Пришел служка и с необычной робостью сказал тонким голосом, писклявым от подступившего страха:

– С вас, господа, четыре с половиной трудодня.

Артур посмотрел на раба совершенно ошалевшим взглядом:

– Чё! Сколько?! Вы чё тут, гниды, совсем оборзели!!!

– Но вы же… – мальчишка потупился, окончательно растерявшись, – само… самое дорогое заказали…

– Я тебе щас, чушка рабская, – Артур привстал, схватившись за меч, – клинок в жопу вгоню по самую рукоять, как тебе каждую ночь этот жирный боров вгоняет… – тут наследник икнул в очередной, наверное, уже десятый раз и опустился обратно на стул, попытался снова встать, но Олег, положил руку ему на плечо, достал из кармана брюк пять металлических квадратиков с цифрой «1» на каждом, бросил под ноги раскрасневшемуся служке и без злобы проговорил:

– Сдачи не надо. Что здесь лишнее, пусть твой хозяин спишет с долга Артура.

Колокол Храма Славы отбил полуночной набат, а это значило, что начался комендантский час. Впрочем, строгий запрет на передвижение по ночному Лакедемону касался только крестьян и рабов, но и свободным гражданам шастать по улицам, без веских на то оснований, не рекомендовалось. Однако двум друзьям, только что справившим малую нужду прямо посреди улицы, на эти рекомендации было наплевать с высоты купола Храма Славы.

– Нет, ну мрази позорные, – не унимался Артур. – Как стану царем, я этого толстожопого мудака Гоги в Миусе утоплю. Лично утоплю, суку. А кабаки вообще сделаю бесплатными, элитным воинам бухло будут выдавать, как кровяную похлебку…

Олег зажмурился, голова кружилась, а во рту обнаружился привкус кровяной похлебки. Только что он был совершенно пьян, а через минуту стал абсолютно трезв от пришедшей в голову мысли, что завтра, да нет, уже сегодня, должен будет убить свою дочь-выродка. И юноша вдруг понял, что если сейчас он останется с этими мыслями один на один, то сойдет с ума или сделает что-нибудь похуже.

С одной стороны, ничего особенного в этом не было: уничтожить неполноценного ребенка… На его памяти в Лакедемоне так поступали всегда. Но как позабыть тот странный миг, когда он прижал совсем крошечное человеческое существо к груди… В ту секунду он будто бы прозрел, осознал и понял все тайны страшного в своей необъятности мира. И крепла уверенность, что задушить девочку – значит убить весь мир: огромный, опасный, ужасный и прекрасный одновременно.

– Тебя домой довести? – спросил он вдруг охрипшим голосом. – Какой домой? – прыснул смехом Артур. – Ты чё, мля, Олежка… праздник только начинается. Давай-ка лучше завалимся к девкам, в Дом Алён.

– Да мне-то все равно куда, лишь бы с тобой, – Олег помотал головой и хмель накатился новой волной. – А если бы у меня была такая красавица-жена, как твоя Аня, я бы никогда, ни за что, ни к каким девкам не ходил бы.

– А ты, когда пьяный, такую херь пороть начинаешь… – хохотнул Артур. – Если бы ты прожил с Анькой хотя бы год, то бегал к девкам каждый день, лишь бы дома не ночевать.

– Ладно, пошли к Алёнам, – легко согласился Олег, видя, что Артур поступит как решил, а одному, наедине со своими мыслями, оставаться было невозможно.

Дом Алён находился в южной части Лакедемона на самой окраине, недалеко от большого частокола. Это странное название получилось оттого, что из восьми потаскушек, проживающих в нем, троих звали Алёнами. Путанки, как они сами себя именовали, были свободными женщинами из крестьянок, и, как все люди из этого сословия, обязаны были работать на Общину Лакедемона, получая строго нормированное жалованье. Рабочий день у них, как и у остальных, начинался через два часа после утреннего набата, а заканчивался с набатом вечерним, то есть длился обычные десять часов. Главная и, пожалуй, единственная их трудовая задача состояла в обслуживании сексуальных потребностей жителей Лакедемона. В основном, конечно, воинов, но и зажиточным крестьянам также случалось заглядывать в заведение. Девицы не имели права брать плату с клиента более одного трудочаса и обслуживать за день более десяти человек. Разумеется, далеко не всегда улов у них был удачен: в особо скудные дни на одну путану приходилось не более двух клиентов. Однако нельзя было сказать, что девушки бедствовали, ибо с гораздо большей охотой занимались своим ремеслом в нерабочее время, по ночам, где и цены за услуги сильно отличались от дневных.

