— Я-то понимаю, — продолжал упорствовать караульный. — Я все всегда понимаю, иначе бы не вы шастали в городе, а я. Знаю я таких, как вы: улизнете с побудки, приказ о патруле подделаете, и поминай, как звали до следующего утра. Хорошо, хоть дебоширить не будете, а то ж я помню, как позавчера!

Рядовой инквизитор и в самом деле понимал… и завидовал. Знавал он такие «патрули» — сам не раз хаживал, да вот незадача: попался на нарушении постного режима, предписанного согласно Уставу. Вот теперь и приходилось париться на входе. А как же хотелось в такой вот патруль-самоволку! Отдохнуть, попьянствовать в городе, пощупать девок!.. Но оставалось только мечтать и тщательно следить за соблюдением всех пунктов проклятого Устава, рвать глотку за букву — черного паучка на листе бумаги.

— Слышь, служивый, — патрульный наклонился ниже, поманил пальцем и перешел на заговорщицкий шепот: — Как звать-то тебя?

— Алекс.

— Оч приятно, Алекс, а я Валик, а это э-э…Марк.

— Крысобой что ли?

— Чё? А ладно. Короче, Алекс…

Чернявого самым нахальным образом прервали.

Позади, за ближним домом отчаянно взрыкнул мотор, натужно загудел, приближаясь.

Из-за угла, угрюмо вгрызаясь в разбитую дорогу, появился тяжелый грузовик с крытым брезентом кузовом. Заляпанный серо-зелеными пятнами, он покачивался на кочках, величественно приближалась. Закопченная решетка радиатора дышала жаром, клубы черного дыма от сгоревшего некачественного топлива — а другого здесь и не было — вырывались из задранных к небу черных труб.

Грубые, угловатые формы. Огромные круглые фары слепо таращатся с невообразимым презрением на любое препятствие, что может повстречаться тяжелой машине. Рубленая резина протекторов в половину человеческого роста.

Водитель, лысоватый крепыш в черном мундире-сутане, отчаянно вцепился в широченный руль, выкручивал его время от времени, стараясь сохранить прямое движение на развороченной дороге. Но грузовик то и дело кидался норовистым зверем в стороны; он, подобно кораблю на волнах, зарывался решетчатым носом, опасно кренился вправо-влево, но, на удивление, двигался вперед, порыкивая мощным двигателем и кашляя выхлопами. Водитель беззвучно шевелил губами: то ли молился, то ли матерился — понять было сложно.

Солдаты, застывшие у шлагбаума, не сразу заметили офицера, сидевшего на пассажирском сидении, увлеченные перипетиями борьбы могучей машины с дорогой. Внимание на него обратили лишь тогда, когда грузовик остановился, а штандарт-майор вылез наружу, уцепившись за поручень, приваренный к кабине.

О, штандарт-майор внушал уважение! Как иначе, когда в мундир-сутану затянуто тело настоящего атлета добрых два метра ростом! Когда белоснежная колоратка едва сходится на бычьей шее! Караульщик невольно засмотрелся на офицера, промелькнула невольная мысль: такого хоть на агитплакат ставь — не прогадаешь. Символ, а не штандарт-майор!

— Почему задержка? — Голос у офицера был под стать внешнему виду: громкий, зычный и гулкий, словно трубный рев. При звуке подобного гласа у человека, служившего в любой армии, возникает непреодолимое желание вытянуться в струнку, руки по швам и доложиться по всей форме.

— Не виноваты, пан штандарт-майор! — в унисон выпалили братья-патрульные. — Прибыли после патрулирования по месту предписания. На отдых, значитца!

— Ясно, а в чем проблема?

— Дык, пан штандарт-майор, не пущают! Пароль неясный требуют!

— Вот крысы тыловые! Только и надобно, что бюрократию разводить! — Штандарт-майор подтянулся, оправил мундир, подтянул колоратку, выровнял ремень. — Солдат, приказываю пустить этих бравых бойцов!

— Но, пан штандарт-майор… приказ…

— Что?! Выполнять приказ, солдат. Я, — голос офицера преисполнился брезгливым ядом, — беру всю ответственность на себя.

Караульщик с поникшим видом потянулся в кордегардию. Навалился грудью на короткий конец шлагбаума. Полосатая рейка поползла вверх. Чернявые повернулись в офицеру, сияя белыми жемчужинами зубов.

