3 октября 1997 года около 11 часов утра Анатолий Собчак вышел из здания регионального центра ЮНЕСКО на улице Чайковского и направился к своей машине. Он чувствовал себя неважно и собирался на обследование к врачу – профессору Я. А. Накатису, который еще накануне вечером осматривал и прослушивал Собчака у него дома и остался явно недоволен – у пациента было предынфарктное состояние. Накатис настаивал на госпитализации.
Анатолий Александрович был задержан на улице группой сотрудников МВД и принудительно доставлен (на своей же машине) в питерское представительство Генеральной прокуратуры России. Ему разрешили позвонить жене, и она смогла приехать к месту предполагаемого допроса раньше его. Она вошла в здание на Смольной улице, а потом и в кабинет следователя вместе с мужем; у нее было удостоверение депутата Государственной думы, и это обеспечивало ей немалые права.
Следователи не смогли допросить Собчака. Ему стало плохо, и он едва не потерял сознание. После весьма грубого препирательства Л. Нарусовой со следователями пришлось вызвать по телефону «скорую помощь». Сделав укол и кардиограмму, молодой врач настоял на немедленной госпитализации. Из здания прокуратуры Собчака вынесли на носилках. Через час он был в больнице, в отделении реанимации медико-санитарной части № 122. И уже на следующий день некоторые питерские и московские газеты начали обвинять бывшего мэра в симуляции. К сожалению, это было не так. Врачи уже при первом осмотре пациента были удивлены серьезностью болезни.
Многим друзьям и подчиненным Анатолий Собчак казался очень здоровым, крепким и выносливым человеком. В молодые годы он увлекался альпинизмом, любил длительные поездки на велосипеде, регулярно занимался плаванием. На проводившихся в Санкт-Петербурге в 1995 году международных спортивных Играх доброй воли Собчак принял участие в одном из заплывов. Надо сказать, что все демократы 90-х годов скрывали свои болезни. Борис Ельцин продолжал участвовать в соревнованиях по теннису и после третьего инфаркта, а Юрий Лужков возглавлял футбольную команду мэрии Москвы в играх против команды Правительства России. Болезнь и политика казались несовместимыми, и это заставляло Собчака скрывать свои не слишком редкие недомогания. Как выяснилось, первый инфаркт был у него еще до того, как он стал народным депутатом СССР. Он преодолел этот недуг и почти забыл о нем. Второй инфаркт случился осенью 1991 года, вскоре после попытки путча 19–21 августа. Однако он сумел скрыть этот недуг от всех, кроме лечащих врачей.
Новое обследование А. Собчак прошел в 1993 году в США, и здесь ему было рекомендовано аортокоронарное шунтирование. Собчак отказался: это был слишком трудный год для России, а о нем говорили тогда как об одном из наиболее вероятных преемников Ельцина.
Третий инфаркт произошел у Анатолия Александровича 3 октября 1997 года в здании прокуратуры. В медсанчасти № 122, куда был доставлен Собчак, не хватало самого современного оборудования, и через несколько дней именитого пациента перевели в отделение реанимации Военно-медицинской академии, которую возглавлял тогда генерал-полковник медицинской службы Юрий Шевченко, человек с безупречной репутацией. Шевченко являлся главным кардиохирургом Санкт-Петербурга и Ленинградской области, а также руководителем клиники сердечно-сосудистой хирургии им. П. Куприянова. В городе не было лучшего места для лечения заболеваний сердца.
По поводу болезни А. А. Собчака здесь провели три консилиума с приглашением самых опытных врачей. Их заключение оказалось неутешительным. Инфаркт у пациента осложнялся наличием аневризмы желудочка, то есть локального выпячивания истонченной стенки сердечной мышцы. При таком диагнозе никакой кардиохирург не стал бы рекомендовать проведение немедленной операции. К ней Собчака нужно было долго готовить в условиях полного отдыха и специального лечения. Даже сообщать диагноз пациенту было нельзя; это могло стать причиной повышенного беспокойства и волнения, а нужен был покой. Бывший мэр Санкт-Петербурга оказался слишком ранимым, хотя и старался скрывать это.
