— Ну да, — ответил малец, уже не пытаясь скрыть зевоту. — Любовный роман и все такое.

— Слушай, а почему он этажом ниже, чем…

И я передернулась, вспомнив то, что увидела раньше.

— Не забывай, что программу делали мужчины, — ответил мальчуган наставительно.

— И что?

— То, что ты предлагаешь забить гвоздями, для них менее отвратительно, чем любовный дамский роман!

— Идиоты! — сказала я, не найдя более убедительных слов. — Шовинисты проклятые!

— Куда дальше пойдем?

Я немного поозиралась.

— А внизу что?

— Внизу первый этаж.

— И что там?

— Там зреют замыслы телесериалов, — ответил мальчик. Мне стало любопытно:

— Опустимся!

Стеклянная дверь. Узкая лестница. Серый коридор.

Я ногой распахнула ближайшую дверь.

В маленькой комнатке на диване сидел тихий невзрачный человечек. Он смотрел в окно и на мое появление не отреагировал.

— Добрый день! — сказала я.

Человечек встрепенулся и повернул ко мне голову.

— Слушай, как кстати! — сказал он оживленно. — Я тут раздумываю над сценарием сериала, нужна женская консультация.

— В каком смысле? — не поняла я.

— В смысле, женский совет, — поправился человечек.

— Я с удовольствием… Если смогу, — расцвела я, неожиданно ощутив себя востребованной.

— Понимаешь, суть такова: герой… Мужчина, разумеется, — пояснил он, хотя это и так было ясно, — остается в Афганистане на поле боя, потому что его забыли эвакуировать после контузии.

— Так, — сказала я осторожно. Честно говоря, я мало что смыслю в военных делах и не понимаю, почему наши каналы заполонили сериалы на подобную тему. Ведь сериалы смотрят, в основном, женщины.

— Он теряет память и забывает о своей девушке, которая ждет его дома.

— Так.

— Девушка за время его отсутствия успевает в одиночку родить и поднять на ноги ребенка.

— Так.

— А он попадает к талибам, и те внушают ему, что он террорист.

— Гады какие!

— Да. И вот они начинают готовить его к специальным заданиям.

— Так.

— Переправляют в Чечню.

— Ага.

— В Чечне он взрывает дом местного активиста, сотрудничающего с федералами, но сам попадает в эпицентр взрыва. И снова получает легкую контузию.

Что-то насторожило меня в этом сюжетном повороте, но я промолчала. Кто его знает, может, так и нужно: попадает человек в эпицентр взрыва и выходит с легкой контузией… Мужчинам видней.

— И тут он вспоминает, кто он на самом деле.

— Ура!

— Что «ура?» — не понял человечек моей радости.

— Ну, он наконец может вернуться к любимой и обнять своего ребенка, — пояснила я нерешительно.

Человечек посмотрел на меня с недоумением.

— Бред какой! — сказал он, фыркнув.

— Бред?..

— Ну конечно! Что за примитивная логика? Ни к какой любимой он не возвращается, а переправляется обратно в Афганистан.

— Зачем? — не поняла я. — Он же там уже был!

— А он скрывает, что все вспомнил! И хочет отомстить талибам за их коварство!

Человечек с ликованием уставился на меня.

— По-моему, сильный ход, — сказал он, не дождавшись моего одобрения.

Я промолчала.

— Потом он внедряется в Аль Каиду и начинает охоту за главарями организации.

— Дело, конечно, благородное, — начала я нерешительно, — но как же бедная девушка? Она же ребенка родила, сама его вырастила… Нелегкое дело в наши дни!

— Да ребенку уже под тридцать лет! — отмахнулся от меня человечек. — И он попал в плохую компанию. Стал лидером организованной группировки.

— Господи!

— Естественно, разве женщине можно доверять воспитание парня?!

— Ну, придумали бы ей какого-нибудь мужа, — предложила я.

— Да был у нее муж! Только он был наркоманом.

— А-а-а…

— Да. Бил ее, естественно.

— Развелись? — спросила я. Нелегкая женская судьба заинтересовала меня больше мужской.

— Да нет, это старомодно. Она его отравила.

