Глава 2.
Капитан Адальберт Ризенхорст наклонился в седле к шее своего коня, ласково похлопал Крафта и, выпрямившись, осмотрел собравшихся на майдане крестьян. Остановился взглядом на старосте, застывшего в позе самой глубокой покорности – голова втянута в плечи, лицо опущено, спина согнулась так, что кажется, будто у почтенного старика вырос горб, старческие руки, похожие на птичьи лапы, нервно теребят дрянную овчинную шапчонку. Хорошая поза, правильная. Ризенхорст обожал такие мгновения, чувство, что за твоей спиной сила, а перед тобой страх и покорность. Он любил, когда люди знают свое место. И, правильно это самое место определив, делают то, что им велят. А раз так, говорить со старостой можно по-доброму. Не придется марать клинки кровью этих мужепесов.
- А хорошая у вас деревенька, старик, - сказал капитан с самым дружелюбным выражением лица. За семь лет службы в Кревелоге алманец Ризенхорст неплохо выучил местный язык и любил вставлять в свою речь разные просторечные словечки. – Смотрю, дома крепкие, скотины у вас во дворах полно, а уж что морды у мужиков, что жопы у девок такие раскормленные, что просто зависть берет. Может, вам какой-нито добрый чародей ворожит, а, старик?
- Нет, господин, нет у нас волшебников, - тихо сказал староста, не поднимая глаз на Ризенхорста. – Сами все, тяжким трудом имение наше добываем, пытаемся прокормиться…
- А, понятно! – Ризенхорст упер руку в бок, ладонью другой провел по усам. – И у вас это хорошо получается – прокормиться то есть. Пора подумать, как других прокормить, верно?
- Да мы завсегда, господин, подати плотим, оброк не задерживаем…
- И про то знаю, дед. Но вот такое дело у меня к вам, пахари рукодельные – катаетесь вы тут в масле и в пиве, как у самой Богини-Матери под юбкой, а мои люди оголодали, отощали, вашему доброму герцогу Маларду, земля ему пухом, служа верой и правдой. Кровь за вас, сиволапых, проливали, чтобы вы могли достаток свой наживать в тишине и покое, а ничего, окромя ран и лишений, не получили? Справедливо это? Нет, старик, несправедливо. Так что придется вам уважить защитников своих геройских, то бишь нас. Как ты думаешь?
Староста не ответил, только еще сильней втянул голову в плечи. Он не знал, что говорить. Впервые за все годы его староства на него обрушилась такая напасть. Пока был жив добрый герцог Малард, имперские наемники, вся эта кровожадная сволочь, что состояла на службе у герцога во время последних войн с восточными кочевниками, в их краях даже не появлялась. Но война давно закончилась, герцог безвременно умер, совет знати озабочен одним - выборами нового герцога, и наемники оказались не у дел. Кое-кто вернулся обратно в Вестриаль, искать новых контрактов, крови и золота, а иные разбрелись ватагами по Кревелогу и стремятся взять свое здесь, пользуясь междуцарствием и неразберихой. В маноры лордов не суются, потому как у землевладельцев свои отряды имеются, а коронные крестьяне беззащитны – чего бы не обобрать? В их повете уже в трех деревнях побывали, пошарпали да понасильничали, а теперь и до их села дошла очередь. Верная эта примета – появление на небе проклятой звезды с хвостом, ой какая верная…
Ризенхорст подождал ответа, не дождался, заговорил, сменив тон с шутливого на властный.
- Значит так, староста, слушай меня внимательно: через час ты поставишь мне все это, - капитан вытащил из поясного кошеля список и бросил к ногам старосты. – Грамоте обучен, или зачитать тебе?
Староста потянулся за свитком, и в этот момент звонко щелкнула тетива арбалета. Список, будто птица, выпорхнул прямо из-под руки старика, поднятый в воздух метко пущенным болтом. Наемники дружно загоготали. Лицо старосты, и без того бледное, стало серым.
- Не пугай его, Винс, - сказал капитан солдату, пустившему стрелу. – Не видишь что ли, хороший дедуня, справный. Он все нам представит, так ведь?
Кто-то из крестьян подхватил со снега пробитый стрелой список, с поклоном подал старосте. Пальцы у старосты дрожали, когда он разворачивал список, а когда уж начал читать, так и внутренности у него оледенели. Наемники не мелочились. Требовали провианта на две недели, фуража, да еще пятьдесят грошей серебром. Столько денег со всего повета за год не собирают.
