— Дерьмо–дерьмо–дерьмо–дерьмо–дерьмо…
Скорчившись в ужасе в своей уютной подбрюшной башне, Джонстон М'боте едва различал голос командира, выкрикивающий проклятия.
— Я вижу тебя, вижу, ублюдская сучья шлюха, вижу, вижу… — в яростном ликовании бормотал Джонстон М'боте сквозь сжатые зубы, вращая медные колесики и верньеры. — Я вижу тебя, красавица! — Он навел огромный ствол на женщину, лежащую в груде разбитых кирпичей. — Вижу тебя…. — Что это Папа–Медведь так разорался? Как будто не знает, как трудно стрелять, когда эта чертова машина раскачивается и мотается туда–сюда, как пьяная. Предупреждение? Какое еще к чертовой матери предупреждение? Прицел засветился, идеально наведенный на цель. Стрелок Джонстон М'боте нажал маленькую красную кнопку.
— Ззззап! — выкрикнул он, и десятичасовая нога исчезла в ослепительной вспышке.
— О, черт, — сказал он.
— Ты, тупой ублюдок! — взвизгнул Папа–Медведь. — Я предупреждал тебя, я тебе говорил: осторожнее, осторожнее… — Т72 «Восточное Просветление» качало, как дерево на краю обрыва. Визжал и грохотал разрываемый металл, гиростабилизаторы выли, пытаясь удержать машину в вертикальном положении, а затем сдались, не выдержав экзамена. С величественной балетной грацией боевая машина накренилась — тахионные бластеры палили во всех направлениях, пар бил из лопнувших суставов — и грянулась об адамантово–твердую землю Дороги Отчаяния. В самые последние секунды свободного падения Джонстону М'боте открылось, что вся его жизнь была подчинена стремлению к этому славному моменту полной аннигиляции. За мгновение до того, как подбрюшная башня лопнула и он был раздавлен всей массой мертвого металла, как спелая слива, Джонстон М'боте вернулся к моменту своего рождения. Не успела его идеальной формы голова высунуться между материнских ляжек, как он понял, что изначально обречен. Его охватило глубочайшее отвращение. И тут же все чувства навсегда исчезли.
Качаясь туда–сюда между болью и сознанием, младший лейтенант Шеннон Исангани видела как бегемот пал, сраженный собственным оружием. Глубоко внутри нее родилось страшное, агонизирующее, разрывающее плоть хихиканье.
Арни Тенебра на минус пятом уровне под поверхностью Стальграда тоже наблюдала за падением бегемота. Для нее это был всего лишь один из фрагментов мозаики войны, чуть красочнее остальных. Мониторы, покрывавшие стену целиком, предоставляли ей эту мозаику во всем многоцветии и Арни Тенебра смаковала каждый оттенок; ее глаза метались от монитора к монитору — краткие, легкие соприкосновения с битвой, желание не пропустить ни единого мгновения Войны Сил.
Опустошительница повернулась от телевизионной бойни к времянамотчику, стоявшему посреди комнаты.
— Сколько еще?
— Две минуты. Сейчас мы присоединяем генераторы поля к токамакам.
Закричали наблюдатели, мониторящие происходящее на мониторах:
— Пехота! Она бросили вперед пехоту!
Арни Тенебра вернулась к видеостене. Тонкая белая стрелковая цепь безо всяких усилий продвигалась по траншеям в направлении Стальграда. Орудия боевых машин прикрывали ее огнем. Она повысила увеличение и увидела на плечах парламентариев знакомые неуклюжие рюкзаки.
— Ловко, ловко, ловко, Мария Квинсана, — прошептала она так тихо, чтобы никто не услышал ее и не заподозрил в безумии. — Ты почти сравнялась со мной, но только почти. — Звуки стрельбы достигли ее слуха, приглушенные до уровня детских хлопушек — нападающие столкнулись с защитниками. Бутафорская война, война ты–убит–лежи–не–двигайся–двадцать–секунд, в конце все идут по домам обедать. Полеизлучатели били по полезилучателям, пока наконец тахионные орудие не положили конце игре на сегодня и навсегда.
— Готовы! — закричал Дхаврам Мантонес.
— Тогда чего же мы ждем? Действуйте! — сказала Арни Тенебра, Опустошительница. Она надела боевое снаряжение. Дхаврам Мантонес повернул рубильник, направляя всю энергию токамака Стальграда во времянамотчик. Эпохи распахнулись перед Арни Тенебра, как пасть, и она бросилась в бездну, разбросав остаточные изображения.
Реальность кончилась.
