Винитар заметил взгляд Волкодава и криво усмехнулся:
– Раньше мы называли это место Одонь-Талх – Звёздной долиной… Здесь снеговые воды с гор выходили из-под земли множеством родников, и в ясные ночи долина казалась продолжением звёздного неба…
Он мог бы добавить, что на Одонь-Талх, обители хрустальных ключей, никогда не пасся ничей скот. Здесь давали клятвы влюблённые. Сюда приходили испрашивать благословения люди, чувствовавшие в себе дар стихотворцев. Наверное, Волкодав, выслушав, согласился бы с кунсом, что так тому и следовало быть. И, вероятно, даже припомнил бы незабвенную Глорр-килм Айсах, поднебесную Долину Звенящих ручьёв, не зря называвшуюся священной и заповедной, ибо, едва не сделавшись полем великой битвы двух непримиримых племён, послужила она их чудесному примирению, причём не без явного вмешательства свыше… Но Винитар ничего не рассказал – не довелось. На плечо Волкодаву шлёпнулся вернувшийся Мыш и принялся топтаться, недовольно пофыркивая. Венн мельком посмотрел на него и спросил Винитара:
– Кто теперь живёт на твоём острове?
– Значит, и ты заметил, что за нами увязался Шамарган? – ответил кунс. – Не знаю уж, как он улизнул от моих людей, а зачем ему понадобилось за нами следовать – и знать того не хочу. Поймаю и…
Он стал прикидывать про себя, что надлежало сделать с бесстыдным ослушником, не уважившим приказа, но Волкодав покачал головой:
– Не о нём речь. Их много, и мысли у них не самые дружелюбные.
От «косатки» их с Винитаром отделяло целое утро весьма упорной ходьбы. Отсюда корабль нельзя было даже увидеть, не то что рассчитывать на подмогу. С таким же успехом «косатка» могла бы находиться вовсе у другого берега моря. Винитар не стал затравленно озираться, выискивая врага. Лишь спросил, усмехаясь углом рта:
– Об их мыслях тоже твой зверёк тебе рассказал?
– Нет. Сам чувствую.
– Раньше, – задумчиво проговорил Винитар, – ты, насколько я тебя помню, ответил бы как-нибудь так: «Может, и рассказал»… Изменился ты, кровник.
Волкодав хмыкнул:
– Может, и изменился…
Они почти весело переглянулись и снова зашагали вперёд, обходя мертвенно-синеватый глиняный наплыв, поглотивший чудо Звёздной долины.
И неоткуда было знать им (а жаль: узнав, оба от души посмеялись бы), что далеко за морем, измеренным и преодолённым «косаткой», посреди континента, называемого Шо-Ситайном, хорошо знакомый им обоим Избранный Ученик Хономер боролся с весьма сходными трудностями. Разве что в раскисшей грязи скользили не его ноги в сапогах, а копыта коня.
Он не был бы Избранным Учеником, предводителем тин-виленского жречества Близнецов, если бы не умел принимать решения, а потом вызывать к жизни задуманное, напряжением духовных и плотских сил давая бытие небывалому. Постановив самолично осмотреть языческую кумирню, внушавшую столь недолжное чувство почтения иным собратьям по вере, Хономер, не мешкая долго, велел единственному оставшемуся здоровым «кромешнику» собрать припасы и десяток надёжных людей – и двинулся на Заоблачный кряж. Он всегда был лёгок на подъём.
Его караван ничем не напоминал нищий поезд горцев-итигулов, отбывший туда же несколькими седмицами ранее. Тот и поездом-то едва ли заслуживал называться: так, несколько мохнатых лошадок с вьюками и одна под седлом – для старца Кроймала. И пешие дикари. Со своими собаками…
Что ж, пусть двое Учеников, явившие в Кондаре столь прискорбно малое рвение, путешествуют в убожестве и лишениях, как пристало вероотступникам – либо опасно приблизившимся к отступничеству и потому скрывающимся от праведных единоверцев. Он, Хономер, намерен был совершить эту поездку совсем по-другому. Нет, не то чтобы его пугали ночёвки на пыльных войлоках, в горских палатках из волос дикого быка, сквозь чёрную ткань которых просвечивает ночное небо и поддувают стылые ветры. Когда весной они скрытно, иными дорогами, следовали за Волкодавом, Хономеру доводилось спать и под открытым небом, на прихваченной последними заморозками земле, и вовсе в седле, и попросту обходиться без сна. Радетель с юности был привычен к странствиям по диким краям, где никто не стелил ему тёплой постели и не пёк лепёшек на ужин. И он отнюдь ещё не стал ветхим стариком вроде Кроймала, чтобы ему на каждом шагу требовалась забота и помощь. Нет! Дело не в том. Жреческое одеяние Хономера нынче блистало яркими красками, он был попечителем святой веры в большом богатом городе, а поскольку Тин-Вилена являлась крупнейшим городом целого континента, – значит, Хономеру надлежало блюсти дело и славу Близнецов во всём Шо-Ситайне.
