Так оно и оказалось на самом деле. Леса и рощи, села и небольшие хутора перед фронтом корпуса были забиты немецкими танками, артиллерией и мотопехотой. Противник стянул сюда и продолжал стягивать крупные силы. Все это тщательно фиксировали разведчики в течение 5 августа. В ночь на 6-е лейтенант Захаров отправил трех бойцов в батальон с подробным донесением.

Чтобы обеспечить безопасный выход разведотряда после выполнения задания, Захаров оставил группу младшего лейтенанта Губы на краю заболоченного кустарника, узкой полоской уходившего в расположение противника — по этому кустарнику они и пробрались накануне, словно по коридору, во вражеский тыл. А сам с пятью разведчиками решил задержаться, чтобы повнимательнее изучить обстановку вокруг двухэтажного дома в сосновом лесу, что находился в двух километрах от «коридора». Дом тщательно охранялся, что и привлекло к нему внимание группы. Он стоял в трехстах метрах от широкого шоссе, надежно скрытый от людских глаз густой кроной елей и сосен да густыми зарослями декоративного кустарника. К дому изредка подъезжали легковые машины и мотоциклы. Разведчики еще затемно выбрали удобное для наблюдения место в кустарнике, хорошо окопались и замаскировались. Стали наблюдать.

Первые же минуты наблюдения показали: перед ними резиденция крупного фашистского начальника. У дверей, по углам дома, у шлагбаума, который уже успели установить у въездных ворот, с автоматами в руках дежурили... офицеры!

Около полудня из дома вышел офицер. Лейтенант Захаров хорошо разглядел в бинокль полковничьи погоны. В сопровождении майора и двух автоматчиков он подошел к машине. Все трое заняли места, и машина покатила по шоссе.

— Это, пожалуй, если и не самый главный гусь, то что-то вроде того, — заметил кто-то из разведчиков. [247]

— Верно, — согласился Захаров. — На обратном пути будем брать. Лучшего «язычка» и не придумаешь.

Сообщив разведчикам свой план захвата «языка» и указав каждому порядок действий, лейтенант приказал нескольким бойцам переползти в более удобное место, имевшее хорошо скрытые пути отхода, и там притаиться.

Ждать пришлось почти шесть часов.

Место засады находилось у крутого поворота шоссе, скрытого кустарником, где любая машина должна была непременно замедлить ход. А это как раз и требовалось разведчикам.

Немцы, скажем прямо, допустили непростительную оплошность. Открытый «мерседес» с теми же пассажирами возвращался без дополнительной охраны.

Первым выскочил на дорогу из гущи кустарника разведчик Николай Петровичев и одним выстрелом убил шофера. «Мерседес» уткнулся в придорожную бровку и остановился. Петровичев бросился к дверце, рывком открыл ее. Тело шофера вывалилось ему под ноги. Сидевший рядом адъютант выхватил из кобуры пистолет, но справа у машины уже находились Захаров с двумя бойцами. Майора пришлось прикончить кинжалом.

Самый сильный красноармеец Василий Маркин бросился к задней дверце слева — там сидел полковник. Пока Захаров с товарищами обезвреживал автоматчиков, Маркин выволок полковника из машины, сгреб в охапку и уволок в лес. Один из разведчиков наблюдал за обстановкой на дороге в готовности открыть огонь.

В салоне оказался еще один очень тучный офицер. Он покорно вышел сам. При осмотре машины в ней обнаружили небольшой ящик с документами и Железными крестами. Его тоже разведчики прихватили с собой.

Красноармеец В. Шматков, по специальности механик-водитель, помог Петровичеву оттащить в кусты тело шофера, затем сел за руль и отогнал «мерседес». Все члены группы собрались вместе и быстро отошли от места поиска в глубь леса.

Понимая опасность положения, Захаров, не теряя ни минуты, повел свою группу в обратный путь. Пленные вели себя смирно. Полковник шагал бодро. А вот второй офицер с перепугу еле передвигал ноги. Пришлось тащить его поочередно на себе. Без передышки пересекли болото, потом вброд перешли речку и наконец приблизились к «коридору», где их ждала вторая группа — двадцать [248] семь человек во главе с младшим лейтенантом Губой.

Позади все было тихо. Видимо, немцы не обнаружили исчезновения полковника. И лишь когда весь разведотряд со своей добычей подошел к передовым постам родного разведбатальона, у противника начался переполох. Залаяли овчарки, застрочили автоматы, взвились осветительные ракеты, хотя было еще относительно светло.

