Правда, в данной ситуации борьба Максима с жуткой стихией оказалась почти бесполезной, его попытка «вывернуть наизнанку естественные представления, сложившиеся в течение тысячелетий», не увенчалась успехом. Но, несмотря на свои неудачи, несмотря даже на вред своих попыток революционным путем свергнуть тиранию «олигархов» (смысл вреда обстоятельно раскрывает перед ним сотрудник «галактической безопасности», тайно следивший за общественными процессами Острова), Максим продолжает борьбу. Он решился на эту борьбу уже в самом начале повести:

«Будь он неладен, этот бездарный замкнутый мир! Но у меня только два выхода: либо тосковать по невозможному и бессильно кусать локти, либо собраться и жить. По-настоящему жить, как я хотел жить всегда — любить друзей, добиваться цели, сражаться, побеждать, терпеть поражения, получать по носу, давать сдачи — всё, что угодно, только не заламывать руки».

Как видно из отрывка, борьба за человека, за ближнего, вопреки всей кажущейся бесполезности своей, необходима Максиму, и в первую очередь обусловливается его личным стремлением, личной потребностью. Жизнь и борьба нераздельны и в своей совокупности проявляют себя даже вопреки объективным условиям внешнего мира.

В отличие от мира Обитаемого острова, который можно определить как замкнутый в себе и лишенный перспективности, мир в повести Стругацких «Улитка на склоне» заключает в себе совсем иную ситуацию.

В этом произведении наравне с обществом, стремящимся к рационалистическому тоталитаризму, существует таинственный лес, символ всего не познанного человеком. В мире «Улитки на склоне» выход из общественного тупика тесно связан с познанием леса, с приобщением к его иррациональным закономерностям. Вряд ли мы ошибемся, если примем лес в качестве символа нашего внутреннего мира — нашей совести, всего того, что определяет самоотверженность человеческой борьбы.

Герой повести, например, обращаясь к лесу, обещает ему бороться:

«…Здесь я не могу помочь тебе, здесь всё слишком прочно, слишком устоялось… Но точку приложения сил я еще найду, не беспокойся. Правда, они могут необратимо загадить тебя, но на это тоже надо время и немало: им ведь еще нужно найти самый эффективный, экономичный и, главное, простой способ. Мы еще поборемся, было бы за что бороться…»

Ясно, что лес — одновременно и цель борьбы («я не могу помочь тебе») и ее условие («они могут загадить тебя»). Иначе говоря, борьба ведется и за лес и с помощью леса — за совесть и по совести…

После обещания, данного лесу, продолжать борьбу герой повести ночью, в библиотеке, в полном одиночестве, произносит монолог, обращаясь к старому двухтомнику:

«…Ты никогда не орал, не хвастался, не бил себя в грудь. Добрый и честный. И те, кто тебя читают, тоже становятся добрыми и честными. Хотя бы на время. Хотя бы сами с собой. Но ты знаешь, есть такое мнение, что для того, чтобы шагать вперед, доброта и честность не так уж обязательны. Для этого нужны ноги. И башмаки. Можно даже немытые ноги и нечищенные башмаки… Прогресс может оказаться совершенно безразличным к понятиям доброты и честности, как он был безразличен к этим понятиям до сих пор… всё зависит от того, как понимать прогресс. Можно понимать его так, что появляются эти знаменитые „зато“: алкоголик, зато отличный специалист; распутник, зато отличный проповедник; вор ведь, выжига, но зато какой администратор! Убийца, зато как дисциплинирован и предан… А можно понимать прогресс как превращение всех в людей добрых и честных. И тогда мы доживем когда-нибудь до того времени, когда будут говорить: специалист он, конечно, знающий, но грязный тип, гнать его надо…»

Этот замечательный отрывок, конечно, не ответ на все вопросы о жизни, о будущем, о счастье человека и общества. Он не решает также задачи соотношения добра и зла, дозволенности компромиссов между ними, но верно указывает направление, в котором поиски должны вестись (и уже ведутся в сегодняшней России). Разум и нравственность — неразделимые компоненты человеческого я, совершенно равноправные. Попытки вывести один компонент из другого калечат человека, насилуют историю и фальсифицируют человеческие отношения. Их органическое соединение в личном плане — правда, а в общественном — право.