И кому какое дело, что Тар-Айван, расположенный, собственно, вдвое ближе к Тин-Вилене, чем к тому же Кондару, до сего дня весьма мало интересовался пастушеским краем, предпочитая обращать свои взоры на куда более изобильные и причастные к судьбам мира державы: Мономатану, Саккарем, Нарлак, Халисун…
Хономер твёрдо знал: пробиваться к вершинам жреческой власти в одной из этих стран – определённо не для него. Лучше быть первым в Тин-Вилене, чем тридцать первым в Фойреге. Он не помнил, кто это сказал. Надо будет, вернувшись, отрядить младших жрецов порыться в библиотеке – и непременно найти.
Хономер очень рассчитывал на нынешнее своё путешествие. Вероятно, внутренний голос по-своему истолковал бы этот расчёт и скорее всего объявил бы его неким возмещением за сокрушительную неудачу с Винитаром. Однако внутренний голос потому и называется внутренним, что никто не слышит его, кроме нас самих… да и мы-то всего чаще предпочитаем не слушать.
Нынче для Хономера был именно такой случай. Да, он потерпел неудачу, которую глупо было бы отрицать, и ещё глупее – гнать из памяти, притворяясь, будто ничего не случилось. Зелье, сваренное Шамарганом, обладало обрекающей силой. Хономер сам проверил его на двоих никчёмных людишках из числа городских бродяг и убедился: отрава разила наверняка и противоядия не имела. А значит, венна давно уже съели морские рыбы… и, вероятно, тоже в свою очередь отравились. Жалеть тут было, собственно, не о чем, но венн унёс с собой тайну имени старого жреца, и вот этого Хономер простить ему не мог.
Хотя… прощай или не прощай мёртвому, с него в любом случае немногое взыщешь. Волкодав пребывал в посмертной обители своей веры – где именно, Хономер не знал и не стремился узнать, ибо туда не достигал свет Близнецов, а стало быть, прикосновенному к истине не было ни пользы, ни смысла в её изучении.
Как и в изучении кан-киро, оказавшегося неспособным служить распространению веры.
Заблуждения – и свои личные, и всего рода людского – следовало оставить в прошлом, а самому двигаться дальше. Туда, где ждал чаемый подвиг, а с ним и награда.
Всё великое, говорил себе Хономер, однажды началось с малого. Может быть, со временем что-то начнётся и отсюда, из шо-ситайнского захолустья. А здесь ведал всякими начинаниями только он – Избранный Ученик.
Ну и пристало ли такому значительному человеку являться на Заоблачный кряж в заляпанных грязью штанах и падающим с ног от усталости?.. Ни в коем случае. Горцы – варвары. Они должны сразу понять, что их святилище навестил великий муж, посвящённый воистину единственной веры. Веры, перед которой всё варварское великолепие их молельни должно уподобиться пыли, развеваемой ветром.
И потому Хономер вёз с собой хороший шатёр, добротные ложа и запас снеди, который позволит не прибегать к итигульскому гостеприимству. И ещё книги. Чтобы не прерывать обычных занятий, да заодно показать невежественному народцу облик учёности.
Пусть видят дикие итигулы – вот человек, уповающий не на духов снегов и скал, а на Богов, которые поистине достойны всяческого упования!
Хономер давно усвоил: с каждым племенем нужно разговаривать на его языке. Каждому народу или отдельному смертному следует открывать ту грань величия Близнецов, которую он способен уразуметь. Вот тогда будет толк. Если же, ни с чем не считаясь, переть силой на силу – тут любой, соприкасавшийся с кан-киро, подтвердит: добра не получится…
