на самом деле
произошло. Все, что я видела, это раны: плохие, да что там, просто ужасающие раны, но все же вполне поддающиеся лечению в соответствующих условиях. Надо только дотянуть до этих условий.
Упав на колени рядом с полуэльфом, я вытряхнула рюкзак и стала инспектировать содержимое аптечки. Бинта не хватит, антисептика тоже, наружное противовоспалительное на исходе – придется потрошить аптечку Вереска. Зато есть еще какой-то противовоспалительный тонизирующий декокт для внутреннего употребления, Лесси говорила, он действует два часа, как раз хватит дотянуть до телепорта. Вереск следил за моими действиями молча, со странным выражением на лице.
- Не возражаете, если я воспользуюсь вашей аптечкой? – зачем-то спросила я, совершенно не отдавая себе отчета, как нелепо звучит эта куртуазная фраза в сложившихся обстоятельствах.
Слабая вымученная улыбка скользнула по губам полуэльфа.
- Не трудитесь, Юлия. Все, что надо, чтобы облегчить мои страдания, у вас под рукой.
Он кивнул на отброшенный в сторону рюкзак. Я машинально подняла его, заглянула внутрь в надежде обнаружить какое-нибудь чудодейственное средство, пропущенное мной при первом осмотре, но рюкзак был абсолютно пуст.
- Найрунг, – пояснил Вереск в ответ на мой недоуменный взгляд.
Мне понадобилось пять секунд, чтобы осознать смысл сказанного.
- Нет!
Полуэльф досадливо поморщился, как бы говоря: "Так и знал, что с этим возникнут проблемы."
- Поймите, Юлия, – с бесконечным терпением в голосе сказал он, – от укуса волколака нет противоядия. Трансформация – процесс необратимый, и она уже началась.
Вереск старался не показывать, как ему больно. Я пыталась не думать о том, что он чувствует на самом деле – с разорванным плечом и болтающейся на одних сухожилиях кистью. Иначе ситуация становилась совсем уж невыносимой.
- Кроме вас, этого сделать некому, – продолжал Вереск. – Я рискую промахнуться мимо сердца, Джанис и Женя… пока неизвестно где. А вам надо уходить отсюда. Запах крови… – он сглотнул с видимым трудом, – так привлекателен. А я не смогу защитить вас. Скорее наоборот.
Я упрямо молчала.
- Я знаю дорогу в Зингар. И обязательно приду туда в поисках пищи. А может быть, приведу за собой других. Вампиры меня, конечно, убьют, но какой ценой?
- Мне наплевать на вампиров, – сказала я.
Но мне не удалось обмануть даже себя.
Не наплевать.
Я механически вытащила стилет из ножен, погладила пальцами прохладный серебристый клинок, словно ища у него поддержки. Клинок молчал.
Почему я? У меня нет ни знаний, ни силы, ни права принимать такое решение.
Кто сказал, что от укуса волколака нет противоядия? И кто, если уж на то пошло, сказал, что это волколак? Вереск? Так ведь он не специалист, просто начитанный парень. Как я могу на практике доверять мнению, которое основано на знаниях, почерпнутых в библиотеке? Если окажется, что эта информация неполна или устарела, ошибку будет уже не исправить.
Какое я имею право распоряжаться его жизнью? Я ему не мать, не жена, даже, черт возьми, не любовница! Есть люди, связанные с ним более тесными узами – пусть они решают.
Я не умею принимать серьезные решения – я никогда этого не делала. В конце концов, я ухитрилась безнадежно запутаться даже в собственной жизни, как я могу взять на себя ответственность еще и за чужую?!!
Вереск не торопил меня, молча наблюдая за отражением мыслей на моем лице.
Он не может уйти сейчас, это просто нелепо. Глупо. Нереально. Бред какой-то…
Мы так многого не успели. Не сказали. Не сделали.
Когда– то, несколько лет назад, мы с Костей спорили об эвтаназии и суициде, и я срывала голос, пытаясь доказать молодому врачу, что каждый имеет право на смерть. И вот сейчас мужчина, который мне дорог, весьма недвусмысленно заявил об этом праве… а я готова ухватиться за любой, самый крошечный, самый призрачный шанс, чтобы только он остался жив. Ну, пусть он будет не со мной. Пусть. Но я буду знать, что он где-то есть, и когда-нибудь… мало ли, что может случиться когда-нибудь.
Я не могу. Не могу! Почему – я?
Тошнота снова волной подкатила к горлу.
- Я не боюсь боли. – Вереск разлепил сухие губы. –Я боюсь потерять себя. Однажды это уже случилось со мной – там, на вересковых пустошах, – и я до сих пор просыпаюсь ночами от страха, что нашел не того и не там. Я не хочу переживать это снова и снова каждый месяц. Это… страшнее смерти. Пожалуйста… помоги мне остаться собой…
О да, я слишком хорошо знаю, каково это – потерять себя. Но я ищу. Медленно, маленькими шагами, передвигаюсь по этому лабиринту к выходу. Я знаю, что выход есть – и все равно иногда трудно удержаться, не упасть за грань отчаянья. А каково было бы, если бы я точно знала, что у меня нет ни единого шанса преуспеть? Что я потеряла себя – навсегда? И каждый месяц вспоминала бы о том, что где-то есть человек, который ждет меня такой, какой мне уже никогда не стать…
На месте Вереска я бы тоже молила о смерти. Но я на своем месте, и у меня нет выбора умирать или не умирать. Умереть – это так просто. Гораздо проще, чем убить. Тем более – убить человека, который стал мне дорог…
Я ужасная эгоистка. Наверное, мои друзья и знакомые удивились бы, узнав об этом: я всегда была готова остаться после работы, чтоб помочь коллеге, не отказывала в просьбах присмотреть за кошкой, перевезти вещи, одолжить денег до зарплаты. Но я это делала для себя: для успокоения своей совести, для сохранения хороших отношений с коллегами, для облегчения
своей
жизни.
И даже сейчас я думаю о себе: как Я буду жить без него? что Я буду чувствовать, если ошибусь? имею ли Я право? А стоить посмотреть на ситуацию
его
глазами – и ответ становится очевиден.
Где– то наверху, над куполом вековых сосен, был яркий солнечный полдень, но вокруг сгущался сумрак. Меня начало знобить.
Вереск ни жестом, ни стоном не выдавал своей боли, терпеливо ожидая, когда я приму решение. Волосы разметались по траве. Несколько спутанных, влажных от пота прядей прилипло вискам. На алебастрово-белом лице застыла маска безмолвного страдания.
Я вдруг испытала острое желание прикоснуться к бескровным губам, пропустить между пальцами черный шелк волос, дотронуться до прохладной мраморной кожи… В последний раз. Тряхнула головой, отгоняя наваждение. Ладони сжались на рукояти кинжала. Я приняла решение, и теперь моя рука не должна дрогнуть, иначе милосердие обернется новой мукой.
Серебряный стилет взмывает над головой и летит вниз, стремительно – и мучительно долго. Входит в грудь полуэльфа: я ощущаю сопротивление плоти, но мне не приходится напрягаться, преодолевая его. Я – тетива. Я лишь направила найрунг, указав ему путь к цели.
Распростертое на траве тело конвульсивно дергается. Глаза распахиваются, и тонкий покров льда тает – теперь уже навсегда. Все, о чем мы так долго и так бездарно молчали, можно прочитать в этом взгляде. Можно… но я не стану.