8 октября 1944 г.

г. Смоленск.

Спиридонов привел меня к одноэтажному длинному деревянному жилому бараку — по соседству таких стояло несколько. Дождь усилился, и на дворе никого не было: только у сараев-дровяников, расположенных метрах в сорока-пятидесяти, какой-то мужик в тельняшке колол дрова. «Что это он, под дождем, — подумал я удивленно, — другого времени не нашел?»

— Здравия желаем, товарищи офицеры!

Резко обернувшись, я сжал рукоятку пистолета в кармане шинели. Но опасность нам не грозила — это дровосек, после того, как гаркнул свое приветствие, бросил на траву топор и вытянулся по стойке «смирно», пожирая нас с Михаилом глазами преданного пса.

— Не обращай внимания! — сказал Михаил. — Ничего особенного, местный дурачок. Вроде бы контуженный на фронте, так я слышал… — И первым вошел внутрь барака. — Дверь не закрывай, здесь темно!

Мы оказались в длинном темном коридоре, по бокам которого с обеих сторон угадывались через равные промежутки двери. Спиридонов уверенно подошел к одной из них, пошарил рукой поверх косяка и вынул короткую узкую дощечку, из-под которой извлек ключ. Потом он быстро открыл большой навесной замок и отворил дверь в комнату: по тому, как Михаил уверенно держался и ориентировался, я понял, что раньше он здесь бывал и, скорее всего, неоднократно.

— Кто здесь? — Из соседней комнаты, что напротив, выглянула пожилая маленькая и сухонькая женщина в теплой кофте и шерстяном платке, накинутом на плечи.

Она вышла в коридор и, подойдя к нам ближе и подслеповато щурясь, повторила вопрос:

— Граждане, вы к кому?

— Тетя Маша, да я это — Михаил! — откликнулся Спиридонов. — Приехал на пару дней в командировку! Со мной приятель, герой-фронтовик — прибыли только что, даже сестру не успел предупредить!

— Ах, Мишенька! — Старушка всплеснула руками, подходя к нему ближе. — А я, дура старая, сразу тебя не признала. Сестра твоя на работе, в магазине — может, внучку послать, предупредить о твоем приезде?

— Не надо, тетя Маша! К вечеру она с работы вернется, а мы здесь — будет для нее приятный сюрприз! Я пока тут сам с приятелем похозяйничаю: дровишек наколем и все такое!

— Да вам с дороги и отдохнуть надо — не буду мешать…

С этими словами женщина направилась к себе: на пороге ее комнаты я успел заметить двух девочек примерно десяти и пяти-шести лет. «Внучки, наверное», — мелькнула мысль. Потом мы зашли в комнату так называемой «сестры».

Сразу за дверью была крохотная кухня: в углу кирпичная, побеленная снаружи печь с двумя конфорками. Слева от двери рукомойник, справа у окна стол и две некрашеных табуретки. Около печи аккуратно сложенная вязанка дров и небольшой шкафчик для посуды, подвешенный на стену, — вот и все, что я увидел в этом помещении. На противоположной от входа стене, за занавеской, была вторая дверь: я прошел туда вслед за Михаилом и увидел небольшую чистенькую комнату-спальню. Из мебели тут стояла аккуратно застеленная металлическая кровать с панцирной сеткой, старый платяной шкаф в углу и невысокое трюмо напротив кровати. Окон не было, и Спиридонов ненадолго включил свет, окинув обстановку внимательным взглядом.

Потом мы вернулись на кухню: я повесил свою плащ-палатку, а за ней и фуражку на вешалку у входа. Печь не топилась, в помещении было довольно прохладно, и снимать шинель я не стал — только расстегнулся. Ремень с кобурой и портупеей положил на подоконник, а сам сел на табуретку к столу у окна. Напротив расположился Михаил: он даже шинель не расстегнул, а кепку небрежно бросил перед собой на стол. С полминуты мы сидели молча, переводя дух с дороги. Первым заговорил Спиридонов:

— Ну вот мы и «дома». — При этом он злобно скривился и сплюнул в сторону печки.

