Фулнер увидел, как напряглось в кресле тело Младана, а его взгляд стал тяжелым и пронизывающим.

— Значит, тебя послал ко мне воевода Асмус? Отчего ты у него в такой чести?

Викинг интуитивно почувствовал, что вопрос кмета не так прост, как мог показаться на первый взгляд. Поэтому в ответе необходимо быть предельно осторожным, постаравшись уклониться от дальнейшего разговора о главном воеводе Асмусе, о его теперешнем местопребывании либо планах. Ведь в эти минуты Фулнер играет не словами, а собственной жизнью.

— Ты меня не так понял, болгарин, — невозмутимо ответил он. — Главный воевода послал к тебе только сотника, а поскольку я побратим Владимира, он взял меня с собой. Но зачем главный воевода отправил к тебе гонца, я не знал до тех пор, покуда сотник не сказал мне об этом.

— Он поведал тебе о поручении воеводы Асмуса? — недоверчиво спросил Младан. — Зачем и когда?

— Сотник был ранен в плечо и ногу, потерял много крови. К тому же ромеи шли по нашему следу, и я не имел времени даже перевязать его. Перед тем как потерять сознание и начать разговаривать с душами предков, уже окружившими его, сотник сообщил мне, с чем послал его главный воевода.

— Что же он сказал тебе? — впился Младан глазами в лицо викинга.

— Твой побратим Асмус передает тебе только одно слово — «пора».

— И больше ничего?

— Не знаю, болгарин. Сотник велел передать мне лишь это. Надеюсь, он скоро придет в себя, и тогда ты узнаешь у него все, что пожелаешь или сочтешь нужным. А сейчас позволь мне отдохнуть. Я очень устал и еле держусь на ногах.

— Ты отдохнешь, викинг, но вначале расскажи, что все-таки случилось с вами в пути. Как погиб мой проводник и вся охрана сотника? Отчего ранен он сам и почему цел и невредим только ты, единственный среди русичей варяг?

— Я отвечу на все вопросы, болгарин. Мы скакали в замок вслед за проводником, когда на нас внезапно напали ромеи. Вначале они обстреляли нас из луков, затем набросились из засады на уцелевших. Стрелами были ранены почти все наши воины, кроме сотника и меня. Мы скакали с ним рядом, поэтому ромеи, которым гонец нужен был живым, не выпустили по нас ни единой стрелы. Завязался рукопашный бой, мы с сотником стали пробиваться в придорожный лес, остальные русичи прикрывали наш отход. Когда они погибли, ромеи двинулись по нашему следу. Но стоило нам на узкой горной тропе в одном из ущелий свалить троих из них стрелами, как желание охотиться на нас у них пропало. На прощанье они засыпали нас стрелами, две из них угодили в сотника…

— И ни одна в тебя? — насмешливо спросил Младан, перебивая викинга на полуслове.

— И ни одна в меня, — нисколько не смущаясь от язвительного замечания, ответил Фулнер. — Нас преследовали ак-риты, умелые и опытные воины. Им ли не отличить простого викинга от знатного русского сотника, который только один мог быть столь нужным для них гонцом? Убедившись, что им не удастся захватить гонца живым, они стреляли в первую очередь в него.

— Что произошло дальше? — спросил Младан, которому ответ Фулнера показался вполне правдоподобным.

— Вначале мы шли по ущелью, в котором отвадили от себя ромеев. Но когда возле родника сотнику стало совсем худо, я понес его на себе и начал пробираться вновь к дороге. Уже на ней, рядом с замком, нас повстречали твои дружинники. Вот и все, что я могу рассказать. Тебе этого достаточно, кмет?

— Можешь отдыхать, варяг, — ответил Младан. — Найди во дворе замка воеводу Бориса, он укажет место, где тебе надлежит находиться. Ступай.

Фулнер не сдвинулся с места.

— Кмет, я и сотник — побратимы. Ты знаешь, что это такое. Разреши мне остаться с раненым. Я хочу неотлучно быть подле него и делать для русского брата все, что в моих силах.

— Ты прав, варяг. Полностью одобряю твое решение, — дрогнувшим голосом сказал Младан. — Будь с сотником, а когда ему станет лучше и он сможет говорить, немедленно сообщи мне.

Владимир лежал в небольшой, опрятно убранной комнате на низкой широкой лавке. В его лице не было ни кровинки, руки безжизненно свисали до пола, в углу рта запеклась струйка крови. Фулнер осторожно присел на краешек лавки, поправил наброшенный на сотника свой плащ, перевел взгляд на хлопотавшего возле русича невысокого, подвижного старика болгарина.

