Олэн шевельнул пальцами. Сейчас рука была легкой и подвижной, а под взглядом Франциска Первого или братьев Шварц она будто наливалась свинцом…

- И нечего мандраж кидать, - громко сказал Олэн.

Тренировка придавала ему уверенности. Оставалось проверить левую руку. Она почти не уступала правой.

Олэн долго выбирал галстук. Наконец остановился на зеленом, точнее, цвета чуть поблекшего от времени гобелена, с едва заметными кирпичными полосками. Узел он всегда завязывал очень свободно, полагая, что так элегантнее да и ткань меньше портится.

Был уже полдень. Олэн слышал, как трое остальных возятся на верхнем этаже. Наверняка скоро пойдут обедать в безымянный ресторанчик у Версальских Ворот. Франциск Первый и его свита обычно старались смешаться с толпой мелких служащих.

Олэн вышел во двор и направился в мастерские. С одной стороны большая часть стены являла собой сплошное стекло. Получив такое роскошное освещение, Олэн установил модель трассы для автогонок «кольцо24». Мосты, перекрестки, крутые виражи - все выдавало руку профессионал. Олэн использовал четыре дорожки, то есть манипулировал сразу четырьмя машинами. У него были красные, зеленые, черные, желтые и белые модели. Несколько машин стояло в резерве на старте у миниатюрных заправочных колонок. Эта игрушка выглядела, как настоящая: маленькие механические флажки, микрофон, дабы возвещать о начале и комментировать ход состязания, большое табло, пожарники, механики, обслуга не выше пяти сантиметров…

Олэн строил макет с любовью, добавляя то один штрих, то другой, пока не получилось само совершенство. Он даже разлил по поверхности немного бензина и масла, чтобы «создать атмосферу».

Он включил ток и взял в обе руки по пульту. На трассу вылетели две машины - красная и черная. Каждая могла двигаться со скоростью двести километров в час.

Правое колесо черной машины соскользнуло с дорожки, и игрушка на вираже кувыркнулась через балюстраду.

Олэн сидел на корточках в центре, и от нетерпения он не стал поднимать машинку. Вместо нее он вывел на трассу другую и долго забавлялся, переключая скорости.

Есть ему не хотелось. Около двух пополудни он вернулся к себе в комнату, убрал пистолет и пошел в гараж, где стояла и его собственная машина.

Бывший гонщик ездил на «альпин» - двухместном «рено». Этот «аэродинамический гроб» срывается с места и исчезает с глаз в считанные секунды.

Олэн сел за руль и, миновав ворота, запер их за собой. «Фиат» исчез. Должно быть, тройка бандитов отбыла на нем обедать.

Олэн доехал до улицы Боэси и остановился на углу авеню Персье у «скромного» мехового магазина Ревейона, в чьих витринах красовалось несколько десятков миллионов в виде изделий из шкур и шерсти.

Он долго топтался у витрины, будто собираясь разбить ее и смыться, сгибаясь под тяжестью мехов, как какойнибудь эскимос после зимней стоянки.

Однако с другой стороны улицы Олэна жег пристальным взглядом полицейский, и в конце концов он решился войти в святилище. Там бродили дветри уже сделавшие покупки пары. Мужчины выглядели весьма трогательно.

Олэном немедленно занялись. Золотое правило фирмы - «никогда не заставлять клиента ждать». Брать тепленьким. Не дать энтузиазму остынуть. Второе правило: «Держаться почтительно, но с достоинством». То есть ни много, ни мало.

Олэн хотел купить норковое манто. Он протянул продавщице записанные на бумажке размеры будущей обладательницы. Та взглянула на нее с видом светской дамы. Олэн мог бы с легкостью представить ее в роли хозяйки замка, хотя его собственный опыт в этом плане ограничивался образами, воплощенными Эдвиж Фейер и Марлен Дитрих. [32]

От манто из дикой норки Олэн отказался. Не из экономии, а чтобы не нарушать пределов правдоподобия.

Выбрал он классическое манто. Мех был, пожалуй, светловат, но широкий воротник наверняка будет к лицу молодой женщине. Продавщица назвала цену в новых франках. Ровно столько каждый из гангстеров выделил ему из своей доли добычи. Олэн представил, будто он покупает манто на деньги одного из Шварцев.

