Конечно, некоторая часть славы досталась Страбону, что называется, «по определению», но по большей части его слава вполне заслуженна. Предполагают, что он провел в Александрийской библиотеке почти пять лет, изучая труды древних философов и ученых и собирая материал для своей «Географии». Там в стенах одного-единственного здания он обнаружил мудрость веков; наука картографии тоже присутствовала там, представленная под такими животрепещущими названиями, как «Сфера», «О природе», «О неподвижных звездах», «Об изобретениях», «Об Эратосфене», «Против Эратосфена», «Илиада» и «Одиссея». Страбон читал очень избирательно и, хотя часто отвлекался, старался все же включать в свои записки только то, что имеет отношение к значительным трудам по интересующему его вопросу, «за исключением тех случаев, когда какая-то мелочь может возбудить интерес ученого или практического человека». Временами он повторялся и часто вставлял в текст больше иллюстраций, чем необходимо для понимания важного момента. Это, однако, имело своей целью стимулировать в читателях способность ничему не удивляться – главную добродетель и основной принцип стоицизма. Он намеренно наваливал на читателя чудо за чудом, чтобы те, пресыщенные наконец чудесами, перестали бы на них реагировать, как и подобает настоящим стоикам. Такая концепция оказалась очень полезной для потомков.
Описывая различные элементы географии и картографии, Страбон разрешает себе проявлять по поводу одних вещей легкий энтузиазм, по поводу других – серьезную заинтересованность, но ни разу не позволяет себе чем-нибудь восхититься в обычном смысле этого слова – и меньше всего достижениями и письменными трудами других людей. Их он подвергал неустанной и часто беспричинной цензуре. В отношении своих источников он говорит: «Если мне придется при случае выступать против тех самых людей, которым во всех остальных отношениях я следую с максимальной точностью, прошу прощения; ибо цель моя – не опровергать утверждения каждого географа, а скорее оставлять без внимания большую их часть – тех, чьи аргументы не следует даже рассматривать, – но передавать мнение тех, кто в большинстве случаев оказывался прав. В самом деле, не подобает вступать в философские дискуссии с кем попало, но большая честь – дискутировать с Эратосфеном, Гиппархом, Посидонием, Полибием и другими им подобными».
Обсуждая различные элементы, из которых складывается картография, Страбон, подобно кое-кому из более поздних ученых, не может определить точно, информацию какого рода должна охватывать «наука география». Тем не менее он упорно говорит об «особом разделе географии», который имеет дело с более широкими понятиями – такими как природа Вселенной, движение небесных тел, включая Землю; общий характер Земли, ее форма и размер, ее обитаемые части в противовес необитаемым. Всякий, кто пытается понять и описать подобные вещи, говорит Страбон, «должен смотреть на свод небесный»; он должен уделять особое внимание астрономии и геометрии. В общем, Страбон считал, что такое особое исследование Вселенной должным образом представляет союз метеорологии, астрономии и геометрии, «поскольку оно объединяет земные и небесные явления как тесно связанные между собой и неразделимые, «как небеса высоко над землей». Он подчеркивает это еще больше, когда говорит: «Ни одному человеку – будь он обычный человек или ученый – невозможно овладеть необходимым знанием географии без определения небесных тел и наблюдения затмений…» Если приходится иметь дело со странами, расположенными далеко друг от друга, говорит Страбон, то такие явления представляют собой важные характеристики. Страбон здесь указывает на главную, принципиальную проблему, которая возникает при составлении карт, к тому же не следует забывать, что первые шаги в изучении Земли делались обходным путем – через изучение небесной сферы. Астрономию называли «служанкой» картографии, но слово «служанка» здесь использовано неверно, поскольку предполагает подчиненное и зависимое положение; на самом же деле картография зависит от астрономии, а не наоборот. Развитие картографической науки никогда не обгоняло развитие астрономии, а современная карта мира стала возможной в немалой степени благодаря высокой точности, достигнутой астрономами-наблюдателями.