— Я слышал, что ты лучший лекарь кмета. Скажи, будет ли жить мой товарищ?

Болгарин перестал перемешивать в деревянной чашке мутное снадобье, бросил в него щепотку коричневатого порошка.

— Варяг, не я даю людям жизнь, не мне отнимать либо распоряжаться ею. Мне неведом конец жизненной черты твоего товарища, однако постараюсь сделать ее как можно длиннее. Все остальное в руках Божьих.

Фулнер хрипло рассмеялся:

— Старик, ты веришь в Христа, а хочешь исцелить язычника. Знаешь ли, что только сегодня утром он шел против твоих единоверцев с мечом в руках? Неужто твой Бог может помочь в подобном деле? — насмешливо спросил он.

С лица болгарина исчезло добродушие, с губ сбежала улыбка. Он пристально посмотрел на викинга:

— Раненый — русич, значит, мой брат по крови. Каждому из нас дано выбирать веру и кумиров, мы можем отрекаться от них и находить новых. Однако голос и зов крови не позволено изменить никому. Я стану бороться за жизнь русича до конца, даже если наперекор сему пойдут все обитатели Небес. Я должен спасти своего брата и твоего боевого товарища.

— Помоги тебе в этом Один. Но в твоих ли это силах, старик? — усомнился Фулнер. — Ведь раненый почти не дышит.

— Русич молод и крепко сложен, его раны не опасны и не загрязнены. Он просто очень устал и потерял много крови. Ему прежде всего нужны сон и покой, а мой уход и снадобья ускорят его выздоровление. Если твой товарищ увидит завтра солнце, можешь считать его спасенным, — уверенно закончил болгарин.

Фулнер собирался продолжить разговор, но громкое ржание и звон оружия во дворе замка привлекли его внимание. Подойдя к окну, он в наступивших сумерках сумел разглядеть, что в крепостных воротах появился большой отряд болгарских всадников. Викинг обратил внимание на ехавшего впереди отряда высокого смуглого воина, который в сопровождении нескольких спутников сразу поскакал к дому кме-та. Спешившись, воин бросил поводья коня в руки выскочившего навстречу ему слуги, направился внутрь дома. Прибывшие с ним всадники тоже соскочили с лошадей, двинулись за воином.

Вот тяжелые шаги вошедших в дом загремели рядом с дверью комнаты, в которой находился Фулнер, переместились к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, где располагалась горница кмета. Нахмурив брови, болгарин-лекарь подошел к двери, распахнул ее, высунул голову наружу.

— Воевода, здесь раненый! — крикнул он. — Ему нужны тишина и покой!

— Прости, старче, — донеслось виновато от лестницы, — я ничего не знал. Эй вы, потише, здесь не лес…— раздался этот голос уже с повелительными интонациями, и шум шагов сразу стих.

Удивленный Фулнер замер у окна. Лекарь назвал прибывшего воина воеводой, а у кмета Младана было только двое воевод: Борис и Любен. Борис находился в замке, значит, прискакавший не кто иной, как Любен, который сейчас должен находиться в ущелье у Острой скалы и собирать там в единый кулак дружину кмета. Что заставило его оставить указанное Младаном место и прибыть к нему в замок? Наверняка нечто важное. Но что?

Фулнер подошел к двери, высунул голову из комнаты. У начала лестницы, ведущей наверх, в покои кмета, стояли два воина с копьями в руках. Шаги воеводы и его спутников звучали уже наверху. Вот они оборвались, раздались два глухих удара от упершихся в пол древков копий, и тотчас проскрипели открывавшиеся двери. Фулнер провел рукой по лицу, задумался. Как важно услышать разговор кмета и воеводы, однако наверх ему не попасть: осторожный воевода выставил стражу у лестницы и у двери горницы Младана.

Неожиданно викинга осенило. Он вновь подошел к окну, по грудь высунулся наружу. Окно выходило в маленький ухоженный садик. Стена, в которой находилось окно, была густо увита диким виноградом. Большие ярко-зеленые листья покрывали стену сплошным пышным ковром до самой крыши, оставляя доступными для солнца и воздуха лишь не заслоненные ими окна. Чтобы лоза могла виться в нужном направлении, в стену дома были вбиты толстые металлические крючья, к которым заботливые руки садовника крепили ви-ноградные плети, придавая им необходимое положение и не позволяя падать вниз под собственной тяжестью.