Вообще, солидарность и принципиальность, взаимопомощь и взаимная поддержка свойственны научной интеллигенции более, чем остальному населению. Они интуитивно и сознательно упражняют эти черты — достаточно обратить внимание на массовость участия интеллигенции в разного рода рискованных туристических экспедициях, а также на то обстоятельство, что свыше 90 % альпинистов, этого самого опасного вида спорта, составляют физики и математики. Вероятно, «преодолевая себя» в экспедициях и восхождениях, научник подсознательно решает проблему: «Что есть я для моих товарищей?»

4. Интеллигенция, как самый жадный потребитель духовной пищи, как никто другой нуждается в информации. Она отлично понимает, что общедоступность информации является необходимым условием развития передового общества и формирования Человека Воспитанного. Оправданность суждений, здоровое критическое отношение к действительности, готовность к устранению пакостей и недоделок — всё это в большой степени зависит от возможности вооружаться наиболее полной информацией. Мало того, перекрытие каналов информации оскорбляет, как выражение неоправданного недоверия. Здесь — источник нигилизма, порожденного как информационным вакуумом, так и обидой. Нигилизм вместо здорового скептицизма, вырастающего на большом знании и подвигающего к действию, — а отсюда пренебрежение общественной работой, неприязнь к администрации, насмешливое отношение ко всяким попыткам организоваться для поддержки массовых общественных движений. Это можно часто наблюдать у молодого интеллигента. И еще одно, очень важное: там, где нет информации, возникает и наливается мощью слух. Самый недостоверный, чудовищный, глупый, но он заполняет сосущую пустоту в картине действительности, ту пустоту, которую должна была заполнить информация.

5. В образе мыслей и в образе жизни интеллигенции много такого, что настраивает против нее обывателя и мещанина. Это естественно, это было всегда и будет всегда до тех пор, пока остаются обыватели и мещане, которым непонятно, а значит и враждебно всё, что выходит за пределы примитивных представлений о цели жизни и сущности человека. В отсталых слоях населения бытует миф о тунеядстве интеллигенции (этот миф, как это ни гнусно, поддерживается, бывает, даже молодежной печатью) и о бешеных ее заработках: «У них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает»[28]. Есть еще много людей, воспринимающих слово «интеллигенция» как ругательство, есть еще много любителей поговорить о нигилизме и неустойчивости интеллигенции. И когда такие любители заявляют, что в мире идет беспощадная идеологическая борьба, они словно не желают видеть, что научная интеллигенция — это не проводники враждебной марксизму идеологии, а идеологическая борьба — это не мордобой на ринге. Наша молодая научная молодежь есть огромная созидательная и революционная сила. Фронт идеологической борьбы проходит не по границам, а внутри каждого из нас. Сомнения, критическое отношение, стремление к непрерывному расширению кругозора — это не капитулянтство перед буржуазной культурой, а оружие борьбы за новую коммунистическую культуру, которая впитает в себя всё лучшее, что создано и создается на нашей планете в этой области. Находятся кретины, дошедшие в своей ненависти к интеллигенции до того, что обзывают ее «духовными власовцами»[29]. Находятся «начальнички», которые закрывают выставки. Находятся «серые», которые панически боятся, как бы чего не вышло из стремления молодежи к знанию, к культуре.

Но для каждого, кто верит в неизбежность коммунизма, ясно, что история оставит за бортом всех этих обывателей и воинствующих мещан — уже просто потому, что коммунистическое общество — это общество, состоящее из творцов и исследователей.

Здравствуй, дорогой Борис!

Пишу тебе в очень тяжкий для меня день: сегодня, во-первых, бюро, на котором решается судьба Емцева и Парнова, во-вторых, коллоквиум по социальным мотивам в фантастике. Поскольку я имею глупость отвечать и за то, и за другое, чувствую себя не очень.

Только что был в Литфонде по поводу путевок, результат ты уже знаешь из телефонного разговора, который будет у нас с тобой сегодня вечером.

Рад, что наша статья в «Комсомолку» закончилась. Теперь перепечатаю и отнесу, и дело с концом.

В темплане «МолГв» действительно имеет место «ВНМ». Но это, конечно, ошибка. Я писал заявку на 68 год, я тебе говорил об этом, по-моему.

На днях перечитал ГЛ. А знаешь, очень неплохо. Правда, простым глазом видны и просчеты — сюжетные, главным образом, но это будет настоящая вещь, не чета «Спирали времени». Я ее, между прочим, тоже получил и тоже пытался читать и тоже не смог. Бедный старик.