Страбон обнаружил, что человечество уже несколько тысяч лет, как он и советовал, рассматривает небесный свод, но в основном не для того, чтобы узнать что-то новое о Земле. Небо всегда служило человеку календарем, советовало, когда начинать сев и когда – жатву, когда охотиться и когда рыбачить, когда молиться богам и когда спать. Если быть точным, то еще в 4241 г. до н. э. человек знал, что длительность календарного года составляет 365 дней, и использовал этот факт при записи важных событий. Этот интервал времени, полный цикл, определялся посредством двух последовательных наблюдений Сириуса – «песьей звезды» – перед самым восходом солнца, когда Сириус едва появляется на горизонте. Ни в одном месте это явление не повторяется чаще, чем раз в год. И весьма вероятно, что систематическое изучение неба в теологических целях началось еще в ранний период вавилонской и ассирийской цивилизаций – а именно в кочевой, или евфратский период, около 3000 лет до Рождества Христова.
Очевидно, астрология входила в моду по мере того, как теряли популярность некоторые более древние формы поклонения богам, предусматривающие кровавые жертвоприношения. Существовал, например, древний способ вопрошания духа, состоявший в том, чтобы непосредственно добраться до объекта вопрошания и определить таким образом волю и настроение богов. Считалось, что если божество, которому приносят жертву, склонно прислушаться к людям, то оно как бы отождествляет себя с духом жертвенного животного, обитающим в печени. В этот момент божество и печень сливаются в полном согласии и гармонии. Следовательно, необходимо всего лишь провести вскрытие жертвенного животного – разумеется, в соответствии со строгим протоколом – и тщательно исследовать его печень. Такое удачное положение вещей давало возможность племенным жрецам и представителям местных богов предсказывать изумительные вещи. Но у этой системы были и свои недостатки. Даже для опытного взгляда возможности печени ограничены, и часто жрец, не получая от нее особой помощи, вынужден был самостоятельно выдумывать сложные интерпретации и предсказания. Однако вряд ли кровавые жертвоприношения прекратились из-за недостаточной изобретательности жреческого сословия. Скорее можно сказать, что огромное число необъяснимых явлений, постоянно видимых в небе, вызвало развитие политеизма, основанного на поведении небесных тел.
Много столетий бродячие племена Вавилона и Ассирии, охраняя по ночам свои стада, со страхом и благоговением смотрели, как солнце опускается за горизонт и на черном куполе небес появляются звезды. Люди видели, как звезды медленно поднимаются к зениту, а затем вновь опускаются и в конце концов тоже исчезают за горизонтом на другой стороне. Но это еще не все. Некоторые яркие звезды, казалось, двигались независимо, по диагонали пересекая общее направление движения небесного купола. Нередко случалось, что какая-нибудь звезда срывалась со своего места и падала вниз, оставляя за собой огненный след, грозивший уничтожить или зажечь землю. Но еще больший ужас, чем любое из перечисленных явлений, вызывал огромный круг холодного света, периодически пересекавший небесный свод. Он был гораздо больше любой звезды и ходил по собственному маршруту. Он то появлялся, то пропадал. В первую ночь он обычно выглядел как тоненький серпик света со слабым контуром остального диска; с каждой ночью серпик становился все больше, а темный диск меньше, пока наконец в одну из ночей над горизонтом не поднимался пылающий красный шар, который затем, по мере приближения к зениту, съеживался и становился золотистым. Происходило такое не меньше двенадцати раз в год. Явление это служило несомненным знаком одного из богов; жрецы называли его Наннар или Син, «проливающий свет», а кое-где это был Энзу, владыка мудрости. Не важно, однако, какой именно бог проявлял свое могущество столь великолепным образом, – ясно было, что небеса нужно изучать и, если возможно, делать из наблюдений практические выводы.
