В вагон он вошел все с той же признательной и чуть печальной улыбкой, уверенный, что и здесь окажется среди людей, которые, конечно же, отнесутся к нему добродушно, оценив бесхитростность его души.

Дверь в одно купе оказалась открытой, и он увидел там ребят своего возраста. Расположившись вокруг громадного чемодана, они вяло перекидывались в картишки. Николай скромно остановился у двери, не переступая порога, а когда на него обратили внимание, улыбнулся и поздоровался негромко, как бы между прочим.

– Что, в кинга рубитесь? – спросил понимающе.

– В него самого, – ответил один из парней. – Присаживайся, четвертым будешь.

– А не разорите? – Николай шаловливо посмотрел на каждого.

– Ха! Часа за три полтинник, может, и продуешь… Или выиграешь! – Ребята засмеялись.

Через несколько минут Николай знал, как зовут его новых знакомых, какие шуточки у них в ходу, знал, что все едут до Москвы. Он сразу понял, что нравится ребятам, – в таких случаях чутье его не подводило.

– А ты из какого купе? – спросил рыжий парнишка, сидевший у окна, без всякой задней мысли спросил, позевывая и тасуя карты.

– Из соседнего вагона, – не задумываясь, ответил Николай. – У нас там скукотища – ужас! Старушка едет, покряхтывает, ребеночек на горшочке попукивает, мамаша чуть ли не постирушку затеяла… В общем, сами понимаете.

– Сурово, – улыбнулся рыжий.

– Дальше некуда! – воскликнул Николай и отметил про себя, что пиджаки ребят висят у самой двери, что толстяк, проиграв рублевку, вынул деньги из накладного, открытого, такого манящего кармана.

Игра выдыхалась – Николай почувствовал это раньше других. Ребята начали ходить бездумно, чаще поглядывая в окно, на полки, явно собираясь завалиться спать. Но Николаю нужно было продержаться в купе хотя бы час – только через час поезд подойдет к Харькову и простоит там не меньше десяти минут. Этого времени ему должно вполне хватить. И он решил взбодрить игру – сделал несколько ошибок, набрал кучу штрафных взяток, разыграл ужас, охвативший его, начал поминать долговую яму, в которую его неизбежно посадят, едва он сойдет с поезда. Ребята развеселились, игра пошла живее. Потом Николай перепутал масти, а заметив свою оплошность, затеял спор, предложил кон переиграть, ребята не соглашались, но в конце концов карты сдали снова.

– Ничего не случилось, ребята! Ничего! – приговаривал он, а попутчики принимали эти слова как обычные картежные шуточки, которым вовсе не обязательно иметь какой-то смысл.

Пока сдавали карты, Николай рассказывал анекдоты, ребята тоже кое-чего помнили, посмеялись над бедолагой, который вместо лимона выдавил в чай канарейку, над водопроводчиком, который битых два часа разговаривал через дверь с попугаем, потом Николай неожиданно для себя начал длинно и путано рассказывать о каком-то преступлении, свидетелем которого он случайно оказался: ударом камня по голове убили мужчину, но следствие зашло в тупик, поскольку пострадавший вроде сам был виноват. Ребята, раскрыв рты, слушали, как Николая вызывали в качестве свидетеля, заставляли опознавать преступника, а он то ли не мог его опознать, то ли не хотел, и его в конце концов отпустили, но взяли подписку, и так далее и тому подобное. Когда Николай взглянул в окно, оказалось, что они уже давно едут по Харькову, а в окне мелькают огни, неоновые буквы, рядом с поездом идут троллейбусы и автомобили.

– Идемте, идемте! – заторопился Николай и первым направился к выходу. – Засиделись, понимаешь, одурели! Подышать надо!

Ребята разбрелись по платформе, пошли к киоскам, закурили, а Николай, оставшись один, незаметно прошмыгнул в вагон. И не оглядываясь, не колеблясь, не медля, проскочил в купе, где совсем недавно играл в карты, и начал обшаривать пиджаки, рассовывая по карманам кошельки, смятые рубли, трешки, мелочь, документы. Не прошло и минуты, как Николай, сцепив зубы, мучительно медленно прошел в конец коридора, открыл дверь тамбура и, не оглядываясь, хотя нестерпимо хотелось оглянуться, проскочил в следующий вагон. Убедившись, что новые знакомые далеко, он спрыгнул на перрон и тут же нырнул под вагон, а выскочив с другой стороны, оказался прямо перед лестницей эстакады. Взбежав на самый верх, Николай оглянулся. На освещенной платформе он увидел своих попутчиков, и ему стало грустно оттого, что вынужден был поступить с ними вот так… неожиданно.