– Вот только… – произнес Олег, когда они прошли несколько метров, пытаясь держать четкий шаг.

– Что только?

– Как мы… – Олег морща лоб и пошатываясь пытался сконцентрироваться на какой-то мысли, но у него это никак не получалось. – Э-э-э… как… в общем… чем платить будем… карманы пусты… может, ко мне пойдем?

– Не-не-не… – хитро улыбаясь, помахал указательным пальцем Артур. – Платить у нас как раз есть чем… еще как есть, – он полез за пазуху, где хранил журнал со странным названием, и вытащил увесистый мешочек. – Смотри, за этот товар любую девку можно поставить раком, а потом еще раз и еще два раза.

– Что это за хреновина? – Олег взял мешочек, цвет которого был почти неразличим в темноте.

– Эта хреновина, – медленно, тихо, с каким-то особым смаком почти в самое ухо друга прошептал Артур, – называется дурью.

– Что за дурь? – Олег непонимающе закачал головой, отчего споткнулся и чуть не упал.

– Такая сушеная трава, – ловко поддержал друга Артур. – Которую курят в трубках, ну, таких штуковинах… ну… ты видел, наверняка…

– А разве курить не запрещено законом?

– Ну, ты точно, как нажрешься, так тупее любого раба становишься, – засмеялся Артур, потеряв равновесие и чуть не свалившись. – Чё в нашей деревне только законом не запрещено, мля. Отец тут переусердствовал. Шагу ступить нельзя, как на какой-нить запрет наткнешься…А ты что, никогда закона не нарушал?

– Ну… приходилось иногда, – сказал Олег, но не желая продолжать неудобную тему о нарушениях спросил: – А откуда дурь у тебя?

– А-а-а, вот это вопрос самый интересный, – Артур взмахнул рукой куда-то вбок. – Не поверишь! Из самого Таганрога…

– Но… – Олега бросило в жар, он вновь почти протрезвел. – Таганрог… город мертвый. Там радиация…

– Да ни хрена! – Артур забрал у Олега мешочек и опять спрятал за пазуху. – Обитаем он. И радиация там не настолько повышена, чтобы сразу копыта отбросить. Правда, живут там всякие дерьмовые выродки, ну вроде твоей дочурки, мля.

Олегу очень захотелось вмазать по морде лучшему другу, да так, чтобы у того зубы заскрипели и кровища фонтаном брызнула, чтобы он башкой со всего размаху треснулся и больше подняться никогда не смог, но вместо этого оскорбленный отец процедил:

– А ты что, сам там был?

Артур остановился, посмотрел на Олега удивленными глазами и зашагал дальше:

– Ясен хрен, я там никогда не был и не собираюсь! Я что, на дебила похож? Один барыга туда ходит, приносит дурь и лекарства от радиации. Воняет, правда, от этого вшивого козла, обрыгаться можно с непривычки, но он ведь в Беглице живет, а там все такие недоноски. Взамен я ему патроны даю…

Теперь остановился Олег.

– Па-атро-оны? Стратегически важный товар? Ты… ты знаешь, чем это пахнет? Это же измена…

– Да тихо, ты! – Артур подошел к Олегу вплотную. – Ты чё? Какая, мля, измена? Если бы у тебя такие долги были, как у меня, ты и не тем бы занялся. Но долги – это фигня на самом деле, понимаешь? Мне напарник нужен. Козла этого я у беглицких отмазываю, я ведь сын царя, но с тобой мы и в самом Лакедемоне развернемся. – Артур глядел на Олега пристально, не мигая. – Прикинь только, мы вдвоем, оба наследники, монополизируем два товара: лекарства от радиации, от них мертворожденных у женщин вообще не бывает, представляешь, вообще! И дурь тоже наша. Мы будем контролировать все не только мечом, но и делом, и даже словом… Прикидываешь, а? Твой дядя и мой батя не вечны…

Олег не мог поверить своим ушам. Вот оно как бывает! Наследник практически в открытую играет против своего отца, нарушает все мыслимые и немыслимые законы (что тут жалкий подслушанный разговор!), и главное – он даже не мучается выбором, не грызет его совесть, его вообще ничто не коробит, с легкостью преступает границу дозволенного, просто делает так, как ему хочется.