- Как вам угодно расплатиться, месье? - вежливо осведомилась продавщица.

- Наличными, - коротко бросил он.

Она с улыбкой проводила Олэна до кассы. В высшей степени неприятно отказываться от чека незнакомого фирме клиента.

- Прошу вас, уложите его в обычную картонку. Без всяких надписей. Потом заверните коробку в бумагу и перевяжите бечевкой. Потом снова заверните и опять завяжите. И еще раз. Разумеется, писать ничего не надо.

Объясняя, Олэн всякий раз делал соответствующее движение. Он вообще чаше всего говорил на языке жестов. Продавщица выслушала его с полной невозмутимостью.

- Прикажете доставить на дом, месье?

- Нетнет, я сейчас же его заберу.

Он заплатил. В кармане осталось примерно столько же. Остальные деньги лежали в ящике комода. Олэн знал, что братья Шварц способны убить его под горячую руку, но не ограбить.

Какаято дама не решалась остановить свой выбор на манто из белой лисицы или оцелота. Похоже, она не ограничится одной покупкой…

Олэн вышел с манто под мышкой, его проводили до самого порога. На ветровом стекле красовалась бумажка - штраф за парковку в недозволенном месте. Он швырнул ее в канаву и сел за руль.

На правах оставались его настоящее имя и адрес в Марселе («когдато он тоже был настоящим…»).

С тех пор Франсуа Олэн как член общества как бы перестал существовать. Иными словами, не платил налогов, государственной страховки и прочей ерунды. А его ремесло не требовало регистрации и торговой марки.

Квитанции, должно быть, скапливаются на столе какогонибудь чиновника. Что ж, жить хочется всем.

Бенедит Бриак жила на авеню Маршала Лиотс, напротив скакового поля в Отейле.

Ей было двадцать восемь лет. До двадцати двух Бенедит не знала горя, а потом целых четыре года ей пришлось бороться со смертью, которая с упорством крота пыталась изгрызть ее левое легкое.

Два года назад Бенедит избавилась от этой напасти. С условием, что она ничем не будет злоупотреблять. Впрочем, вкус к излишествам она уже утратила.

Мадемуазель Бриак жила тихо и скромно, прикасаясь к людям и предметам с величайшей деликатностью. Так кошка лакает молоко.

Она расписывала фарфоровые горшочки, а что до приятелей, так ее болезнь обратила их в бегство. Бенедит все пришлось начинать с нуля. И она даже нарочно сменила квартиру, чтобы помешать им вернуться. Бывшие друзья представлялись ей в виде цепочки из дохлых крыс, плывущих по воде.

Она стала ждать новых. Таких, например, как Франсуа Олэн, который сейчас выходил из лифта с картонкой в руке.

Ключа у него не было. Бенедит больше не хотела никому давать ключ. Он позвонил. Она открыла.

Олен поцеловал ее в губы, очень нежно держа за руку. Бенедит закрыла глаза. Она не пользовалась косметикой. Длинные ресницы были мягкими и пушистыми. Гладко расчесанные на прямой пробор волосы подчеркивали романтичность ее облика.

Бенедит стояла в белом рабочем халате. Она работала у окна, выходившего на небольшой балкон. Здесь, на последнем этаже, мастерскую всегда заливал свет. Совсем как под открытым небом…

- Это тебе, - сказал Олэн, протягивая картонку.

Он снял пиджак, бросив его на кресло в стиле Людовика XV. Но Бенедит, прежде чем открыть картонку, не дала пиджаку упасть и повесила на вешалку в шкаф. Вокруг нее всегда стояла особая тишина. И Олэн уже в который раз с волнением подумал, что она похожа на статуэтку из саксонского фарфора на пианино, в застекленной витрине или на старинном комоде.

Сегодня она рисовала бледноголубой краской. Такой цвет называют перванш. Олэн разглядывал выстроенные в ряд горшочки. Он никогда к ним не притрагивался. Не решался тронуть, боясь испортить или разбить.

Даже ночью он прикасался к Бенедит с благоговением, словно опасаясь оборвать чтото очень важное.

Она разрезала бечевку, слой за слоем разворачивая бумагу.

- Это шутка?

- Почти. Только сразу ничего не говори, ладно?