Опершись о перила, невидимый в темноте, он сверху внимательно наблюдал, как ребята поглядывают на часы, переговариваются, – видно, беспокоятся, что его так долго нет. Диктор гулко и невнятно объявил отправление, поезд тронулся, тихонько поплыл, набирая скорость, а ребята все шли рядом с вагоном и наконец один за другим впрыгнули в тамбур.

Николай не ушел до тех пор, пока не убедился, что поезд благополучно отбыл по назначению, что никто не срывал стоп-кранов, не выпрыгивал на ходу и ему в этом городе какое-то время можно ничего не опасаться. Он долго провожал взглядом огни поезда, узнавая их среди городских неподвижных фонарей. Когда светящийся ряд окон ушел в черноту ночи, Николай отряхнул руки от железнодорожной пыли, скопившейся на перилах эстакады, и, ощущая тяжесть в карманах, направился к привокзальной площади.

Он сел в первое попавшееся такси. Повернувшись к водителю, потешно выпятил губы и показал ладонью вдоль широкой, залитой вечерними огнями улицы. Вперед, дескать.

– С поезда? – спросил водитель.

– Да нет, ребят провожал, – ответил Николай.

Он и сам не смог бы, наверно, объяснить, зачем соврал человеку, которого видит в первый и в последний раз. Примерно с год он стал замечать за собой странность – в нем будто появилось какое-то устройство, все прикидывающее, высчитывающее, что с ним может произойти. И вот сейчас Николай представил: завтра утром у водителя спрашивают, не садился ли в его машину парень в светлой плащевой куртке и в джинсах вскорости после того, как пришел поезд из Днепропетровска. Но как только водитель скажет, что подбросил местного, все вопросы отпадут…

Увидев светящиеся буквы гостиницы, Николай подождал, пока машина проскочит еще два квартала, положил водителю руку на плечо.

– Вот я и дома! – сказал он благодарно и радостно, как человек, которому нежданно-негаданно подвезло удачно добраться поздним вечером. Вынув подаренную милиционером трешку, он, не глядя, протянул ее водителю. Тот полез было за сдачей, но Николай великодушно остановил его, вышел и захлопнул за собой дверцу. И лишь когда такси скрылось в потоке машин, он повернулся и зашагал в обратную сторону, к гостинице.

Мест, конечно, не было, но дежурная, увидев его несчастное и растерянное лицо, беспомощно опущенные руки, сжалилась.

– Только до утра! – предупредила она строго, будто этим хотела снять с себя ответственность за нарушение порядка. Поправив шарфик, одернув кофточку, она сердито протянула бланк.

– Господи! – воскликнул Николай. – Да я не останусь, если вы даже просить будете пожить еще пару дней… Хотя нет, если очень попросите, то я подумаю, – он широко улыбнулся.

– Давайте паспорт!

– А вот с паспортом хуже, – опять сник Николай. – От поезда я отстал… Понимаю – глупость, дурость и невежество! Но – бывает! Бывает, девушка! Вот мое удостоверение… Может, сгодится?

– Так как вас зовут, говорите… – дежурная внимательно рассматривала удостоверение.

– Сухов Евгений Андреевич. Можно просто Женя. А вас?

– Но-но! Не забывайте, что вы еще не жилец!

– Эхма! Было бы куда хуже, если бы вы сказали, что я уже не жилец! – Николай сделал такие горестные глаза, что девушка не выдержала, рассмеялась.

Получив ключ, Николай распрямился, еще раз убедившись в своей удачливости, походка его снова стала уверенной, и девушке на прощание он улыбнулся озорно и шало. Мол, неизвестно, как у нас с вами все дальше сложится, мол, мы еще посмотрим…

На свой этаж он поднялся неторопливо, с усталой значительностью. А в номере, едва успев запереть двери, Николай преобразился, его движения стали быстрыми, торопливыми до суетливости. Он тщательно задернул шторы, подошел к кровати и начал выворачивать карманы, выбрасывая на одеяло кошельки, смятые деньги, какие-то справки, командировочные удостоверения – всю сегодняшнюю добычу.