Фронт в долине Янцзы
Линия фронта в Центральном Китае, по реке Янцзы, сложилась так, что попасть туда я мог лишь глубоким объездом через крайний юг страны. Наступила уже вторая половина октября, по нашим представлениям, зрелая осень, но здесь, на тропике Рака, по-прежнему властвовала тяжелая влажная жара. Опять вокруг были горы, дорога вилась как бы по узкому коридору, с обеих сторон которого плотной высокой стеной стояли перевитые лианами и колючками вечнозеленые джунгли. Впечатление было такое, что целый день ты едешь в атмосфере парной бани. И ночь не приносила прохлады. Та же духота, мошкара жужжала, тучами облепляя сетку кровати. Где-то в ночных горах жалобно вскрикивали обезьяны. Эти тропики, столь красивые и заманчивые на журнальных картинках, оказались в натуре весьма утомительными. В пути я много раз вспоминал нашу ядреную, свежую, ясную подмосковную осень.
Моими спутниками были переводчик Сун и ординарец-солдат Ли Гуи. Дорога с ее происшествиями нас по-настоящему познакомила. При первом же налете японских бомбардировщиков, неподалеку от города Хэньян, Сун опрометью выскочил из автомашины, ринулся в сторону и мчался, пока не споткнулся и упал. Ли схватил меня за рукав и, что-то быстро говоря, стал тянуть с дороги к промоине, где мы с ним и переждали налет. Тогда я подумал о нем: «Надежный парень». Потом, узнав поближе, был рад, что не ошибся. Ли Гуи был рабочим из Шанхая, стеклодувом, участником обороны шанхайского пригорода Чапэя, той обороны, [217] которая стала широко известна благодаря стойкости китайских солдат и рабочих, сражавшихся с японскими войсками до конца. Что же касается переводчика Суна, то хлопот с ним хватало. У него было два достоинства — высшее юридическое образование и хорошее знание русского языка. Недостатков было много больше, и первый из них — патологическая трусость. В минуту опасности он, обычно флегматичный до сонливости, убегал от меня с резвостью профессионального спринтера. Глаза становились как плошки, ничего он не видел и не слышал. Спрошу потом: куда ты бежал и зачем? Ответить не может. С таким переводчиком на войне трудно. Особенно в те дни, когда выходишь на передний край. Но приходилось мириться, другого переводчика не нашлось.
27 октября мы с юга, через город Нинду, выехали к железной дороге Шанхай — Наньчан. Оба эти города были захвачены японцами, но железная дорога между ними находилась в расположении китайских войск, по ней изредка ходили поезда. Старые паровозики с трубами, похожими на большие грибы, тянули по пять — семь замызганных вагонов и платформ. На таком поезде мы приехали на станцию Шанжао, где располагался штаб 3-го военного района. Нас встретили, сразу отвели на окраину городка, в дом, для нас предназначенный. Это была фанза из бамбука, в ней две комнаты. Во дворе, рядом с фанзой, стоял сарайчик. Возле него я увидел строй солдат — шесть человек. Сун объяснил, что они приставлены ко мне начальником полевой жандармерии в качестве охраны. Ну, приставлены — значит, приставлены. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Потерпим и охрану.
На другой день я пошел в штаб 3-го военного района. Представился главнокомандующему Гу Чжутуну и начальнику артиллерии Ло Шакаю, познакомился с начальником штаба, с другими генералами и офицерами. В штабе, как говорят моряки, был «полный штиль». Тишина и спокойствие нарушались только совместными хождениями в столовую: завтрак, второй завтрак, обед и так далее. «Занятно! — подумал я. — Может, они настолько обстоятельно подготовились к наступательной операции, что и делать больше нечего?» Поговорил с руководителями оперативного управления, с разведчиками, с артиллеристами, и стало ясно, что наступательная операция, о которой говорил мне еще А. Н. Боголюбов, не намечена даже вчерне.
Вот примерно как беседовали мы с офицерами-операторами над картой с группировками китайских и японских [218] войск в долине Янцзы (эту самую большую свою реку китайцы часто называют просто Цзян, то есть Река — с большой буквы).
