– Нет, он из Питера приезжал, а потом письма писал.

– Ты говоришь: «много разных людей», кто они – тебе известно?

– Нет, мама с папой говорили.

– А письма этого учителя сохранились?

– Да, – кивнула головой Олеся и застенчиво добавила, – я их часто читаю, он говорил, что моя мама – гений.

Девочка произнесла это, и слезы крупными горошинами потекли по щекам.

– Слушай, Олеся, давай, собирайся, – обняла девочку за плечи Кася, – пока не стемнело надо добраться до твоего дома.

Человек внимательно наблюдал за двумя девушками, вышедшими из дома. Ни взрослая, ни маленькая осмотрительностью не отличались. Это его устраивало. Он мог следить за обеими. Его особенно интересовала младшая. Что ей было известно? Иногда ему хотелось выследить девчонку и устроить ей небольшой допрос. А если заупрямится, то у него были способы воздействия. Вот ведь маленькая дрянь! Наверняка, ее чертовка мать что-то ей рассказала! Иначе и быть не могло. Он все чаще и чаще впадал в отчаяние. Цель, заветная, желанная, с каждым днем удалялась от него все дальше и дальше. Каким же он был идиотом! Думал, что этот археолог нашел разгадку! Не тут-то было. Этот червяк, оказалось, даже и близко не подошел к разгадке. А ведь он дал в его руки весь материал. Переверзев тоже – дрянь. Вокруг были только ничтожные, ничего не стоящие людишки. И он, Наследник Огня, должен был жить в их окружении, слушать ерунду, которую они несут, улыбаться, говорить глупости, делать вид, что они ему интересны и приятны. Нет, все это должно было закончиться!

Человек сжал кулаки, да так, что ногти впились в ладони. Но боли он не почувствовал. Его тело было всего лишь временной темницей, с которой он скоро расстанется. Перед ним, наконец, откроются высшие врата. Но сначала он должен подготовиться ко всему предстоящему. Ничто не должно застать его врасплох. Он должен быть готов. И, видит Создатель, он был готов, но ничтожная, мелкая деталь вклинилась в последний момент и нарушила безупречный ход запущенного им механизма. Но кого он мог винить в этом? Безжалостную судьбу? Сколько раз в жизни цель ускользала от него в последний момент, когда все, казалось, достигнуто, когда вершина в трех шагах. И снова, и снова его уносило вниз. Нет, на этот раз он не даст себя обмануть. На этот раз он готов отдать все и не останавливаться ни перед чем. Не важно, чего это будет ему стоить. Он был один на один со своим Создателем. И на этот раз все должно было получиться. «Этот мир – только иллюзия, – повторял он про себя словно молитву, – и именно мне предназначено вырваться из него. И не важно, какую цену платить, ничто не важно! Все только обман, неверный удаляющийся призрак!»

Вся его жизнь была миражом. Только понял он это слишком поздно. Иначе бы не прожил все эти годы зря. Ничего, главное, что он пришел к этому. Рано или поздно, все равно, главное – познать простую истину.

«Солнце померкнет, и свет перестанет быть светом. Упадут звезды и содрогнется земля, разольется море и задрожит небо. Тогда появится знак Сына Человеческого и откроется четвертая дверь… И тогда Сын Человеческий пошлет своих ангелов и четыре ветра, что дуют с вершины небесной до самых земных пределов, отыскать и собрать избранных… носящих в себе частицу неба…» И он был Избранным.

Шумилин вернулся в отделение слегка ошалевшим. То, что он увидел у Переверзева, было совершенно неожиданным. Дело было гораздо сложнее. У его помощников, наоборот, глаза разгорелись от возбуждения. Особенно ликовал Федотов.

– Слушай, только недавно видел это все в фильме про сатанистов, а тут наяву и где? В подполе деревенского дома у нас под боком! Люське расскажу – она упадет.

– Никуда твоя Люська не упадет! – сурово одернул своего подчиненного Шумилин, – и чтобы обо всем, что мы увидели, молчок. Сначала разберемся что к чему, а иначе журналисты все следы затопчут, и так после смерти Волынского нам проходу не дают.

– Еще бы – сожжение на кресте! – подхватил Рябечков.

– Слава, еще слово, и будешь в приемной тампоны ставить, понял! – успокоил и второго помощника Шумилин.

