Он наклонился ко мне и заглянул в глаза:

– Скажите мне правду, Таня: я и в самом деле кажусь вам безнадежно старым?

Я попыталась отшутиться:

– Давайте лучше сменим тему. Не то вы вытяните из бедной девушки какое-нибудь признание!

Он упрямо тряхнул головой:

– Обязательно вытяну! А уж потом сменим тему, если хотите. Отвечайте: считаете вы меня смешным старым дяденькой или нет?

– Нет, черт вас побери! Даже слишком нет! Весь вечер пытаюсь убедить себя, что вы намного старше меня, и что вы знаменитость, и вообще человек из другого мира, – и у меня ничего не получается. Ничего! Ну что, довольны?

– Да, – просто ответил он, по-прежнему пристально глядя мне в глаза. – Спасибо вам. Так о чем мы будем говорить теперь?

Мы как раз проходили мимо «Астории». Холодная ночь выветрила из меня коньячные пары и настроила на деловой лад.

– Мигель, расскажите мне, пожалуйста, об этом вашем Хосе Мария Эстебане. Что за человек? Давно вы его знаете?

– Почти три года… Постойте, вы что, подозреваете в чем-то Хосе?

– Я пока еще никого ни в чем не подозреваю. Я просто отрабатываю версии. А Хосе в этом деле – ключевая фигура, с этим, думаю, даже вы, упрямец, спорить не будете.

– Я понимаю… Ну хорошо. Хотя я не верю в причастность Эстебана к похищению плаща, но вы правы. Я расскажу вам о Хосе. Три года назад, вскоре после моего пышного юбилея – слишком пышного, на мой взгляд, – умер мой старый костюмер, итальянец Пьетро. Славный был старик, почти десять лет он работал у меня… Тогда-то и появился на горизонте Хосе. Уже не помню, от кого я о нем впервые услышал, но нашел он меня сам, это точно. У него были прекрасные рекомендации, а мне срочно требовался специалист… В общем, я его взял. И в самом деле, работником он оказался отличным, дело знает превосходно. Содержит мое театральное хозяйство в образцовом порядке.

– Ну а как человек? Характер? Склонности? Слабости? Привычки?

– Как человек? Хм… Знаете, Таня, а ведь вы своим вопросом попали в «больную» точку. Я совсем не знаю, что за человек Хосе. Правда, не скажу, что очень уж старался узнать, но кое-какие попытки все же предпринимал. И это тем более странно, что вообще-то я легко схожусь с людьми. И перед обслуживающим персоналом – что в театре, что в быту – никогда нос не задираю. Со стариком Пьетро, например, мы были друзья. Мне его до сих пор не хватает. А Хосе… совсем другое дело.

Мой спутник задумчиво смотрел вдоль пустынного «тарасовского Арбата».

– Ну, что могу сказать о нем? В общении выдержан, холодно-вежлив, ровен. Не помню ни одного случая, чтобы он сорвался. Что бы ни случилось – даже на полтона голос не повысит. Сначала меня это доводило порой до бешенства, но теперь привык. Говорю ему: «Хосе, вы человек без темперамента!» – но он и на это не реагирует. Мне, говорит, дон Мигель, темперамент ни к чему, я не артист. Меня называет только «доном», хотя сам даже постарше – с сорок девятого года. Документы, кстати, у него в порядке, я проверял. А на вид, как мне кажется, – человек без возраста. Ему можно дать тридцать восемь точно так же, как и сорок восемь…

– Это он все время был рядом с вами в аэропорту? Невысокий такой, невзрачный… Вы ему еще цветы передавали.

Мигель кивнул:

– Он. «Невзрачный»… Это вы очень точно сказали. Пожалуй, это словечко лучше всего характеризует Хосе. И не только внешне…

– Не очень-то он похож на испанца!

– А он и не испанец, он баск. Так, по крайней мере, он сам о себе говорит. Это совсем не одно и то же. Баски – северяне, почти французы! – пошутил «русский испанец». – По-моему, национальные признаки у Хосе столь же размыты, как и возрастные. Во всяком случае, определенно могу сказать, что французским, английским и немецким языками он владеет так же хорошо, как и испанским.

Я присвистнула: «хорош „костюмер“»!

– Но как же вы такого полиглота за три года не обучили русскому?

– Я же сказал, что предпринимал попытки, но… Очень скоро понял: то, что этот человек хотел знать, он давно уже знает. А что не хочет – того узнавать и не собирается. Что ж, это его право. В конце концов, свою основную работу он делает хорошо, так чего мне еще?

