Земля приближалась так быстро, что мне показалось, будто самолет падает. Но какое-то время он летел низко над землей и плавно сел на три точки около посадочного «Т», выложенного из белых полотнищ. Немного пробежав, машина останавливается, тогда инструктор увеличивает обороты двигателя и рулит в отведенное место. Зарулив и выключив мотор, Попович первым вылез из кабины. Я - за ним.

- Ну, Клевцов, как себя чувствуешь? Понравилось летать?

- Очень!

В этот день я впервые по-настоящему поверил в себя, в то, что я смогу стать летчиком.

Однажды после очередного контрольного полета Попович, вылезая из самолета, сказал:

- Сейчас полетишь с проверяющим.

Он ушел на командный пункт, а я в сильном волнении остался у самолета. [25]

«Еще никто из учлетов не летал на проверку, почему начинают с меня? Вдруг меня забракуют?»

Между тем инструктор уже возвращался вместе с проверяющим. Когда я увидел, что рядом с Поповичем - сам начальник аэроклуба Сергеев, у меня и вовсе перехватило дыхание. Михаил Васильевич Сергеев участвовал в боях на озере Хасан и был награжден орденом Красного Знамени.

Попович, видимо, заметил мое состояние, потому что, подойдя, сказал негромко:

- Спокойно, Клевцов. Главное - не волнуйся, представь себе, что летишь со мной.

И начальник аэроклуба меня подбодрил:

- Считай, что это - обычный полет. Инструктор докладывает, что ты уже достаточно подготовлен для самостоятельных полетов.

Едва запустили мотор и я стал выруливать для взлета, как забыл обо всем на свете, кроме своего дела.

Прилетев в заданную зону, одну за другой выполнил фигуры высшего пилотажа и повернул к аэродрому. Начальник аэроклуба не проронил ни слова и только над самым аэродромом внезапно убрал обороты двигателя и сказал:

- Клевцов, у тебя отказал мотор, производи посадку без мотора!

Поскольку прежде Попович неоднократно ставил передо мной такую задачу, я и на этот раз выполнил правильный заход, произвел точный расчет, совершил хорошую посадку и зарулил на заправочную стоянку.

Начальник аэроклуба вылез из кабины.

- Ну как, Клевцов, не устал? - спросил он.

- Нет.

- Тогда оставайся в кабине: полетишь самостоятельно.

Гляжу, техник загружает в переднюю кабину мешок с песком для балансировки, после чего Попович запустил мотор, пожелал мне счастливого полета и…

И я полетел! [26]

Летел один, самостоятельно - никто меня не инструктировал, не подстраховывал, не проверял - летел, как взаправдашний летчик!

Я представил себе, что в деревнях, над которыми я сейчас пролетаю, босоногие ребята, задрав голову, смотрят на мой самолет и не знают того, что ведет этот самолет такой же деревенский мальчишка…

Я ликовал в душе, а между тем спокойно и уверенно выполнял все, что требуется, и, пролетав положенное время, произвел посадку точно у знака «Т», зарулил на стоянку и выключил двигатель.

Первым меня поздравил инструктор, за ним пожал мне руку начальник аэроклуба, а там уж подбежали ребята, стали меня теребить, что-то говорили, о чем-то спрашивали… Я только улыбался в ответ, больше всего мне хотелось убежать куда-нибудь, остаться одному, чтобы еще раз мысленно пережить ни с чем не сравнимое чувство самостоятельного полета, свыкнуться с мыслью, что я - почти летчик!…

* * *

Приближался конец учебного года, надо было готовиться к зачетам и экзаменам в техникуме. Сейчас диву даешься, как могли мы выдерживать такие нагрузки! Вставать приходилось в два часа ночи, полеты продолжались до восьми утра. Прямо с аэродрома шли в техникум, с девяти часов начинались занятия. Сидишь, бывало, на лекции, изо всех сил стараешься вникнуть в смысл того, что говорит преподаватель, но глаза сами собой закрываются, и сколько ни три их кулаками - все равно клонит в сон. Толку от таких занятий было, разумеется, мало, но я упорно сидел над учебниками, благополучно сдал все зачеты и экзамены и был переведен на второй курс.