- Господин, - заговорил староста, и ему казалось, что его собственный голос будто идет откуда-то со стороны, - сжалься! Дадим мы еды и сена для твоего отряда, как пожелаешь, но денег таких у нас отродясь не было! Да коли всю нашу деревню продать совокупно с бабами и детьми, столько серебра не набрать!
- Да неужели? – Ризенхорст состроил жалостливую гримасу. – Значит, ошибся я, выходит? Бедненькая у вас деревенька, так? Знаешь, а я ведь могу ее еще беднее сделать. Вот прикажу сейчас своим людям дома ваши поджечь – что тогда скажешь?
Староста молчал. Он испытывал сильнейшее желание упасть перед этим бандитом на колени и молить о милосердии для деревни, но нажитая с годами мудрость говорила, что ничего эти мольбы не изменят. Только унизится лишний раз перед чужеземными собаками. Негоже ему, бывшему солдату королевской армии, доблестно воевавшему когда-то под Яснобором и Крушиной, ползать на брюхе перед этим отродьем. Люди на него смотрят, соседи его, родственники, все село. Ждут от него помощи, а не униженной мольбы.
- Ну, что молчишь? – спросил Ризенхорст, нехорошо улыбаясь.
- Думаю, - староста впервые за весь разговор поднял голову и посмотрел прямо в глаза капитану наемников. – Не знаю, что и сказать тебе, господин хороший. Ждешь ты от меня ответа, так вот мой ответ: еды тебе и твоим людям дадим. А денег у нас нет. Что хочешь с нами делай, но нет у нас серебра.
- Это твое последнее слово?
- Последнее, - староста все же решился и опустился в снег на колено: не на оба, по-холопски, а на одно, как подобает воину. – Коли легче тебе от этого станет, прошу тебя по-человечески, господин – не губи понапрасну. Лучше иной раз приедешь к нам, как дорогого гостя встретим, напоим-накормим досыта. А пожжешь нам все, кровь нашу прольешь, сам Всемогущий и Богиня-Матерь, за бедняков и сирот заступница благая, в справедливости своей безмерной накажет тебя за содеянное зло, за то, что мирных тружеников ты без вины по миру пустил. Мы…
- Ха-ха-ха-ха-ха! – загоготал Ризенхорст, и его люди подобострастно подхватили глумливый хохот своего командира. – Я сейчас заплачу от умиления! Слышите, ребята, нас будут встречать в этом свинарнике хлебом-солью, как званых гостей! Королевский прием, клянусь чревом и косами Богини-Матери! Нальют нам хамской похлебки, а тутошние девки добровольно подставят вам свои немытые волосатые прелести, как дорогим гостям, ха-ха-ха-ха! Ох, пошутил, дедуля, давно я таких славных шуток не слыхал. Приветите, говоришь? А мы не из тех, кого привечать надо, старик. Мы сами берем, что хотим, и ты сейчас в этом убедишься, будь я проклят!
- Эй, а ты в этом уверен?
Ризенхорст вздрогнул. Вмиг стало тихо так, что эту тишину нарушали лишь фырканье коней и далекий шум ветряной мельницы на окраине села. Вся площадь обернулась на голос. Посередине улицы, ведущей на майдан со стороны тракта, стоял рослый вороной конь в кольчужной попоне а на нем – вооруженный всадник в красном, отороченном собольим мехом плаще. Под плащом у всадника Ризенхорст разглядел отличную вороненую кольчугу со стальными чеканными пластинками на груди и рыцарский наборный пояс. На голове всадника был стальной бацинет без забрала с черно-красным бурлетом и черным наметом, скрывавшим лицо всадника так, что между краем шлема и тканью были видны только глаза. А еще неведомый воин, так некстати для капитана Ризенхорста вмешавшийся в разговор, держал поперек седла обнаженный меч-бастард и был готов, похоже, пустить его в ход в любую секунду
- Это что за скоморох? – шепнул капитану сержант Гиллер.
- Демоны его знают, - Ризенхорст преодолел первое замешательство, вызванное появлением чужака, и теперь испытывал досаду и раздражение. Подобные сюрпризы он ненавидел.