ПНвС по телевидению лучше всего, конечно, запретить. Только я не знаю, как это сделать. Сходи и упрись: скажи, что отказываешься участвовать в их деятельности, если они не снимут это безобразие с экрана. Может быть, так?

Вчера меня вытащили на радиозапись: беседа с молодыми сопляками, Клубом любителей фантастики, это еще альтовские ребятишки. Очень широкий диапазон разговора: от роли фантастики в литературе до что такое Массачузетская машина и воскреснет ли Горбовский. Все-таки эти вот встречи производят на меня тягостное впечатление. Что-то тут не так и не то. А что именно — не уловлю. Может, это субъективное? Или это в принципе дерьмо?

Предисловие для нашего тома (с Днепровым) в Детгизовской библиотеке пишет Юля Кагарлицкий. А Днепров, между прочим, куда-то пропал. Нина Матвеевна[30] в ярости, том скоро сдавать, а «Глиняного бога» нет. Пропал Толя. Никаких следов. Куда она ни звонит, всюду отвечают: видели, но давно.

Такие у нас новости.

Целую, твой Арк. И не забудь про медсправку!

Привет Адке, поцелуй маму и Р-росшепера.

Дорогой Аркашенька!

Мама подробно изложила свой разговор с тобой. Итак, шестого марта начинается наша 24-дневная путевка в ДТ Голицыно. Правильно я говорю? Должен тебе сказать, что ты велик и могуч и вообще молодец. Передать не могу, как я рад, что всё так устроилось. Поработаем всласть. И все, насколько я понимаю, будут довольны. Когда мне приезжать и что с собою брать, ты сообщишь позже, ближе к отъезду. А вот у меня сейчас есть только одна идея: надо взять с собою туда ГЛ. На всякий случай. Дело в том, что я АБСОЛЮТНО не представляю себе, как мы будем писать ПРОДОЛЖЕНИЕ. В голове — ну ничегошеньки. Так что в крайнем случае помучаемся, помучаемся да и засядем за отделку ГЛ. А?

Почему встречи с читателем производят тягостное впечатление, я, кажется, понимаю. Дело в том, что читателя, особенно молодого, интересует совсем не то, что нас. Он (читатель), как правило, любит ф-ку, а мы ее не терпим. Он в штаны сикает при слове «пришелец», а нам блевать хочется.

Ему чрезвычайно важно знать с совершенной точностью, что есть фантастика, а для нас это проблема чисто утилитарная. И т. д. Я вот вчера выступал по просьбе Вилинбахова в Университетской биб-ке. Вот там было интересно. Студентов набилось в небольшую комнату человек сто, все активные, веселые, почитатели. Записок — куча. Ужо привезу.

Я провел в школе вундеркиндов анкету альтовскую. Материал получился маленький — всего сорок одна анкета, но небезлюбопытный. Например, выяснилось, что с иностранной ф-кой ребята знакомы в общем лучше, чем с советской, за исключением Ефремова, которого читали 88 процентов опрошенных. А вот нас: 73 %, Варшавского: 63; Мартынова: 46; Немцова: 44. В то время как Лема: 85; Азимова: 76; Брэдбери: 71. Таких авторов как Альтов, Журавлева, Емцев-Парнов и т. д. читали единицы. Потом я вычислил «коэффициент популярности»: отношение числа прочитавших данного автора с особой любовью к общему числу ПРОЧИТАВШИХ. Оказалось, порядок такой: Брэдбери — 72 %; Лем — 71 %; Стругацкие — 67 %; Азимов — 64 %; Варшавский — 58 %; Ефремов — 42 %; Мартынов — 33;… Немцов — 17 и Казанцев — 8!!! Интересно, правда? Но, повторяю, материал невелик, а кроме того — это все-таки вундеркинды, ученики 9–10 классов математической спецшколы. Любопытно, что нет ни одного автора, которого кто-нибудь бы не вычеркнул (в знак, как ты помнишь, особой неприязни). Но, скажем, нас, Лема, Брэдбери вычеркнули по единожды, Варшавского дважды, а вот, скажем, Ефремова вычеркнули 26 % читавших; Мартынова и Немцова — 50; Казанцева — 44 %. Активно вычеркивают Гора, Альтова, Журавлеву, но их читало слишком мало народу, чтобы стоило считать проценты.