После госпитализации Собчака некоторые газеты развернули клеветническую кампанию уже не столько против него, сколько против лечащих врачей и прежде всего против профессора Шевченко. Особенно отличились в этом «Независимая газета» и «Новая газета». Писали о нечестности врачей, о каких-то огромных кредитах, которые Собчак якобы давал и Военно-медицинской академии, и медсанчасти, и которые будто бы не были возвращены мэрии. Писали о давних дружеских связях Людмилы Нарусовой и Юрия Шевченко, который, дескать, по ее просьбе готов подтвердить любой диагноз… Тот факт, что Собчаку так и не была сделана операция, расценивался как доказательство злоупотребления медицинских работников в угоду бывшему руководителю Северной столицы.
Журналист Б. Вишневский заявлял даже, что необходима «независимая общественная экспертиза». Это была совершенно аморальная и неприличная политическая травля, перед которой Собчак, его жена и лечащие врачи оказались беззащитными.
Кто-то предложил провести телевизионное интервью с Анатолием Собчаком прямо в больнице. Странно, но врачи и сам Собчак согласились на это интервью. В больницу прошли телеоператоры и журналисты – и мы видели на экранах лежащего в больничной палате человека, который слабым голосом что-то отвечал на задаваемые ему вопросы. Все это, однако, только подстегнуло активность гонителей Собчака. Вот что писал после этого больничного «телеинтервью» П. Вощанов: «Собчак стремится раздуть опасность своей болезни и выбить слезу из глаз сограждан. Это политический шантаж. Этот человек не раз удивлял своей изворотливостью. Он дает интервью на койке в белых кальсонах, а его следователи каждодневно утирают грязь со своих мундиров. Он страдалец, а они гестаповцы. Секрет этой коллизии прост: если бы речь шла о каком-то простом гражданине, а тут нате вам, сам Собчак. Перед законом мы все, конечно, равны, но те, кто обретается во власти, все ж таки равнее. За украденную внизу копейку покарают, а вверху и миллионную кражу не разглядят»[64].
И это писал бывший пресс-секретарь Президента России Бориса Ельцина, который должен был хорошо знать, куда и как уходили из России и миллионы, и миллиарды.
К Ельцину в эти дни с просьбой о защите Анатолия Собчака приходили Чубайс, Немцов, Валентин Юмашев, другие демократы. Ельцин что-то просил передать Скуратову… Владимир Путин к Ельцину обращаться не стал. Он решил действовать самостоятельно, не посвящая никого в Москве в свои планы.
Путин в марте 1997 года был назначен начальником Контрольного управления Администрации Президента РФ. У него уже было несколько встреч с Борисом Ельциным. Президент пытался расспрашивать Путина о Собчаке и несколько раз неодобрительно отозвался о бывшем питерском мэре. Но Владимир Владимирович просто не стал поддерживать такой разговор.
3 или 4 ноября 1997 года Владимир Путин тайно приехал в Санкт-Петербург. О его пребывании в городе знало лишь несколько самых доверенных людей из Управления ФСБ по городу и Ленинградской области, а также из Управления по борьбе с организованной преступностью (РУБОП). Состав силовых структур в городе после выборов губернатора почти не изменился, и у Путина было здесь много добрых знакомых, которые готовы были помочь как ему, так и бывшему мэру.
В первую очередь Путин встретился с профессором Шевченко и выяснил все детали состояния и опасности, которые грозили Анатолию Александровичу. Путин поговорил с самим Собчаком и с Людмилой Нарусовой. Решение было однозначным: надо срочно увозить пациента за границу, подальше от Санкт-Петербурга. Но как это сделать? У Шевченко не было на этот счет никаких предложений, и Путин решил использовать свои возможности и только ему известные каналы влияния и связи. Описывая позднее свой успешный побег из Санкт-Петербурга, Анатолий Собчак ссылается на неожиданные для него конспираторские способности своей жены и на помощь Господа. Но кроме жены и Бога об успехе этой необычной спецоперации позаботился и их добрый знакомый – Владимир Путин.