— Мне говорили, войска района готовили наступление на 12 июля?
— Да, но Ставка перенесла срок на 27 июля. Не были готовы тыловые дороги и мосты в нашем районе.
— А сейчас готовы? — спросил я.
— У нас нет полных сведений. Надо запросить отдел военного инженера...
От себя добавлю, что срок второй, 27 июля, был перенесен на 15 сентября, потом на середину октября, и вот кончался октябрь, а новый срок даже не назван. Поговорив с военным инженером, я понял, что многочисленные переносы сроков наступления с середины лета на позднюю осень не помогли саперам 3-го военного района управиться с делами первой очереди — с исправлением дорог, прокладкой колонных путей там, где дорог нет, с постройкой мостов, необходимых, чтобы перебросить артиллерию. Для меня, новичка в делах китайской гоминьдановский армии, это был истинно ушат ледяной воды. Уже полгода везде только и разговоров о генеральном наступлении на японцев в бассейне реки Янцзы, а на местах, на фронте, никто и пальцем не шевельнул.
Пошел я к генералу Гу Чжутуну. Беседовали мы часа два, за это время раза три принимались пить чай. Сейчас мне трудно отделить первоначальные впечатления о нем от наслоившихся впоследствии. В целом помню генерала Гу как спокойного и рассудительного человека. Военное образование получил в Японии, потом еще учился военному делу в Англии и Франции. Любил приводить примеры из китайской военной истории, причем старинные, тысячелетней давности, примеры осмысливал, а верней сказать, притягивал к сегодняшнему дню. Умел дипломатично уходить от острых вопросов и перекладывать свои обязанности на плечи подчиненных. Военными делами почти не занимался. В штабе его называли наместником. Сун объяснил мне, что генерал Гу не только главком 3-го военного района, но и наместник Чан Кайши на юге Китая и ему подчинены также главкомы соседних военных районов — 4-го и 9-го. Что ж, может, и так. Я в это дело вникать не собирался. В войсках гоминьдана обычная для всех других армий строгая система подчинения и переподчинения была настолько запутана, что разобраться в ней способен был только китаец, умудренный опытом в политике межгенеральских отношений. [219] А в целом эта рыхлая и зыбкая система не позволяла сплотить громадную китайскую армию в монолитный боевой организм. Отсюда и ее постоянные неудачи в столкновениях с японскими войсками.
Война шла уже два с лишним года, а гоминьдановцы не провели еще ни одной наступательной операции. Контрудары, правда, были, но возникали они обычно, когда какая-нибудь японская дивизия, одерживая успех за успехом, «зарывалась» в своем продвижении слишком далеко. Отсутствие опыта в подготовке наступательных операций я почувствовал в первом же разговоре с генералом Гу. Слишком быстро и по всем пунктам он соглашался. Решили, что разработаем план операции с его штабными офицерами, он доложит план на совещании.
Взялись мы со штабными специалистами за работу, а как ее начать, никто из них не знал. Элементарный вопрос: артиллерийская группировка. Надо создать артиллерийский кулак на направлении главного удара. А начальник артиллерии Ло Шакай и его офицеры только пожимали плечами и переглядывались в ответ на мои предложения. Ничего не понимаю, спрашиваю переводчика Суна, вижу, и он юлит. Но все-таки договорились об артиллерийской группировке, просидел я две ночи напролет в своей бамбуковой хижине, составил необходимые артиллерийские документы о предварительных рекогносцировках, о расходе боеприпасов и многие другие. Очень старался. Это ведь первая моя работа как военного советника — ударить в грязь лицом кому охота?
Начальник штаба 3-го военного района созвал начальников отделов, обговорили план, согласились, предложили мне самому доложить генералу Гу. Иду к главкому. Он рассмотрел план и сказал:
— План хороший, но в нем есть крупный недостаток.
— Какой именно?
Гу что-то говорит, а Сун мне переводит:
— В плане есть крупный недостаток.
— Я понял, — говорю. — Но какой недостаток?
