Сидевший в кабине Давыдов, пользуясь этой шумихой, нырнул в кусты. Немцы сделали вид, что его не заметили. «Старые приёмы, — подумал Жан, вспомнив бегство из гестапо Белова. — Не выйдет…» Он стал следить за ним издали неотступно. Провокатор петлял по улицам и переулкам, частенько посматривая на ручные часы. Должно быть, у него явка.

Давыдов, наконец, вошёл в сверкавшее стёклами казино, по соседству с Домом печати. Жан прошёл мимо, успев заглянуть в окно: там, за крайним столиком, пил коктейль чисто выбритый мужчина в штатском. Давыдов подсел к нему.

Спустя минуту и Жан был в этом казино. Бросив на стол бармену хрустящую немецкую марку, попросил коньяку…

Вечером он зашёл к Толику Левкову и сообщил ему адрес провокатора.

Через два дня гестаповцы обнаружили безжизненное тело Давыдова за костёлом, в полуразрушенном склепе.

Неожиданно в Минск за Кабушкиным пришла связная Ирма Лейзер.

— Батя просил, — сказала она, — чтобы ты срочно вернулся в отряд.

«Ещё срок неистек. Что бы это означало? — подумал Жан. — Или мы тут что-то проглядели и наломали дров?» Он вспомнил, до мелочей, всю операцию, связанную с уничтожением Давыдова. Может быть, место выбрали неудачное? Нет, польское кладбище не было конспиративным уголком подпольщиков. До сих пор там не проводилась никакая операция и, наверное, не думали ничего проводить. В противном случае Сайчик предупредил бы. Ведь прежде чем приступить к выполнению задания, Жан советовался с ним.

Сайчик только усмехнулся:

— Пойдёт ли такой зверь на твою приманку? Уж место очень глухое, — сказал он.

А «зверь» шёл, и ребята не растерялись… Может быть, прикокошили своего, переодетого? Нет, такая ошибка исключалась. Когда нашли труп провокатора в склепе, фашисты переполошились, как тараканы перед пожаром.

Часовой с автоматом у дверей землянки Ничипоровича велел подождать. Это тоже наталкивало на недобрые мысли. Раньше так не бывало — он всегда был желанным гостем…

Неожиданный, шальной ветер качнул острые наконечники елей и пышные макушки сосен. Они дружно зашумели и стихли. Где-то тоскливо прокуковала кукушка.

На стене, неподалёку от двери, мерно тикали ходики.

Наконец, Кабушкина попросили в землянку. Было прохладно, пахло свежей полынью. Для лесной землянки это казалось необычным. В детстве, когда Иван ходил за травой для кроликов, запах полыни вот так же приятно щекотал ноздри. Он рвал несколько веток, растирал руками их перистые листья, отчего запах становился сильнее, и, наслаждаясь, вдыхал. Потом тёр листья снова…

Жан старался не волноваться. Его глаза, хотя и потемнели от воспоминаний, смотрели так же, как и всегда, весело и чуть-чуть с озорством. Он был чисто выбрит, подтянут. Дай ему взвод, даже роту, он командовал бы ими не хуже любого фронтовика. Но тут партизанская зона. И у Кабушкина, хотя он числится в отряде лейтенантам и занимает должность заместителя начальника отдела штаба отряда, нет ни одного подчинённого. Он сам солдат, сам себе и командир… До сегодняшнего дня они — этот солдат и командир — выполняли свой долг безупречно. И поэтому на душе у Кабушкина светло, несмотря ни на какие сомнения. Собственно, это скорее были не сомнения, а раздумья, без которых не обойтись ни солдату, ни командиру, анализ своих поступков, к которому Кабушкин прибегал теперь всё чаще и чаще.

Командир отряда широкоплечий, высокого роста кадровый подполковник Ничипорович поднял голову, не отрывая взгляда от вороха бумаг, поправил гимнастёрку, ремень и весело произнёс:

— Вольно, лейтенант. Вольно… Я тебя давно жду, друг мой. Целых три дня. Ну, садись. Первым делом выкладывай о проделанном…

Кабушкин подробно доложил об уничтожении провокатора, похвалил ребят. В заключение сказал, что он и его ребята готовы выполнить новое задание.

Ничипорович встал (встал и Кабушкин), его умные, проницательные глаза сузились, на широком лбу появились морщинки. Он закурил свою трубку и медленно, выпуская сизые кольца дыма, стал ходить по скрипучим половицам широкой землянки. Так он поступал всегда, когда его что-то волновало. Батя думал.