— Спасибо, пан штандарт-майор! За Веру и Отечество!

— За Веру и Отечество!

— Пан штандарт-майор! Пан штандарт-майор! Я доложусь?

— Как угодно! — Офицер вновь забрался в кабину, скосил высокомерный глаз: — Солдат, запомни: офицером становится только тот, кто умеет принимать на себя ответственность.

Растерянный Алекс так и остался стоять, бессмысленно разевая рот и глотая пыль, длинным шлейфом тянувшуюся за грузовиком.

Постоял-постоял, но все-таки решился: забрался в караулку, крутанул колесико телефонного аппарата. Трубка молчала. Только казалось, что где-то там, далеко шумит сонное море. Караульный раздраженно стукнул по рычажку отмены вызова, набрал снова.

Телефон был мертв, что рыба, гниющая на берегу. И даже, если продолжать аналогию, уже подванивал. Алекс бросил бесполезное дело, вышел наружу.

База молчала, только где-то далеко тарахтел мотор, наверное, даже тот самый, от монструозного грузовика с офицером с агитплаката. И только теперь до солдата дошло: номеров-то серийных на машине не было. И эмблемы инквизиторской тоже — единственное, что роднило его с военной техникой — это раскраска. Да и штандарт-майор-то совершенно незнакомый, хотя такую приметную рожу сложно не запомнить.

Страшное отчаяние накатило удушливой волной. Кто же тогда проник на базу?

— Видел дурака?

Веллер хохотнул.

— Еще какого!

— А я как вам, балаболы? — Войцех, разряженный в мундир-сутану штандарт-майора Черной Стражи, усмехнулся тоже. Вылез на подножку грузовика. Веллер показал большой палец, мол, превыше всяческих похвал. — Ну, — Кажется, лже-монах был также весьма доволен собой, — тогда прошу на борт!

Дальше наемники уже ехали в относительном комфорте, зажатые между бойцами Сопротивления. С правой стороны нависал массивный корпус Черного Быка в пятнистом комбинезоне рядового инквизитора, придавливал могучим бедром сдавленно дышащего Веллера. Время от времени тот кидал быстрые взгляды в сторону Кэт, прикрывшей глаза, словно во сне. Только он знал, что сон для нее был сейчас непозволительной роскошью: то и дело пробегали волны страшного напряжения по красивому лицу.

Слева же костистый локоть необычайно молчаливого Анджея давил в бок Марко. Поляк беспрестанно копошился и ворочался, словно не в состоянии устроиться на узкой дощатой лавке, привинченной к высокому борту. Кажется, он успел отбить все ягодицы на бесконечных колдобинах. А под ногами вздрагивали, словно живые, длинные деревянные ящики. При одном взгляде на них пробирала невольная дрожь: их хватило бы для того, чтобы срыть холм Эдмундо Тихого до основания. И сделать это весьма и весьма громко…

Да, дороги в Санта-Силенции были не в лучшем состоянии. Даже на территории базы Черной Стражи, одержимой дисциплиной и порядком, пути и сообщения превратились с помощи танковых траков и мощных протекторов броневиков в настоящие полосы препятствия, могущие похоронить на многочисленных кочках любую подвеску. Одно утешало: сама идея амортизации была забыта вместе со старым миром. Только совсем недавно в Клейдене появились первые робкие шаги к дорожному комфорту, а везде в Новой Европе обходились пока грубыми рессорами.

База отличалась своеобразным устройством, распространенным по всей Теократии. Все согласно Положению об военных частях, боевых постах и долговременных укрепленных районах базирования войск Инквизиции. Огромный крест, шлепнувшийся на землю, укрывал практически весь холм Эдмундо Тихого. Пересечение двух огромных перекладин, образуемых одинаковыми черными постройками, покоилось на самой вершине бугра, увенчанное суровой архитектурой трехэтажной резиденции местной администрации.

— Это то, что нам нужно! — Тонкий палец с аккуратным, блестящим, будто полированным ногтем ткнулся в карту, в небольшой прямоугольник чуть сбоку от крестообразного здания командования. — Склады топлива, бензин, мазут и прочее. Гарантированное уничтожение!