— Посадили? — спросила я, проникаясь все большей жалостью к любимой афганского героя.

— Нет. Она со следователем переспала, и он замял дело.

Я тяжело вздохнула. Нет в жизни счастья.

— В общем, он мочит всех главарей Аль Каиды, сдает Бен Ладена американцам, получает вознаграждение… и возвращается к любимой, — неохотно пошел мне навстречу автор.

— И в чем проблема?

Человечек почесал затылок.

— Понимаешь, я ее в сто сороковой серии отправил в монастырь. Грехи замаливать. Ну, убитый муж ей мерещится и все такое… за сына молится, переживает…

Он снова замолчал. Молчала и я, потому что не понимала, какой совет можно дать в подобной безнадежной ситуации.

— Вы насчет сына переживаете? — наконец спросила я. — В смысле, как это так: папа герой, а сын лидер бандитской группировки…

— Да нет! — отмахнулся человечек. — С сыном я уже все завернул — лучше не бывает. Отец ему рассказывает о своем героическом прошлом, сын рвет со своим криминальным настоящим и записывается в ВДВ. Меня другое беспокоит.

Он нервно побарабанил пальцами по коленям:

— Понимаешь, не могу решить, что с бабой делать. То ли дать им встретиться, то ли нет… Или, предположим, такой вариант: они встречаются, обливаются слезами, но потом она ему говорит, что посвятила себя богу и будет остаток жизни молиться за них с сыном…

Мне стало безумно жаль несчастную женщину.

— А нельзя отпустить ее на волю? — предложила я.

— В каком смысле?

— Ну, жизнь у нее, конечно, не заладилась, так пускай хоть ее остаток нормально проживет. Воссоединится с любимым, заберет к себе сына… Внуков понянчит, по миру поездит вместе со своим героем… Деньги-то у них есть, благодаря американцам!

Человечек содрогнулся.

— Господи, какая пошлость! — произнес он медленно и посмотрел на меня с таким отвращением, что мне стало стыдно.

— Хэппи-энд! — продолжал бушевать человечек. — Придуманный, притянутый за уши хэппи-энд, далекий от всякой реальности! Только женщине могло такое в голову придти! Да кому такой конец будет интересен?!

Мне все это надоело.

— Скажите, — спросила я, оборвав его причитания, — трудно быть богом?

— Что? — не понял человечек.

— Я спрашиваю, трудно быть богом? — раздельно повторила я.

Человечек молчал. Может, не знал, что сказать, а может, ушел мыслями в окончание своего не придуманного, не притянутого за уши сценария.

Его глаза остекленели и уперлись в стену. Я поняла, что ждать ответа бессмысленно.

Закрыла дверь, повернулась к ребенку и сказала:

— Я назад хочу.

И мы пошли по лестнице вверх.

У винтовых ступенек, ведущих на крышу, я остановилась и повернулась к своему провожатому:

— Ну, счастливо тебе.

— Тебе того же, — ответил ребенок.

— Не устал еще?

— Я никогда не устаю. Я же программа.

— Ах, да.

Я протянула руку, ребенок подал мне свою ладошку. Ладошка была на удивление теплой и настоящей.

Все-таки иногда трудно определить, где же кончается иллюзия и начинается реальность.

Я поднялась наверх и попала на плоскую прямоугольную крышу. Вертолет стоял в центре красного круга.

— Элька! — заорал мне в ухо знакомый голос.

— Домой хочу! — сказала я.

— Садись в машину и лети назад! Ждем!

Я поднялась на небольшое возвышение и уселась в вертолет. Немедленно заработал винт, оживились и замелькали лампочки на табло.

— Как ощущения? — спросил меня Редька бодро.

— Специфические, — ответила я, не найдя более убедительной характеристики. Подумала и добавила:

— А за второй этаж вы мне ответите.

Послышался многоголосый разнокалиберный хохот. И в эту минуту на площадку легла огромная тень.

Я испуганно обернулась.

Слева направо снова проехала гигантская лопасть. Совершила оборот и скрылась за торцом здания.

— Что это? — спросила я.

— Оглянись и увидишь.

Вертолет взмыл вверх. Я обернулась назад и уставилась на здание, которое начало уменьшаться в размерах.