Зазвонил телефон на столе, но командир не брал трубку. Будто не слышал ничего, всё ходил и ходил. Размеренно и сосредоточенно, под тиканье настенных часов.

Появился радист с папкой бумаг. Положив её на стол, козырнул и сказал лишь две фразы:

— Срочно. С Большой земли. Не дожидаясь ответа, вышел.

Командир отряда остановился. Не садясь за стол, раскрыл папку, прочёл расшифрованную радиограмму.

— Если бы я знал, что это за пастух… — произнёс он в задумчивости.

— Товарищ командир, разрешите мне высказаться: пастух — видная фигура, ему подчиняется всё стадо. Может, я разузнаю… С пастухами да с козочками в своё время дело имел, и теперь, если нужно, не прочь…

Глаза командира озорно заблестели:

— «Дело имел», говоришь? Значит, пробовал жирную козлятину? Поэтому, наверное, ты шустрым парнем стал. А, Жан?

— Не скрою: было дело, товарищ командир. В молодости. Шумно, с выпивкой на берегу Волги. Помнится: пикник устроили…

Командир почесал затылок:

— А что, можно повторить этот пикник. Раз ты уже и опыт имеешь… Если он не согласится идти в лес, можно, конечно, в ресторанчике каком-нибудь выпить коньяку с лимончиком. Поскольку этот пастух не из простых… Сам говоришь: «подчиняется всё стадо»…

— Понятно, товарищ командир. Только разрешите выяснить одну маленькую деталь: потом его к праотцам отправить, да?

Ничипорович засмеялся:

— Нет, Жан. На этот раз задание посложнее. Его не надо уничтожать. Он должен работать на нас.

— А если не согласится? — Жан вопросительно взглянул на Ничипоровича.

Тот молчал, раздумывая.

— Он немец?

— Да.

— Тогда ничего не выйдет.

— Не все немцы фашисты, Кабушкин. Да и многие из них поняли, что молниеносная война затянулась, оказалась бредом Гитлера. Скорее их отправят, как ты сам выразился, к праотцам, чем они увидят победу над Россией. Вот даже фашистская газета «Минскер цайтунг» пишет, что «на кладбище в Минске уже похоронено более тысячи шестисот немцев, павших от рук партизан». Ты знаешь, Жан, это только офицеры.

— Следовательно, и этот «пастух» — офицер?

— Разумеется… Большая земля так его окрестила.

— «Большая земля»? Это задание оттуда?

— Да, Жан. А твой «пастух» — Ганс Штрубэ, он же начальник канцелярии президента железных дорог «Центр».

У Кабушкина выступил на лбу пот. Он сел, взглянул на фотографию Штрубэ, потом переспросил:

— Вы не шутите, товарищ командир?..

— Никак нет, лейтенант. — Ничипорович, примяв большим пальцем пепел в трубке, опять закурил, стал ходить по землянке. — Конечно, это очень опасно. Но другого выхода нет. Мы тебе верим, Жан…

Кабушкин мысленно обругал себя за неуместный вопрос. А вдруг командир подумал, что он испугался, что он — трус, который дрожит за свою жалкую шкуру…

Жан поспешил ответить:

— Я попробую, товарищ командир.

— Отлично, Кабушкин. Теперь к делу. Большая земля предполагает, что к «пастуху» можно и нужно подобрать ключ. Но будь осторожен: Штрубэ умный и ловкий человек.

За Гансом Штрубэ Жан наблюдал издалека. Чтобы поближе познакомиться с ним, надо было хорошо изучить этого человека: знать его повадки и настроение, отчего Штрубэ иногда злится, что ему по душе, а что нет. Только после этого можно было приступить к делу. Конечно, как и другие его соратники, Ганс, наверное, любит золото. Не исключено, что он клюнет на эту приманку. Только нужно деликатно предложить её. Но как? Не скажешь, будто ненароком: «Вот тебе золотишко, а ты, друг ситный, подавай нам за это ценные сведения о движении поездов по железной дороге для передачи в Москву». Немцы — народ щепетильный, самолюбивый.

Жан стал крутиться на станции.

У железнодорожников была «страда». Около десяти паровозов стояли возле ворот депо, дожидаясь ремонта. Одни под парами, другие, как покойники, холодные. Значит, стоят они тут не меньше трёх-четырёх суток! Раз их столько скопилось у ворот, то в самом депо, видать, яблоку упасть негде.