С эволюционным процессом у меня вообще проблемы, но я никому об этом не скажу. (Смеется)

ЛИ: Это и есть та правда, которую вы никогда не раскроете, так?

КУРТ: Я же говорю – это из области политики.

РОСС: Скажите, как писатель должен относиться к социальным вопросам, нужна ли ему совесть?

КУРТ: Ну, чувство гражданина у меня было всегда. Еще в младших классах школы в Индианаполисе я понял, как важно быть хорошим гражданином. За свою страну я пошел бы воевать, даже будь эта война неправедной. Я пошел бы воевать даже во Вьетнам, хотя знал, что война там – неправеднее некуда.

ЛИ: Знаете, когда я впервые встретил Грега (Грег Раггиеро, активист и издатель), он у меня спросил: «А ты активист?» Я в ответ что-то такое промямлил, короче, разочаровал его. Но потом мне пришло в голову: ты ведь не сразу посылаешь людей протестовать, сначала они делятся с тобой рассказами о бедности, о войне… То есть действиям должны предшествовать вопросы. Видимо, мне больше по душе заниматься вопросами.

РОСС: Как вы думаете, будь наш мир получше или переменись он хоть чуть-чуть к лучшему – эта новая обстановка как-то писателей вдохновит?

КУРТ: Думаю, переменись мир к лучшему, это было бы забавно, мы бы чувствовали себя отцами-основателями на краю непознанной земли. Кстати, когда такое произошло в последний раз, на свет появились первые десять поправок к американской конституции.

ЛИ: Идея о том, что мир как-то возьмет и переменится к лучшему, представляется мне сомнительной, но вопрос в другом: можно ли что-то написать, живя на Парк-Авеню? Я сейчас живу в пригороде и очень надеюсь, что писать можно везде. Сейчас мне легче писать о личном. И я хочу сказать, что положение в мире всегда касается тебя лично. Мы привыкли говорить о мировых проблемах как о чем-то масштабном, но на самом деле речь идет о личном.

РОСС: Что может стать хорошей темой для романа – сегодня или завтра?

КУРТ: Отчасти потому, что я антрополог, я бы написал о том, как в Германии разрушили стену, как смешались две эти культуры. В Восточной Германии закрыли много фабрик и заводов из-за низкой производительности труда, безработица выросла до сорока процентов. Сейчас все эти фабрики и заводы стоят заколоченными, потому что у них теперь новые владельцы – в Западной Германии и, надо полагать, в США. Господи, как же так? Это все равно что забрать у индейцев их вигвам.

Надо было сначала запустить туда антропологов. Выяснили бы, как обстоят дела с производительностью труда. Самый дешевый вариант для Западной Германии сегодня – сделать так, чтобы эти заводы заработали. Ведь сколько средств надо на то, чтобы людей переселить да скинхедов утихомирить, а так работала бы себе фабрика на своем месте и работала.

РОСС: Ли?

ЛИ: Никаких сценариев или сюжетных линий у меня нет, но есть две темы, которые то и дело выскакивают на поверхность, два известных мне соображения, от которых я не могу избавиться. Первое: «Мерило твоих проблем – это твои тайны». Эта формула мне нравится. Второе: «Дверь в ад заперта изнутри». Это не мои собственные концепции, но они вибрируют у меня в голове, когда я их слышу. Я пока не знаю, как переплавить их в роман, как должны выглядеть герои… Дело в том, что большинство из нас не столько хотят попасть в рай, сколько не хотят попасть в ад. И с этой точки зрения…

КУРТ: Вы читали «Путешествие капитана Стормфилда в рай»?

РОСС: А что это?

КУРТ: Одна из последних книг Марта Твена. Лоцман с Миссисипи в конце концов умирает – и отправляется в рай. Ему дают арфу…

ЛИ: Вспомнил.

КУРТ: Он сидит на облаке. Сидит и говорит: «Что тут такое творится?» Ему говорят: сейчас будет парад. Хорошо, он идет смотреть парад. И вот перед ним проходит парад, его участники маршируют по старшинству. Возглавляют шествие Авраам, Иисус, Магомет. Дальше идет Шекспир, другие великие писатели. Потом идет какой-то невзрачный человечек, сам по себе. Всех остальных Стормфилд узнал, а этого – нет. Оказывается, это самый великий писатель из всех, кто жил на земле. Он портной, еврейский портной родом из Теннесси. При этом он писал и все написанное бросал в сундук. Как-то ночью шайка хулиганов решила над ним подшутить. Они вымазали его дегтем, изваляли в перьях, протащили в таком виде по городу и выкинули в канаву, после чего он умер от воспаления легких. А жена, которая ненавидела мужа и стыдилась его, этот сундук сожгла.

ЛИ: Как мы в своих фантазиях изображаем рай? Это что-то запредельное, наполненное всякими милыми штучками, но они нам не интересны… И на этой основе мы выстраиваем свою концепцию ада. Думаю, отсюда и наше к нему отношение. На основе отношения к раю.

КУРТ: Смотрите, Ли, вот вы умерли.

ЛИ: Угу.

КУРТ: И у вас есть выбор: спать на небесах блаженным сном или вернуться на землю.

ЛИ: Хм.

КУРТ: Что выберете?

ЛИ: Допустим, на этот вопрос я ответить могу, но я не вижу, при чем тут…

КУРТ: Ли (смеется), идите к черту!

ЛИ:…проблема рая и ада.

ДЭН: Прямо гамлетовский вопрос.

ЛИ: Ад вечен. Вы носите его с собой.

ДЭН: А сны у меня будут? Если будут, я согласен спать в раю. А если не будут, тогда, само собой, вернусь на землю.

КУРТ: Очень мило. Такой поворот сюжета мне никогда в голову не приходил. Хороший ответ.

ЛИ: Предположим, что рай – это сон (чего, кстати, пока никто не доказал). Тогда, пожалуй, стоит вернуться на землю. Вот вам и ответ. Если рай – это пустота и вечный сон, тогда в аду интереснее.

КУРТ: А меня это вполне устроит.

ЛИ: Вечный сон?

КУРТ: Да.

ЛИ: Хорошо.

КУРТ: Спать я люблю. (Смеется)

ЛИ: Ну, я тоже люблю спать. Особенно когда просыпаюсь.

КУРТ: Вообще-то он ответил правильно. На сны я в той жизни очень даже рассчитываю. И это…

ЛИ: Тогда надо будет сны выбирать.

КУРТ: Нет, какие придут, те и буду смотреть. Да мне плохие никогда особенно и не снились. А вам снились?

ЛИ: Снились. В последнее время реже… Помню один сон, он приходил ко мне не раз – я лечу в самолете, который вот-вот разобьется. Я в кабине, и самолет вот-вот разобьется. Я это знаю, потому что его так и водит…

КУРТ: Ли, никогда не спрашивал: какое у вас образование?

ЛИ: Средняя школа, правда, хорошая.

КУРТ: Про себя могу сказать то же самое. Я ходил в хорошую школу, а все прочее было наносное.