! Я ему сказал, что проведу частное расследование.
– Все ясно…
На самом деле ясно мне было только то, что дело это – темное.
– Что вам ясно, Таня, что? Он же не знает ни города, ни языка, влипнет в какую-нибудь скверную историю! Что делать? Куда его черт понес среди ночи?! Или… – Он замолчал, пораженный неожиданной мыслью. – Или ему и правда что-то известно об этом деле?..
– Вот именно, Михаил Викторович, вот именно! Который сейчас час?
– Начало восьмого. Я собирался съездить на могилу матери, я вам говорил…
– Вот и поезжайте. Все равно я раньше чем через полтора часа буду не в состоянии… Только до вашей репетиции нам надо обязательно встретиться у вас в номере. Мне необходимо, уж извините, немного порыться в вещах вашего сбежавшего служащего. Если он, конечно, до тех пор не вернется – с плащом или без него. И пожалуйста, попросите там, чтобы горничные к вам пока не входили.
– О, я понимаю… Конечно, приходите. К девяти я обязательно вернусь. Предупрежу портье, что меня навестит племянница, чтобы вам не задавали лишних вопросов. Да, кстати, я выяснил у него насчет вчерашних телефонных переговоров с Хосе.
– Да, и что же?
– В самом деле, все это выглядит несколько странно. Разумеется, портье говорил с ним по-русски, но у него сложилось впечатление, что Хосе его понял отлично. Правда, сам Хосе не сказал по-русски ни слова, лишь несколько раз произнес «си» – то есть «да» – и положил трубку. Потом Хосе спустился вниз и прошел в сторону бара, но через две-три минуты вернулся несколько растерянный и что-то спросил у портье по-испански про «даму». Тот как мог объяснил ему, что дама и в самом деле прошла к бару и должна быть там. Хосе отрицательно покачал головой – «но, но!». Потом, пожав плечами, добавил по-русски «не понимаю» – и отправился наверх. Вот таким образом.
– Спасибо, Мигель. Вы отличный клиент – сами работаете за детектива! Но я постараюсь исправиться. До встречи, «дядюшка»!
– Hasta luego, Танечка, до скорой встречи! Я всегда ей рад… – Его баритон на прощание прозвучал особенно бархатно.
Я без сил уронила голову на подушку. В ней – то есть в голове – звучал взбесившийся симфонический оркестр, причем сильнее всех прочих инструментов бесчинствовали литавры и большой барабан. Но о том, чтобы отвести душу и выспаться в свое удовольствие, не могло быть и речи: чтобы в девять при полном параде быть у моего звездного «родственника», надо начинать собираться сейчас. Да и какое уж тут удовольствие! Такой мерзкий сон, да еще и в руку…
Но минут десять еще можно поваляться. Все равно нужно собрать забитые «оркестром» мысли. И скорректировать намеченный план действий в соответствии с последним ошеломляющим событием.
Ну, Хосе Мария Эстебан!.. Карамба! (Я добавила еще несколько слов про себя, но уже не по-испански.) Я нанималась искать драгоценный плащик, но не тебя, козел! Да и как мне теперь подступиться к поискам без тебя?! Я-то рассчитывала, что ты меня выведешь на пропажу. Уж рыло-то у тебя явно в пуху, этого только твой благородный кабальеро не замечает! А мне оно вообще не понравилось – даже мельком, даже на экране. Не мог дождаться, пока я на тебя поближе посмотрю, а потом уже и сяду тебе на хвост… Так нет – надо в бега! Одно слово: нерусь. Иностранщина безмозглая!
Но что все-таки известно этому Хосе? Почему его так шокировала пропажа плаща Радамеса – судя по рассказу Мартинеса, гораздо больше, чем самого хозяина? Уж не потому, разумеется, что он такой честный служака. Кому он звонил на ночь глядя, зачем? И почему сбежал? Просто от страха перед кем-то или чем-то или действительно рассчитывает вернуть плащ? У меня не было никаких сомнений, что бегство костюмера связано с его таинственным телефонным звонком и с не менее таинственной пропажей плаща.
И опять я упираюсь в тот же самый вопрос: что известно Хосе? Замкнутый круг…
Ладно, хватит. Устроила тут «утро вопросов без ответов»… Все равно по Хосе ты не продвинешься больше ни на шаг, пока не проведешь у него в номере маленький хорошенький обыск и не получишь какие-то результаты… дай-то Бог, чтобы они были! Что у нас еще есть, кроме Хосе? Какие ниточки-зацепочки?
Во-первых, «дама». Уж она-то точно была: ее видел портье. Высокая дама под густой вуалью, говорившая грубым голосом, не снимавшая перчаток и полезшая за деньгами в карман вместо сумочки…
Во-вторых, «дон Марти». «Узкосемейное» музыкальное прозвище дорогого гостя Тарасова, которое, по идее, никому в нашем городе не должно быть известно. И тем не менее оно известно – этой самой «даме». Что сие может означать? Только то, что эта «дама» – а на самом деле скорее всего особа мужского пола – имеет какое-то отношение к опере. Похоже, самое прямое!
В-третьих, ключи. Если только Хосе не оставил дверь одного из номеров открытой или, еще хлеще, не передал хозяйский плащ «даме» из рук в руки, то надо искать еще и третьего сообщника, вольного или невольного, из гостиничного персонала.
Черт возьми, почти что «любовный треугольник»! И на все про все – три дня и уже две ночи…
Перед тем как выйти из дома, уже совершенно готовая и настроившая свое сердце на любовь (родственную, конечно!), я на несколько минут уединилась со своими гадальными костями. Чтобы не искушать судьбу по пустякам, я не стала спрашивать ни про Хосе, ни про «даму», а поставила сразу глобальный вопрос, охватывающий все три вершины моего «треугольника» и еще многое другое. А именно: «с какой стороны» мне ждать хоть маломальской ясности?
Несмотря на некоторую расплывчатость формулировки, результат гадания был на удивление конкретен. 34+9+18: «Вы вспомните о том, что у вас есть старый верный друг, способный поддержать вас и даже преподнести сюрприз».
Хм… Оно, конечно: старый друг лучше… минутного увлечения (хотя и увлечение, надо признать, – вовсе не плохо!) Осталось только вспомнить.
Разумеется, дежурный в вестибюле «Астории» (не знаю, был ли это тот самый портье, который наверняка подзаработал, продавая информацию дону Мигелю, или он уже сменился) поверил в то, что я племянница приезжей знаменитости, не больше, чем если бы я назвалась его собственной родственницей. Наверное, он подумал о странных привычках некоторых звезд: по всем канонам утром женщины должны уходить из номеров постояльцев, а у этого «дона», видите ли, свой распорядок… Впрочем, мнение портье по этому поводу меня нисколько не интересовало, да он его и не высказывал.
Мимо дежурной на втором этаже я попыталась вообще пройти с гордо поднятой головой, но она вонзила мне в спину уточняющий вопрос: «Вы к господину Мартинесу?» Прозвучало это так, будто я была предателем Родины, идущим на встречу с резидентом иностранной разведки. Уж эта-то точно сменилась, даже женолюбивому дону Марти вряд ли пришло бы в голову назвать старую каргу «милой женщиной»…
