Система огня противника — артиллерийского, пулеметного, ружейно-автоматного — была весьма гибкой и хорошо организованной, широко применялся маневр артиллерийскими траекториями для сосредоточения огня батарей и дивизионов, расположенных на разных участках фронта.
Наша разведка была хорошо осведомлена о немецкой артиллерии, дислоцированной на северном фланге. Например, на участках, что по обе стороны Дона (восточней реки, напротив Вертячего, и западней, в большой излучине Дона), где оборонялись 79, 366, 44 и 384-я немецкие пехотные дивизии, разведчики так характеризовали их артполки:
«179 артполк 79 пд. Кадровый. На советско-германском фронте с начала войны. В районе Белгорода имел большие потери. В результате в штатах артиллерийских дивизионов появились батареи разных калибров — 75 мм, 105 мм и 150 мм. Полк на конной тяге. В батареях по 100–120 лошадей — в основном реквизированных на оккупированной территории.
376 артполк 376 пд. Резервный. Сформирован весной 1942 года во Франции. На Восточном фронте с апреля. В боях с июля. На Дону, в районе станицы Клетская, понес большие потери при налетах нашей штурмовой авиации»{22}. [65]
Такие же характеристики, даже более подробные, имели и другие артполки 11-го армейского корпуса, да и все прочие артиллерийские части северного фланга вражеской группировки.
В целом оборона фашистов от берега Волги до берега Дона выглядела внушительно, 11-й армейский и 14-й танковый корпуса (пожалуй, наиболее боеспособные в 6-й немецкой армии) стояли прочно. Пока Михаил Ростовцев уточнял старые и добывал новые данные о вражеской артиллерии, я попытался проанализировать боевые возможности врага в случае, если он, пусть и окруженный, укроется за этими укреплениями. Факт первый состоял в том, что нашей артиллерии достать артиллерию противника не составит труда — она почти полностью разведана и нанесена на карты. Но немецкая пехота с ее огневыми средствами укроется очень надежно, и, чтобы выкурить ее, нужна тяжелая артиллерия и артиллерия большой мощности.
Факт второй относился к нашим войскам. Части 66-й и 24-й армий, находившиеся пока что на второстепенном направлении, имеют очень мало тяжелых орудий. Самостоятельно подавить огневую систему противника этой артиллерии трудно. Практически невозможно. Надо подготовить переброску сюда трех-четырех тяжелых артиллерийских полков на случай, если не удастся с ходу разгромить 11-й армейский и 14-й танковый корпуса ударом во фланг и тыл.
Вывод, который мы сделали с полковником Ростовцевым, сводился к тому, что следует по возможности избегать прямой (с севера) атаки на эти укрепленные позиции.
Наши соображения мы суммировали в докладе на имя генерала Н. Н. Воронова. Он сказал, что наша работа в 24-й и 66-й армиях подтвердила его мнение. Оборону противника в междуречье Волги и Дона лучше обойти.
Иной характер носила оборона вражеской сталинградской группировки на фронте 3-й румынской и 8-й итальянской армий. Первая из них, примыкая флангом к 11-му немецкому корпусу, оборонялась по южному берегу Дона. Ее дивизии подковами охватывали перед собой большие плацдармы, ранее захваченные нашими войсками. Далее на запад, тоже вдоль Дона, находились позиции 8-й итальянской армии. Обе эти армии значительно уступали войскам 6-й немецкой армии в боеспособности. Если итальянцы под руководством немецких инструкторов что-то еще делали для укрепления обороны — строили вторую ее линию, тянули одноколейную железную дорогу к Богучару, [66] оборудовали переправы на притоке Дона реке Богучарка, то в полосе 3-й румынской армии объем работ был меньше. Частные операции, разведпоиски и различные средства информации позволили нам установить, что оборона здесь менее жесткая, чем на участках немецко-фашистских и итало-фашистских войск. Даже на переднем крае перекрытия блиндажей делались всего в один-два наката бревен. Окопы мелкие. Ходов сообщения мало, они тоже мелкие. Система огня организована плохо. Артиллерийский огонь дает слабый эффект. Например, боязнь наших ночных атак часто приводила к вспышкам длительного, беспорядочного, неприцельного артиллерийско-минометного огня. В поисках наших реактивных минометов — «катюш», залпы которых по ночам вызывали панику в румынской королевской пехоте, их артиллерия, тоже ночью, выпускала тысячи снарядов по перекресткам дорог и деревням в нашем тылу. Эта стрельба, как говорится, «на авось» никаких потерь не причиняла. Просто наши специалисты по инструментальной артиллерийской разведке, засекая вражеские батареи по вспышкам и звуку, имели возможность лишний раз убедиться, правильно ли определены будущие цели — та или иная батарея или дивизион.
