- Грустно, в самом деле, положение наших институток, - заметил Змеин. - Они скажут вам, пожалуй, когда и зачем почесал себе за ухом Александр Македонский, или как извлечь квадратный корень из... кубической селитры; а между тем в состоянии при виде пожатой жнивы всплеснуть радостно руками: "Ах, теперь я знаю, как растут спички!" Самое же горькое то, что имея о России такие же смутные понятия, как о Сандвичевых островах, они делаются совершенно равнодушными к благу своей родины, делаются космополитками, в самом жалком значении слова.

- А вы, Александр Александрович, разве не космополит? - спросила Лиза. - Вы, кажется, такой холодный, что не можете быть патриотом, привязаться к чему-нибудь серьезно.

- О, космополитизм - заманчивая вещь, - согласился Змеин. - "Отказаться от всяких личных симпатий, жить не для отдельного народа, а для целого человечества!" Как громкие фразы! Люди, сшитые на живую нитку, как Куницын, недаром прельщаются ими. Но наш брат - глубокая, тяжелая на подъем натура, сросшийся со своим отечеством всеми фибрами своего существа, не может оторваться от того, что составляет его жизнь, его плоть и кровь. Если человек родился в России, воспитывался в русских заведениях, между русскими, вскормлен русским хлебом, русскими понятиями - как ему не любить России? Любовь к родине совершенно так же естественна, как любовь к родителям, к братьям и сестрам.

В таких разговорах путники наши вышли в светлую, прелестную долину. Справа и слева воздымались утесистые громады, впереди искрились снежные хребты Юнгфрау и Мёнха. Поблизости, из-за купы густого орешника, глядела зубчатая стена развалины.

- Вот никак и Уншпуннен, - заметил один из молодых людей.

Около развалины, между дерев, мелькнули фигуры мальчика и нескольких коз.

- Сейчас узнаем, - сказала Наденька и подбежала к пастушку. - Послушайте, какая это руина?

Мальчуган с любопытством разглядывал хорошенькую барышню, так неожиданно выросшую перед ним из земли. Она должна была повторить вопрос.

- Разумется, Уншпуннен, - удивленный ее неведением, отвечал мальчик.

- Какие же у вас о нем легенды? Говорите, рассказывайте, молодой человек, покуда не подошли другие.

- Что такое легенда?

- Легенда?..

Наденька смолкла: на шляпе мальчика усмотрела она большую, пышную розу и забыла уже о своем вопросе.

- Какая прелесть! - вскликнула она. - Подарите мне ее.

И, не дожидаясь его согласия, она сорвала шляпу с кудрявой головы его и отцепила розу. Потом достала портмоне и подала мальчику франк.

- На-те.

Пастушок с радости рот разинул и забыл даже поблагодарить щедрую дательницу. Когда же та обратилась к спутникам, чтобы похвастаться своей добычей, то осторожный мальчуган, опасаясь угрызений совести барышни за ее великую расточительность, заблагорассудил скрыться со своими питомцами.

- Руина как руина, - говорила Лиза, озирая башнеобразную, весьма необширную развалинку замка. - Только прежние обитатели этой великолепной Burg были, вероятно, лилипуты, потому что иначе необъяснимо, как в таком тесном пространстве умещалась широкая жизнь рыцарей.

- Да они и были лилипуты, - подтвердил Змеин, - в прежние века и Швейцария кишела мелкотравчатыми феодалами. Всякий из "благородного" сословия рыцарей считал необходимою принадлежностью своего сана - неограниченное самоуправство, хотя б на пространстве квадратной сажени; вот начало этих лилипутских замков.

- А что, - вмешалась Наденька, - может быть, и не все лилипуты этого замка вымерли? Пойдемте, поищемте: чего доброго, вытащим из какой-нибудь щели карапуза Зигфрида.

- Непременно вытащите: здесь раздолье мышам и крысам.

- Ах, какой вы гадкий, Александр Александрович! Недаром Моничка называет вас материалистом. Лев Ильич, вы хоть натуралист, да поэт. Побежимте, догоните меня.