Тут я вспомнила нечто важное. Оно давно засело в мозгу «занозой», но только сейчас оформилось наконец в вопрос:

– Послушайте, Мигель… Я не могу понять одного: если этот Хосе совсем не сечет по-русски, то как же тогда до него дошло, что говорил ему портье по телефону? Ведь он ему довольно много наболтал, если я вас правильно поняла. Что пришла дама с письмом и хочет видеть вас или кого-то из ваших сотрудников и что она будет ждать в баре…

– Черт! – Он даже остановился, отчего я, все так же крепко державшая его под руку, развернулась к нему лицом. – А ведь правда… Я сразу и не сообразил. Но все это я и в самом деле услышал от Хосе, я точно помню! Ну, он мог, конечно, догадаться о смысле целой фразы по отдельным понятным словам: например, «дама», «бар», мое имя… Но все равно странно. Я обязательно спрошу у него.

– Нет, только не у него! Расспросите еще раз этого портье, хорошо? Пусть вспомнит, что и как он сказал Хосе. Может, он просто-напросто говорил с ним по-английски или по-французски! Хотя я сильно сомневаюсь, чтобы наши гостиничные портье были на это способны.

– Хорошо, Таня. Я непременно это выясню.

– А Хосе, пожалуйста, пока ни слова обо мне. Конечно, завтра я на него обязательно взгляну сама… то есть теперь уже сегодня. Но пусть для него, как и для всех остальных, я пока буду вашей племянницей. Это вы хорошо придумали, Мигель. Будем продолжать эту игру.

– Отлично. Мне она нравится!

«А мне больше пришлась бы по вкусу другая», – откровенно подумала я.

– Что еще вам рассказал о себе Хосе? Кроме того, что он из басков.

– Очень немного. Говорил, что жизнь побросала его по свету – отсюда, мол, и знание языков. Работал парикмахером, коммивояжером, дворецким, даже автомехаником. Пока не прибился к какой-то бродячей театральной труппе. Пробовал играть, но… – Мигель самодовольно усмехнулся. – Какой из него актер… Так и освоил нынешнее свое ремесло. Надо отдать ему должное – неплохо освоил. Дальше ему, по его же выражению, «немножко повезло»: познакомился с самим Питером Устиновым. Поработал с ним, но недолго. Попал в Голливуд. Ну, а там уже его заметил кое-кто из оперных корифеев, предложил сменить специализацию на музыкальный театр. Вот так Хосе и дошел до меня. Еще он говорил, что никаких родственников у него не осталось – один как перст. Своей семьи никогда не было. О причинах Хосе не распространялся, но, по-моему, по сексуальной части у него все в порядке.

– Что, любит женщин?

– Да, но несколько своеобразно, я бы сказал. Я никогда не видел его ни с одной женщиной. Но всюду, куда мы с ним приезжали в эти три года, Хосе при первом же удобном случае отправлялся… к девочкам. Как будто «коллекционирует» проституток, понимаете…

– Это он сам вам рассказывал?

– Ну конечно, кто же еще. И то я из него еле вытянул эту правду. Просто мне стало интересно, куда это он регулярно исчезает, не имея ни родственников, ни друзей. И я спросил – в шутку, конечно, – какой такой тайной деятельностью он занимается? Я, говорю, совсем не хочу вместе с вами, Хосе, влипнуть в какой-нибудь скандал. Вот тут он и признался в своих «грехах». Не скажу, что мне это понравилось, но что я могу поделать? Он же мужчина. Я только просил его быть поосторожнее. Впрочем, чему-чему, а осторожности учить Хосе, по-моему, не надо. Зануда. Педант. Наверное, поэтому и не женился.

Мигель замолчал, опять с интересом поглядывая по сторонам. Мы уже добрели до Крытого рынка. До моего дома – а значит, и до конца нашей беседы – оставалось совсем немного пути.

– А вы женаты, Мигель? – сама не знаю, зачем я это спросила. Наверное, просто профессиональная тяга к информации: в наших газетах об этом не было ничего.

– Да. Правда, относительно недавно: все некогда было… Делал себя! Сыну скоро пять лет, зовут Виктором, как моего отца. Жаль, старик не дождался внука. Мама-то у нас еще раньше… Поэтому отец и согласился уехать ко мне в Испанию: тут ему было слишком тяжело после ее смерти. Мама похоронена здесь, на Воскресенском. Утром первым делом туда поеду, до репетиции. Восемнадцать лет не был на могиле матери… скотина! Отец несколько раз приезжал, а я… Мне все некогда. Вот так жизнь распоряжается, Танечка. А жена у меня итальянка, тоже певица. Она очень славная.