63
Первое, что бросилось в глаза господину Иерихон и другим горожанам в Бар/Отеле, когда реальность кончилось — это что они прилипли к потолку. Будучи разделены на момент воздушного налета, они успели собраться вместе, пробравшись по тоннелям и пещерам, которые пронизывали скалы под Дорогой Отчаяния, как пчелиные соты: едва успели отзвучать взволнованные приветствия, они обнаружили, что столы, чашки, ковры, бутылки и стулья порхают по комната. Каан Манделла неловким брассом погнался за самодельным радиопередатчиком, плывущим между стропилами. Раджандра Дас заякорился за ламбрекен и свесившись вниз, выглянул из окна. Нападающие, обороняющиеся, безбашенные съемочные команды, ламы, свиньи и дворняги дрейфовали на уровне карнизов. В полуквартале отсюда гравитация, казалось, изменила вектор на противоположный: дома, деревья, животные, земля и камни падали в небеса. С другой стороны улицы три пустых гостиницы и кафе «Изумительное кэрри» торчали из огромной песчаной дюны. Улицу невесомости накрыла черная тень; над Дорогой Отчаяния парило нечто оранжевое, массивное, размером с амбар.
— Что происходит?
В глубинах гипоталамуса господина Иерихона яростно спорили Высокие Пращуры, пока сам он пытался зацепиться за канделябры. Их вердикт оказался ужасающим.
— Похоже, им удалось запустить времянамотчик.
— Когда им пользовался доктор А., ничего такого не было.
Половина присутствующих не понимала, о чем говорят Раджандра Дас и господин Иерихон.
— Алимантандо держал формулу Темпоральной Инверсии в секрете: инженеры Тенебра, должно быть, воспроизвели ее неправильно. Вместо того, чтобы добиться текучести во времени, они создали зону временной текучести и поломали реальность. Законы пространства и времени изогнулись, и я думаю, фрагменты альтернативных вселенных наложились на нашу.
— Что все это значит? — спросила Санта Екатрина Манделла, которая была одиннадцать лет замужем за законами пространства–времени.
— Это означает конец согласованной причинно–следственной реальности. — Первые судороги тверди сотрясли Бар/Отель. Сами скалы, освобожденные от действия гравитации, начали сдвигаться и расползаться. — Если только…
— Если только что? — одновременно спросили Севриано и Батисто Галлацелли. Высокие Пращуры уже ответили на этот вопрос, и этот их ответ был не менее пугающим, чем первый.
— Если только мы не отключим источник питания времянамотчика.
— Вы говорите о стальградском токамаке?
— Да. И я хочу, чтобы ты пошел со мной, Раджандра Дас. Мне понадобится твоя власть над машинами.
— Ты не справишься, старик, — сказал Каан Манделла. — Давай я пойду.
Господин Иерихон уже открывал дверь. Раскаленный ветер, в котором мелькали призрачные лица, мел вдоль по улице, унося все незакрепленные предметы и живые существа в пустыню.
— Боюсь, только я и справлюсь. Ты умеешь хранить секреты? Слыхал когда‑нибудь о Дамантиновом Благочестии?
— Только Высокие Семьи… — начал Каан Манделла, но господин Иерихон, бросив «именно», нырнул на улицу. Раджандра Дас после секундного замешательства сиганул следом.
— Попробуйте вызвать Персис по радио, — крикнул он на прощание. — Нам может понадобиться ее помощь. — Он не стал добавлять — если она еще жива.
На повороте на Хлебную действие гравитации восстанавливалось, однако господину Иерихону и Раджандре Дасу пришлось искать укрытие от кипящего дождя. Под подоконником они обнаружили наполовину сварившегося партизана. Господин Иерихон освободил его от боевой брони и надел на Раджандру Даса шлем, силовой и боевой комплекты.
— Тебе они могут понадобиться, — сказал господин Иерихон. Чтобы различить раздававшуюся неподалеку пальбу, Дамантинового Благочиния не требовалось.
Двое мужчин забежали, спасаясь от обжигающего дождя, в здание суда, где стрелки муниципальных часов вращались со скоростью, сжимавшей часы в секунды. Старясь на глазах, они бегом покинули зону ускоренного времени и угодили в джунгли, заросшие зелеными лианами и виноградной лозой, обвившейся вокруг дымящихся остовов двух боевых машин. Господин Иерихон обогнул зоны относительности и через регион необъяснимой ночи выбежал на улицу Алимантандо. Взрывная волна от разрядившегося поблизости полеизлучателя сшибла их обоих с ног. Раджандра Дас как раз нырнул за господином Иерихоном в укрытие, когда град черепичных осколков с крыши мэрии обрушился на фасады домов по улице Алимантандо. Через секунда времятрясение унесло мэрию в неведомое, заменив ее гектаром зеленого пастбища, беленым забором и тремя с половиной черно–белыми коровами.
