Тысячи и тысячи планов проносились у него в мозгу, и все он отвергал. Каждый вариант заставлял гореть стыдом его лицо. Ясно было лишь одно, что в таких лохмотьях, грязный и обросший, он не может пройти по городу и тем паче предстать перед глазами Балдуина. Оставалось только спрятаться где-то, дожидаясь темноты.

Альберто находился на окраине города, неподалеку от кладбища. (Ведь в истории, происходящей четыреста лет назад, непременно должно фигурировать кладбище.) Среди леса могильных холмиков и гранитных крестов виднелся крытый жестью купол кладбищенской часовни, — преддверия могилы.

Нашего героя охватило необычайное желание — забраться в часовню и там, в прохладной тени, немного полежать, дать отдых измученному телу. Ноги путника сами понесли его туда, и лишь желудок держался иного мнения, все время понукая: «Иди к Балдуину, иди к Балдуину!»

Но при ходьбе, как известно, все решают ноги — и Альберто толкнул дверь в часовню; она не была закрыта на ключ, а лишь притворена. Внутри стояло четыре или пять пустых саркофагов: в такую безумную жару ни у кого не было настроения умирать. В часовенке стояла прохлада, окна с обеих сторон были распахнуты, и ветерок свободно гулял по помещению. Вполне удобное место для отдыха. Усталый путник забрался в саркофаг и со вздохом облегчения растянулся в нем, положив под голову потрепанную шапку. Вскоре он заснул сном праведника.

Кто знает, сколько он спал. Пробудился Альберто от какого-то шума и грохота. Было уже темно. Вскочив на ноги, он закричал, дрожа всем телом:

— Кто там?

Какая-то фигура приподнялась с пола; перемежая речь грубыми ругательствами, незнакомец пробормотал:

— Тебе-то какое дело? Подох, ну и молчи. Вот ведь покойничек пошел — ни стыда, ни совести.

Тем не менее незнакомец предпочел унести ноги и молниеносно выскочил из окна.

Альберто собрался с духом; его страх понемногу рассеялся; зубы перестали ляскать. Что все это могло означать? Вероятно, кто-то впрыгнул в часовню через окно, и от этого шума он проснулся. Скорей всего то был какой-нибудь бездомный, как и он, бродяга, который вознамерился было провести здесь ночь, но, испугавшись загробного голоса, предпочел удалиться отсюда тем же путем, как и вошел.

Недолго пришлось Альберто теряться в догадках. Быстро приближавшиеся голоса нарушили кладбищенскую тишину. Через мгновенье распахнулась дверь. И одновременно с этим в оба окна с шумом и треском прыгнули в часовню двое здоровенных мужчин.

— Сдавайся, проклятая душа! — закричали они. — Сдавайся! Человек, ворвавшийся в дверь, держал в руке небольшой фонарь, который осветил помещение часовни и три мужские фигуры. Это были полицейские с саблями и копьями.

— Ну, пташка, все-таки попалась в капкан!

С этими словами они набросились на Альберто, скрутили ему руки, связали и повели. Наш герой всячески пытался объяснить им, что произошла ошибка:

— Но зачем я вам, добрые люди? Я никого не трогал. Я зашел в эту печальную обитель лишь для того, чтобы передохнуть.

— Знаем, пташечка, знаем. Наверно, это мой дедушка только что заколол человека у кладбищенской ограды.

— Какого человека? Я ни в чем не виновен. Полицейские, хохоча над оправданиями Альберто, доставили

его в тюрьму.

— Оставьте мне, по крайней мере, что-нибудь поесть, — взмолился пленник, — и думайте обо мне все что угодно!

[Основой для эпизода в часовне и общей схемой моего первого рассказа послужила страница 305 «Тройной книги» Халлера. (Прим. автора.)]

Наутро его повели к судье. Главным судьей Вероны в ту пору был седовласый Марио Челлини; это был человек, пользовавшийся большим уважением, венецианский nobile [Аристократ, представитель высшей знати (итал)], — имя его сияло золотыми буквами в почетной книге Венеции. В знак этой чести он носил поверх своей пурпурной мантии горностаевую накидку.

Обвиняемого ввели двое стражников.

— Ты убил человека, — сказал судья. — Скажи, почему ты это сделал, в чем твои оправдания? Господь бог прислушается к твоим словам. Я, возможно, тоже. (Вот как спесивы были тогда судьи.)

— Я никого не убивал, синьор. Я не виновен.

— Лжешь. Вот свидетели. Пустите их.

Трое sbire [Стражники (итал.)] показали, что вчера ночью около кладбища заметили двоих людей, вступивших между собою, в драку. Было темно, и лиц боровшихся они не могли разглядеть издали. Они тотчас бросились к месту поединка, но, когда подбежали, один уже лежал, весь в крови от многочисленных кинжальных ран, он хрипел и был при смерти, — другой же, перепрыгнув через кладбищенскую ограду, побежал быстро, точно кошка, в сторону часовни и, вскочив в окно, скрылся из глаз. Подоспевшие полицейские хорошо разглядели преступника при свете выглянувшей из облаков луны. Они окружили часовню и благополучно схватили его.

— Итак? — обратился к обвиняемому судья. — Что ты на это скажешь?

— Вижу, что я погиб, — ответил Марозини, — хотя, как и говорил, совершенно не виновен. Меня зовут Альберто Марозини, несколько лет назад я был богатым человеком в Неаполе, но, разорившись, решил разыскать в Вероне своего друга. Так оказался я вчера на окраине города, усталый и голодный. Я постеснялся явиться к моему другу в оборванной одежде, да еще днем, поэтому зашел в часовню, чтобы дождаться там сумерек. И это было моим несчастьем. Сон сломил меня. Я проснулся только от падения чего-то тяжелого. Какой-то человек прыгнул в часовню через окно. Я закричал: «Что это, кто там?» Неизвестный же, испугавшись, думая, вероятно, что слышит голос мертвеца, поспешно, не помня себя, выпрыгнул в другое окно.

— Славная сказка! — произнес судья с ехидством, обернувшись к городским сенаторам, сидевшим полукругом. — Сам Боккаччо не придумал бы интересней. Разумеется, тот неизвестный и был убийцей?

— Наверное, — подтвердил Марозини.

— Ах, вот как? — снова сказал судья. — Послушай же, мой дружок, хотя ум у тебя довольно изобретателен, чтобы рассказывать сказки, все же кое в чем ты опростоволосился. Если твое имя действительно Альберто Марозини и ты не имеешь никакого отношения к свершившемуся преступлению, тогда каким же образом на голубом шелковом кисете, который нашли рядом с трупом, вышито именно твое имя?

И он показал голубой, вязанный шелковыми нитями кисет, на котором было вышито: «Альберто Марозини». Обвиняемый живо воскликнул:

— Клянусь богом, это мой кошелек! Его похитил у меня один разбойник близ Генуи.

— Снова сказки! Хватит! — сурово оборвал его судья.

Альберто тяжело вздохнул, подумав про себя: «Этот кошелек вышивала бедная Эзра! Тогда я был еще счастлив. О, как жестока судьба, бросившая меня в эти тенета! И вот теперь я должен буду умереть, как злодей. Ну и пускай! По крайней мере, будет покончено с моей бесцельной, ненавистной жизнью!»