Наденька и за нею Ластов взбежали на холмик, на котором возвышалась развалина, и, отыскав на противоположной стороне ее бесформенное отверстие, служившее когда-то дверью, спустились в самый замок. Их обдало прохладою и сыростью. Крышу здания Бог весть, когда уже снесло, и ласково млело в вышине отдаленное, лазурное небо. В ногах у них валялись кирпичи и камни, обломавшиеся от стен; по воле расцветали кругом чертополох, папоротник, крапива.

- Как бы взобраться вон туда? - говорила Наденька, указывая глазами на верхушку стены. - Какой, я думаю, оттуда вид!

- Посмотрим, - сказал Ластов и, ухватившись обеими руками за край высокой окопной бойницы, не имевшей, как само собою разумеется, ни стекол, ни рамы, вскочил на самое окно. - Ну, Надежда Николавна, теперь вы.

Он опустился на одно колено и протянул к ней руки.

- Да страшно...

- Ничего, не бойтесь, держитесь только крепче.

Наденька взялась за поданные руки, оперлась носком на выдавшийся из стены кирпич, Ластов приподнял ее - и она стояла уже на окне возле него.

- Ах, что за вид! Ведь я говорила!

Под ногами молодых людей расстилалась во всей своей летней красе лаутербрунненская долина, залитая жгучим золотом солнца.

- Послушайте, Надежда Николаевна, когда вы вглядываетесь в такой ландшафт, не находит на вас неодолимое желание броситься из окошка навстречу всей природе, заключить в объятия целый мир? Девушка рассмеялась.

- А на вас находит? Ну, бросьтесь.

- Извольте. Господи благослови!

Он готовился соскочить с окна; Наденька вовремя удержала его за руку.

- Что за ребячество! Ведь расшиблись бы.

- Наденька! Лев Ильич! Домой! - донесся снизу голос Лизы.

- Уже? - удивилась Наденька. - Надо бы как-нибудь увековечить свое пребывание на этой высоте... Нет ли у вас карандашика?

- Есть.

Ластов вынул бумажник.

- Но стена слишком шероховата, - сказал он, - ничего не напишешь. Вот у меня визитная карточка - распишитесь на обороте.

- Гуси-лебеди, домой! - раздалось опять снизу. - Где вы запропастились? Обедать пора, скоро два часа.

- Ах, скорей, скорей! - заторопила Наденька, выхватывая из рук молодого человека карандаш и карточку, и, приложив последнюю к стене, расчеркнулась на ней: "Н. Липецкая, 2/14 июля 186-г."

- Спрячьте же куда-нибудь, да подальше, чтобы никто не нашел.

Ластов приподнялся на цыпочки и втиснул карточку в глубокую расщелину над окном.

- Здесь и дождем не захватит. Он соскочил внутрь развалины.

- А я-то как? - сказала гимназистка. - Ведь высоко.

- Упритесь на мое плечо.

- А вы закройте глаза.

- Могу.

Едва коснувшись плеча молодого человека, ловкая барышня в миг соскользнула на землю.

XII

КАКОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ЖЕНЩИНЫ?

- Так вы, Александр Александрович, о нас одного мнения с Наполеоном?

- С Наполеоном?

- Да, с Первым. Помните, как он выразился на вопрос m-me Stael: какую женщину он уважает более всего?

- Как?

- "Без сомнения, - сказал он, - la respectable femme, qui a fait le plus d'enfants [респектабельной женщиной, которая имеет много детей (фр.)]".

- Co стороны француза подобный ответ был, конечно, не совсем деликатен, - усмехнулся Змеин, - тем более, что женщина, предлагавшая вопрос, явно напрашивалась на любезность: "Вас, мол, сударыня, я уважаю более всех". Но со своей точки зрения, Наполеон рассуждал весьма логично.

- А с вашей точки зрения? Впрочем, что ж я спрашиваю: ведь вы ученик Куторги?

- Во взгляде на женщин я действительно схожусь с ним отчасти.

- Значит, и по вашему, человеческие самки только пищат, не поют?

- Гм, казусный вопрос. Мне нравится, признаться, женское пение; но как знать - может быть, из пристрастия? Ведь и птичьим самцам, я уверен, писк их самок кажется очаровательнейшим пением.

- Ну, пошли! Птичьи самцы одеты всегда в пестрое, праздничное платье, самки - в серое, будничное, следовательно, они сандрильоны, назначение которых сидеть дома, производить себе подобных и т. д., и т. д.