Итальянцы также любили расходовать снаряды. Они часто и без пристрелки обрушивали массированный огонь. Издали он, конечно, выглядит внушительно — стена огня и дыма. А в действительности такой огонь, как и всякий неприцельный, рассчитан на слабые нервы. Потерь он не приносит. Или они минимальные.
А расплачиваться любителям пострелять «в белый свет, как в копеечку» пришлось, и очень скоро. Система их артиллерийских средств — полков, дивизионов, батарей — была в ходе этих беспорядочных обстрелов выявлена. Каждую огневую позицию наши разведчики с помощью электрических приборов точно «прослушали», определили координаты, нанесли на топографические карты, высчитали данные для стрельбы — прицел, угломер и так далее. И когда мы, совершив ночной марш от железной дороги, выводили на позиции очередной артполк РВГК, то его командование тут же получало от разведчиков готовые данные. Огонь можно было открывать тотчас.
О том, что засечка с помощью приборов инструментальной разведки много точней глазомерной, то есть через бинокль или стереотрубу, говорить не приходится. Однако помимо точности приборы АИР помогают установить достоверность целей, до которых не достанет и самый сильный [67] оптический прибор, ибо они и далеко от наблюдателя, и за естественными укрытиями (горы, лес и прочее).
Вот, к примеру, сравнительные данные. В полосе 21-й армии на 28 октября визуальной (глазомерной) разведкой были установлены 70 артиллерийских батарей. Прибывший в армию дивизион АИР, исследовав указанные ему цели, установил наличие лишь 30 артиллерийских батарей. Остальные оказались либо ложными, либо изображенными вражескими «кочующими» орудиями, чтобы ввести нас в заблуждение. И напротив того, в полосе соседней 65-й армии аировцы своей разведкой за двадцать дней, до 18 ноября, засекли около 70 новых огневых целей, в том числе 17 артиллерийских и минометных батарей и около 50 деревоземляных огневых точек{23}.
Как показали события ближайших дней, оборонительные сооружения и огневые средства противника на участках, намеченных для прорыва, были более полно выявлены разведчиками 5-й танковой и 21-й армий. Поэтому здесь и артподготовка дала лучший результат, расчистив путь наступающей пехоте и танкам.
Еще 15 октября командующие войсками Юго-Западного и Донского фронтов генералы Н. Ф. Ватутин и К. К. Рокоссовский получили указания Ставки об артиллерийских плотностях на участках прорыва: они должны быть не менее 60–65 стволов на один километр фронта, не считая гвардейских реактивных минометов. 75 артиллерийских и минометных полков РВГК, прибывших на фронт в конце октября — первой половине ноября, позволили даже превысить указанную цифру. Например, в 65-й армии Донского фронта число стволов на километр фронта прорыва превысило 70, а в 5-й танковой армии Юго-Западного фронта достигло 68. Но это опять-таки в среднем. На решающих направлениях плотности артиллерии были еще выше. Полоса предстоящего ввода в прорыв 4-го танкового корпуса обеспечивалась более чем 110 орудиями и минометами на километр фронта {24}.
Таких высоких плотностей в предыдущих наступательных операциях сорок первого — сорок второго годов у нас не было. Но думать, что только массирование артиллерии определило быстрый и решительный успех прорыва северо-западней Сталинграда, было бы неверным. День 19 ноября 1942 года тогда же назвали Днем артиллерии еще и [68] потому, что наша артиллерия впервые в столь широком масштабе применила артиллерийское наступление. Этот термин, как уже известно читателю, был назван в директиве Ставки ВГК от 10 января 1942 года.