Человек живет в мире деятельного зла, и, чтобы побороть его зловещую косность, добро должно быть деятельно. Герой рассказа «Попытка к бегству» утверждает:

«Раз вы хотите делать добро, пусть оно будет активно. Добро должно быть более активно, чем зло, иначе всё остановится».

<…>

Лес в «Улитке на склоне» — область таинственных явлений растительной, животной и сказочной жизни. В его непроходимых дебрях шарикообразные существа размножаются почкованием и топят сами себя в реках, следуя неразгаданным закономерностям. Под его кровом красуются в волшебном тумане русалки, его деревья перепрыгивают с места на место и его лужи с аппетитом всасывают и переваривают человеческую технику.

Люди чувствуют себя в лесу очень неуютно, и по распоряжению администрации в него впускают людей только в случае необходимости, и то лишь таких, которые не смогли бы его полюбить и стать на его защиту против чиновников «Управления».

Герой повести Перец добивается, наконец, возможности попасть в это «Управление», распоряжающееся «командировками» в лес:

«…человек, который никогда в жизни не видел леса, ничего не слышал о лесе, не думал о нем, не боялся леса и не мечтал о лесе, даже такой человек мог легко догадаться о существовании его уже просто потому, что существовало Управление (по делам леса. — Д. Р.)…Я стоял перед этой вывеской… и чувствовал слабость в коленях, потому что знал теперь, что лес существует, а значит всё, что я думал о нем до сих пор, — игра слабого воображения, бледная немощная ложь».

Перец хочет попасть в лес:

«— Тебе туда нельзя… Туда можно только людям, которые никогда о лесе не думали… Зачем тебе горькие истины?

— А зачем же я сюда приезжал?

— Чтобы убедиться. Неужели ты не понимаешь, как всё это важно: убедиться. Другие приезжают для другого. Чтобы обнаружить в лесу кубометры дров. Или найти бактерию жизни. Или написать диссертацию. Или получить пропуск, но не для того, чтобы ходить в лес, а просто на всякий случай: когда-нибудь пригодится, да и не у всех есть. А предел поползновений — извлечь из леса роскошный парк, как скульптор извлекает статую из глыбы мрамора. Чтобы потом этот парк стричь. Из года в год. Не давать ему снова стать лесом».

Перец мечтает о лесе, страстно стремится познать его тайну. Казенный философ «Управления» Проконсул (! — Д. Р.) также много думает о лесе, но его мечта — рационализировать лес, то есть по сути его уничтожить.

«…как преступно мало мы говорим и пишем о нем (о лесе — Д. Р). Он облагораживает, он будит высшие чувства. А мы никак не можем пресечь распространение неквалифицированных слухов, побасенок, анекдотов.

…Дело ведь не в том, был ты в лесу или не был, дело в том, чтобы содрать с фактов шелуху мистики и суеверий, обнажить субстанцию, сорвав с нее одеяние, напяленное обывателями и утилитаристами…

…И подчеркните (когда о лесе будете читать доклад. — Д. Р.), что не болота и трясины, а великолепные грязелечебницы; не прыгающие деревья, а продукт высокоразвитой науки; не туземцы, не дикари, а древняя цивилизация людей гордых, свободных… И никаких русалок! Никакого лилового тумана…»

Но лес не раскрывает своей тайны герою повести, и он в последний раз обращается к своему таинственному «другу»:

«Я не знаю, какой ты. Этого не знают даже те, кто совершенно уверен в том, что знают. Ты такой, какой ты есть, но могу же я надеяться, что ты такой, каким я всю жизнь хотел тебя видеть: добрый и умный, снисходительный и помнящий, внимательный и, может быть, даже благодарный. Мы растеряли всё это, у нас не хватает на это ни сил, ни времени, мы только строим памятники, всё больше, всё выше, всё дешевле, а помнить — помнить мы уже не можем. Так неужели я тебе не нужен? Нет, я буду говорить правду. Боюсь, что ты мне тоже не нужен. Мы увидели друг друга, но ближе мы не стали, а должно было случиться совсем не так. Может быть, это они стоят между нами? Их много, я один, но я — один из них, ты, наверное, не различаешь меня в толпе, а может быть, меня и различать не стоит. Может быть, я сам придумал те человеческие качества, которые должны нравиться тебе, но не тебе, какой ты есть, а тебе, каким я тебя придумал…»