– Понял, – спохватился тот.

– Вы вместо того, чтобы ерунду нести, соберите мне все сведения о Переверзеве: где родился, учился, с кем дружил, встречался, выпивал, есть ли женщина какая-то в его жизни.

– Или мужчина! – добавил ехидно Федотов.

– Или мужчина, – вполне серьезно подтвердил Шумилин, – потом компьютер на анализ отдайте. Все файлы просмотрите и в мой загоните. Мне нужна вся информация, абсолютно вся!

– Все будет сделано, Владимир Юрьевич, – постарались показаться исполнительными помощники.

Шумилин же, побродив по кабинету, решил, что ему не мешало бы обратиться к специалисту. Но кто мог его просветить относительно всего, что он нашел у Переверзева? Никакой идеи в его голову не приходило. Кажется, эта Кузнецова говорила ему об увлечении Переверзева магией. Насколько случайно она и ее друг оказались здесь? Следовало расспросить этого Игоря, местного художника. Во всяком случае, сладкую парочку привез в город именно он. И почему мадемуазель Кузнецова настаивала на том, что вся эта история имеет отношение к смерти Юлии Стрельцовой? Вспомнил будоражащие воображение картины молодой художницы. Нет, следовало бы разобраться со всем этим повнимательнее. На столе лежало принесенное из архивов дело Стрельцовой. Он уже поговорил с коллегой Григорием Петровичем, который вел расследование. У того до сих пор остался осадок. Молодой Стрельцов в убийстве жены так и не признался. Но все факты были против него. Как ни странно, но эта Касина уверенность в том, что три дела связаны между собой, зародила в его душе сомнения. Вернее, не столько в душе, сколько в разуме. Даже его коллега говорил, что в этом деле было больше теней, нежели света. Все до конца было не выяснено. Константину дали всего пятнадцать лет, потому что ни судья, ни присяжные до конца уверены не были.

Следователь поморщился. К фактам он относился с уважением. Однако не всегда смело делал выводы. Вот и на этот раз, внимательно прочитав материалы следствия по делу Юли Стрельцовой, заметил, что во многом все эти факты опирались на показания одного человека: Степана Переверзева. Но после всего увиденного в доме Степана относиться к нему, как к вполне обычному и заурядному свидетелю, он уже не мог. Хотя, с другой стороны, тогда у Бориса Стрельцова были все основания желать исчезновения последнего.

Бориса он уже вызывал на допрос несколько раз. Но ничего нового узнать не удалось. Пожилой мужчина упорствовал, настаивая на одном: к смерти Переверзева он не имеет никакого отношения. Шумилин вспомнил их последний разговор. Невыский, кряжистый, с мрачным лицом Стрельцов сидел напротив и не отводил от него прямого взгляда серых глаз.

– Вы продолжаете упорствовать, Стрельцов.

– Я не упорствую, – глухо возразил обвиняемый.

– Вы понимаете, что чистосердечное раскаяние может значительно уменьшить срок?

– Не собираюсь чистосердечно раскаиваться в том, чего не совершал, – с вызовом возражал Стрельцов.

– Вы осложняете свое положение, Борис.

– Мое – нет, ваше – может быть, – упорствовал мужчина.

Самое сложное было в том, что Стрельцов не просто упорствовал, но и отказывался оправдываться, просить снисхождения, давать в руки следствия какие-то дополнительные факты. Никакого диалога между ними не получалось. Шумилин поморщился. Встал, походил по кабинету. Внезапно в его голову пришла одна мысль. Он прокрутил ее еще и еще раз. Она ему понравилась. Почему бы и нет! Следовало поподробнее расспросить отца Юлии, бывшего директора школы Якова Александровича Вензалинова. Он слыл в Белозерске эрудитом и в свое время активно читал лекции в местном отделении общества «Знание». И, если память Владимира Юрьевича не подводила, еще школьником он видел название его лекции: «Чудеса: возможны ли они сейчас, или как стать настоящим волшебником». Следовательно, о магии Вензалинов знал не понаслышке и мог просветить его, Шумилина. А заодно и рассказать о взаимоотношениях собственной дочери с семьей Стрельцовых. Шумилин вздохнул с облегчением и набрал номер нужного телефона.