«Зачатый в ночь, я в ночь рожден…» Зачатый в ночь, я в ночь рожден, И вскрикнул я, прозрев: Так тяжек матери был стон, Так черен ночи зев. Когда же сумрак поредел, Унылый день повлек Клубок однообразных дел, Безрадостный клубок. Что быть должно – то быть должно, Так пела с детских лет Шарманка в низкое окно, И вот – я стал поэт. Влюбленность расцвела в кудрях И в ранней грусти глаз. И был я в розовых цепях У женщин много раз. И все, как быть должно, пошло: Любовь, стихи, тоска: Все приняла в свое русло Спокойная река. Как ночь слепа, так я был слеп, И думал жить слепой… Но раз открыли темный склеп, Сказали: Бог с тобой. В ту ночь был белый ледоход, Разлив осенних вод. Я думал: «Вот, река идет». И я пошел вперед. В ту ночь река во мгле была, И в ночь и в темноту Та – незнакомая – пришла И встала на мосту. Она была – живой костер Из снега и вина. Кто раз взглянул в желанный взор, Тот знает, кто она. И тихо за руку взяла И глянула в лицо. И маску белую дала И светлое кольцо. «Довольно жить, оставь слова, Я, как метель, звонка, Иною жизнию жива, Иным огнем ярка». Она зовет. Она манит. В снегах земля и твердь. Что́ мне поет? Что́ мне звенит? Иная жизнь? Глухая смерть? 12 апреля 1907 «С каждой весною пути мои круче…»
С каждой весною пути мои круче, Мертвенней сумрак очей. С каждой весною ясней и певучей Таинства белых ночей. Месяц ладью опрокинул в последней Бледной могиле, – и вот Стертые лица и пьяные бредни… Карты… Цыганка поет. Смехом волнуемый черным и громким, Был у нас пламенный лик. Свет набежал. Промелькнули потемки. Вот он: бесстрастен и дик. Видишь, и мне наступила на горло, Душит красавица ночь… Краски последние смыла и стерла… Что ж? Если можешь, пророчь… Ласки мои неумелы и грубы, Ты же – нежнее, чем май. Что же? Целуй в помертвелые губы. Пояс печальный снимай. 7 мая 1907 Девушке Ты перед ним, что стебель гибкий, Он пред тобой, что лютый зверь. Не соблазняй его улыбкой, Молчи, когда стучится в дверь. А если он ворвется силой, За дверью стань и стереги: Успеешь – в горнице немилой Сухие стены подожги. А если близок час позорный, Ты повернись лицом к углу, Свяжи узлом платок свой черный И в черный узел спрячь иглу. И пусть игла твоя вонзится В ладони грубые, когда В его руках ты будешь биться, Крича от боли и стыда… И пусть в угаре страсти грубой Он не запомнит, сгоряча, Твои оттиснутые зубы Глубоким шрамом вдоль плеча! 6 июня 1907 «Она пришла с заката…» Она пришла с заката. Был плащ ее заколот Цветком нездешних стран. Звала меня куда-то В бесцельный зимний холод И в северный туман. И был костер в полночи. И пламя языками Лизало небеса. Сияли ярко очи, И черными змеями Распуталась коса. И змеи окрутили Мой ум, и дух высокий Распяли на кресте. И в вихре снежной пыли Я верен черноокой Змеиной красоте. 8 ноября 1907 «Я миновал закат багряный…» Я миновал закат багряный, Ряды строений миновал, Вступил в обманы и туманы, — Огнями мне сверкнул вокзал… Я сдавлен давкой человечьей, Едва не оттеснен назад… И вот – ее глаза и плечи, И черных перьев водопад… Проходит в час определенный, За нею – карлик, шлейф влача… И я смотрю вослед, влюбленный, Как пленный раб – на палача… Она проходит – и не взглянет, Пренебрежением казня… И только карлик не устанет Глядеть с усмешкой на меня. Февраль 1908 «Твое лицо мне так знакомо…»
Твое лицо мне так знакомо, Как будто ты жила со мной. В гостях, на улице и дома Я вижу тонкий профиль твой. Твои шаги звенят за мною, Куда я ни войду, ты там. Не ты ли легкою стопою За мною ходишь по ночам? Не ты ль проскальзываешь мимо, Едва лишь в двери загляну, Полувоздушна и незрима, Подобна виденному сну? Я часто думаю, не ты ли Среди погоста, за гумном, Сидела, молча, на могиле В платочке ситцевом своем? Я приближался – ты сидела, Я подошел – ты отошла, Спустилась к речке и запела… На голос твой колокола Откликнулись вечерним звоном… И плакал я, и робко ждал… Но за вечерним перезвоном Твой милый голос затихал… Еще мгновенье – нет ответа, Платок мелькает за рекой… Но знаю горестно, что где-то Еще увидимся с тобой. 7 августа 1908 |