Я, конечно, понял его горькую иронию: у нас не только не было своего дома — и Родину мы, похоже, потеряли безвозвратно…

— Но бог от меня, видно, еще не отвернулся, — Спиридонов суеверно перекрестился, — если послал тебя прошлой ночью. Если бы не ты, зачем мне с утра пораньше навещать радиста? Пошел бы, как обычно, прямо на работу — там бы меня и «взяли», нутром чую!

— Верно чуешь! Я уже тебе говорил, «Смерш» всех «перетрясет» — с кем был связан и даже просто общался твой напарник. На тебя они «выйдут» очень быстро — можешь не сомневаться.

— Да я и не сомневаюсь.

Естественно, говорили мы очень тихо, придвинув табуретки ближе друг к другу: деревянные стены барака слишком тонки и ненадежны…

Михаил закурил, потом пристально на меня взглянул и высказал мысль, которая мне тоже приходила в голову:

— Похоже, мы с тобой теперь одной веревочкой повязаны.

— Очень может быть, но окончательное решение не за нами. Как со связью?

Этот вопрос беспокоил меня больше всего: без связи мне здесь вообще нечего делать. Добраться до линии фронта и попытаться перейти на «ту сторону» я могу и в одиночку: никакие смоленские резиденты вроде Спиридонова мне для этого не нужны.

— Я же сказал, Николай, связь будет! В «аварийной» обстановке предусмотрен выход в эфир на запасной частоте и по новым позывным, два раза в сутки — в три ночи и в четырнадцать ровно. Сейчас около одиннадцати, ждать осталось недолго.

— Рация далеко?

— Рядом, в надежном тайнике — его еще немцы соорудили, незадолго до отступления. Предусмотрительными оказались, сволочи!

Меня не удивил нелицеприятный отзыв Михаила о наших теперешних «хозяевах». Есть замечательная фраза: «Победителей не судят!» Что было бы с тем же Сталиным, сумей армии Деникина захватить Москву в девятнадцатом и подавить большевистский мятеж? Висел бы на фонарном столбе в одном ряду со своими соратниками. То же в отношении немцев — раз они проигрывают войну, то автоматически превращаются из победителей в «фашистских сволочей» — даже для таких, как Спиридонов, которые совсем недавно готовы были пятки им лизать…

— А что за «сестра» у тебя здесь проживает? — спросил я.

— Надеждой ее зовут. Имя наверняка вымышленное: лет ей примерно тридцать или тридцать с небольшим: ничего бабенка, аппетитная…

— Как я погляжу, у тебя все бабы аппетитные, — прервал я Спиридонова, — может, по случаю, ты и к ней клинья подбивал?

— Что ты! С ней лучше не связываться — такая человека на тот свет отправит и не поморщится! Я ее еще по Пскову знаю: уже тогда про эту Надежду всякое говорили — вроде она у немцев на особом счету и все такое… В общем, ты меня понял — лучше от нее держаться подальше. Знаю точно, что она из донских или кубанских казачек: коммунистов-комиссаров ненавидит люто — у казаков с ними свои счеты…

— Как вы поддерживали связь? — снова прервал я Михаила. — Общие дела у вас были?

— Да никаких дел не было! Появлялся у нее один-два раза в квартал… Забирал посылки: питание для рации, иногда деньги — вот и все! Соседям она представила меня как двоюродного брата из района.

— Понятно. Еще вопросик: в бараке днем, кроме соседки и этих двух девчонок-малолеток, — есть еще кто-нибудь?

— Надежда говорила, больше никого. Этот полудурок контуженый болтается — вот и все. Остальные на работе: бабы да подростки — мужиков-то на войну забрали…

Я отчасти удовлетворил свое, отнюдь не праздное любопытство, но и «дядю Мишу» весьма интересовал один вопросик:

— Ты ночью помянул: забросили вас пару дней назад. Про задание не спрашиваю — не ребенок, но, ежели начистоту: заброска твоя кратковременная — ведь так?! Выполнил задание — и назад! Я прав?

Спиридонов говорил с какой-то заискивающей интонацией, заглядывая мне в глаза, словно пытаясь прочитать нужный ему ответ.

— Допустим, ты прав! Что дальше? — теперь я вопросительно посмотрел на Михаила, хотя прекрасно понял, к чему он клонит.