Разведчиков с нетерпением поджидали начальник разведки дивизии капитан Архипов, врач, санитары с носилками.

Всю ночь в расположении гитлеровцев шла стрельба и бушевали фейерверки, но их поиски оказались тщетными. Командир пехотной дивизии и его личный фельдшер уже давно сидели в блиндаже комдива И. Г. Цибина и, покуривая сигареты, давали показания. А вот Захаров и его товарищи сами себе не верили: подумать только, притащили генерала!..

В пять утра на КП комдива Цибина приехали мы с генералом Фекленко: командарм Потапов, предосторожности ради, приказал ни в коем случае не перевозить пленного ночью с места на место и ждать самолета. Навстречу нам поднялся высокий и стройный немецкий полковник. Увидев генерала Фекленко, он первым делом попросил назвать фамилию и звание командира разведчиков, которые взяли его в плен. Услышав, что Захаров всего-навсего лейтенант, пленный с достоинством произнес: «Ну что ж, я солдат и люблю храбрых и сильных...»

В ходе возобновившегося допроса он многое рассказал о себе. Сообщил, в частности, что до мая сего года являлся комендантом одного из крупных французских городов. Сокрушенно качая головой, признался: никогда не предполагал, что попадет в плен, да еще в самом начале войны с Советским Союзом. Тем более, находясь в тылу своих боевых порядков... С досадой признался, что именно в тот день несколькими часами раньше он вручал на передовой награды отличившимся солдатам и офицерам. Не скрыл, что делал это для поднятия боевого духа войск перед готовящимся большим наступлением.

На вопрос, как оценивает он перспективы войны для фашистской Германии, командир немецкой пехотной дивизии сделал такое заявление: «Если раньше, будучи во Франции, я не мог даже мысленно допустить, что вермахт может терпеть поражение, то сейчас, после двухмесячных [249] боев моей дивизии на Восточном фронте, моя уверенность в окончательной победе поколебалась. И не потому, что я попал в плен. Нет. Мы имеем бесспорные успехи, но добиваемся их ценою слишком больших жертв. Я сомневаюсь, что Германия сможет долго выдерживать такое напряжение...»

— А вот мы никогда не сомневались в том, что Гитлер проиграет эту войну, — сказал генерал Фекленко. — И мы предоставим вам возможность самому убедиться в этом.

Пленный потупился.

Через несколько часов на поляне у леса приземлился самолет командарма, на котором увезли пленного фашистского генерала и его неразлучного спутника.

С самого утра и весь день 7 августа артиллерия 5-й армии и небольшие группы бомбардировщиков нашего фронта громили скопления вражеских войск. Немцы отвечали тоже морем огня, но эффективности не добились: в противоположность нам они слабо знали расположение советских частей...

А в разведбатальоне 43-й танковой дивизии был настоящий праздник. Танкисты чествовали своих героев-разведчиков. Особенно радовался успеху лейтенанта Захарова и его подчиненных комбат Архипов. Одиннадцать бойцов из разведгруппы Захарова были награждены орденами.

О судьбе одного из героев этого смелого поиска, младшего лейтенанта Губы, мне стало известно следующее. В 1943 году в битве под Курском он, уже в звании капитана, командовал танковой ротой 86-й танковой бригады и лично подбил шесть «тигров». А после войны Григорий Петрович, будучи майором запаса, славно потрудился на посту бригадира комплексной бригады в родном колхозе, что находится в селе Никифоровка, Артемовского района, Донецкой области.

* * *

Частым гостем в механизированных корпусах нашей армии был в тот период начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Иван Христофорович Баграмян. В своей книге «Так начиналась война» он вспоминает беседу с генералом М. И. Потаповым, которая состоялась в конце июля 1941 года. Командарм, [250] характеризуя боеспособность механизированных корпусов 5-й армии, их численный состав и наличие боевой техники, называл такие цифры. В 9-м мехкорпусе (до 19 июля им командовал К. К. Рокоссовский, а затем А. Г. Маслов) в строю оставалось всего три десятка легких танков, в 22-м генерала В. С. Тамручи — четыре десятка. А у Н. В. Фекленко, в 19-м, чуть побольше — около семидесяти, в том числе три десятка средних (Т-34) и тяжелых (КВ) танков. У остальных не было ни одного такого танка. Но, несмотря на понесенные потери, все эти корпуса упорно сражались с врагом.