На летние каникулы студенты разъехались по домам, а 12 человек учлетов остались в Сарапуле, чтобы тренироваться в полетах.

Летом у нас появилось свободное время, мы могли [27] отоспаться всласть. И все бы хорошо, если бы не безденежье: многие ребята, подобно мне, не получали из дома никакой материальной поддержки.

Однажды к нам в общежитие заглянул студент старшего курва Петров.

- Ну, ребятишки, признавайтесь, кто хочет подзаработать? - бодро спросил он. - Как говорят в школе, поднимите руки!

Поднялось сразу десять рук.

- Я только что с пристани, узнал, что там можно наняться грузчиками: нагружать и разгружать баржи. Возьмемся?

- Возьмемся!

Назавтра, вернувшись с аэродрома после полетов, мы отправились на пристань. Нам предстояло разгрузить баржу с солью.

У меня за плечами надета колодка. Двое ребят поднимают мешок с солью весом в сто с лишним килограммов и укладывают его на колодку. Мешок, кажется, вот-вот придавит меня к земле, я с трудом удерживаюсь на ногах.

- Пошел! - командует Петров: он у нас за бригадира.

Делаю шаг, другой… Идти надо в гору, сначала по дощатому настилу, потом по ступенькам. От баржи до склада - 300 шагов: кто-то из ребят заранее вымерил расстояние. Идешь на подгибающихся ногах - и невольно считаешь шаги: сорок семь… девяносто четыре… сто тридцать два… Эх, сбросить бы мешок!… Нет, нельзя… Сто восемьдесят один… Перед глазами какие-то яркие круги… Ничего-ничего: перевалило на последнюю сотню… Другие же идут, дойду и я… Двести двадцать три… Двести девяносто девять… Дошел! Уф!

Обратно иду медленно, чтобы дать отдых спине, унять дрожь в коленках. И снова:

- Пошел!

И так все лето: с аэродрома - на пристань. [28]

Так как я первым в аэроклубе был допущен к самостоятельным полетам, то и программу этих полетов закончил раньше других. Попович, видя, с каким рвением отношусь я к делу, часто подсаживал меня в первую кабину к другим учлетам.

- Вместо мешка с песком, - шутил я, но, конечно, понимал, что делал он это для того, чтобы я в случае чего помог растерявшемуся товарищу: на меня наш инструктор, как видно, крепко надеялся.

…17 августа, накануне Дня авиации, подходит ко мне на аэродроме Попович и подает районную газету.

- Взгляни, - говорит он с улыбкой. - Узнаешь?

Я глянул - и обомлел: в газете - мой портрет!

- Молодец, Иван!-сказал инструктор. - Тебя отметили как отличника летного дела. Газету возьми на память, а завтра, в 16 часов, приходи в городской клуб: будет торжественное собрание, посвященное Дню авиации. Приходи обязательно: ты будешь сидеть в президиуме.

Я молча кивнул, потому что не мог найти слов, чтобы выразить охватившее меня чувство удивления и одновременно радости: со мной ли все это происходит? Сказать родителям - не поверят!…

Придя в общежитие, я первым делом развернул газету.

«Лучшие комсомольцы-учлеты Сарапульского аэроклуба», - прочел я. Кроме моего, в газете были помещены портреты еще троих: Вали Ивановой, Вениамина Глушкова и Алеши Савиных. Тут же была напечатана небольшая заметка Вали и Глушкова о том, что благодаря упорству и настойчивости они осуществили свою мечту и теперь летают на самолетах; они призывали юношей и девушек района поступать в аэроклуб.

Все следующее утро я не находил себе места. Застенчивый от природы, мучился мыслью, что сегодня мне предстоит оказаться под взглядами сотен людей…

Умылся и причесался с особой тщательностью, почистил свой видавший виды пиджак и вместе с ребятами, [29] студентами нашего техникума, к четырем часам отправился в клуб. Там уже было полным-полно народу. Я поискал глазами Поповича, но его нигде не было видно.

«Вот и хорошо, - подумал я с облегчением, - сяду с ребятами в зале».

Но тут меня окликнули:

- Клевцов!

Это был Сергеев, начальник аэроклуба. Я подошел, поздоровался.