Во втором разделе книги собраны воспоминания Коровина о современниках. Уже одно простое перечисление имен художников, писателей и актеров о которых он счел нужным рассказать, придает этим воспоминаниям необычайный интерес - Чехов, Репин, Поленов, Врубель, Левитан, Серов, Головин, Каменев, Садовский. То, что сообщает мемуарист о выдающихся современниках, нигде более не встречается, так как его общение с ними происходило в тесном дружеском кругу и большей частью в то время, когда жизнь их еще не была на виду.

При ознакомлении с воспоминаниями Коровина о художниках следует иметь в виду следующее. Литературные произведения, в которых он затрагивает вопросы изобразительного искусства, порой содержат выпады против идейной живописи передвижников. Художник считал, что тенденциозность («умничанье», «литературщина», по его терминологии) являлась причиной всех зол, так как она, мол, отодвинула «далеко назад вопросы вкуса и эстетики»[55]. Свои взгляды на задачи искусства Коровин так излагал: «Моей главной, единственной, непрестанно преследуемой целью в искусстве живописи всегда служила красота, эстетическое воздействие на зрителя, очарование красками и формой. Никогда никому никакого поучения, никогда никакой тенденции, никакого протоколизма. Живопись, как музыка, как стих поэта, всегда должна вызывать в зрителе наслаждение. Художник дарит зрителя только прекрасным»[56]. Безусловно, такое узкое понимание задач искусства свидетельствует об идейной ограниченности художника. Это отразилось не только на его воззрениях, но и на его творчестве. В конце XIX - начале XX века подобные взгляды были свойственны многим представителям искусства и литературы, и здесь Коровин является в какой-то степени выразителем своего поколения. Следует добавить, что эти воззрения художника отрицательно сказались в отдельных случаях на исторической ценности его воспоминаний (см., например «На смерть Репина»).

Воспоминания о Шаляпине составляют другую половину этого раздела данной книги. Быть может, никого из своих замечательных современников Коровин не знал так близко, как Шаляпина, поэтому и написал о нем столь содержательные интересные и обстоятельные мемуары. Самое значительное литературное детище Коровина - книга «Шаляпин. Встречи и совместная жизнь». Первая в нашей стране публикация отдельных глав этих воспоминаний сопровождалась в основном суждениями о том, будто в них наблюдается «весьма сумбурное и неверное изложение Коровиным фактов из жизни Шаляпина»[57]. У комментатора не нашлось ни слова похвалы и признательности в адрес художника, который если и допустил какие-то погрешности, все же сумел как никто другой ярко и выпукло рассказать о своем друге и великом артисте. В нашем издании эти замечательные воспоминания печатаются почти полностью. Завершаются они тремя очерками Коровина о Шаляпине, с которыми советский читатель познакомится впервые.

В «Приложении» к этой подборке приводится статья Шаляпина, написанная в 1932 году в связи с пятидесятилетием художественной деятельности Коровина и исследователям до сих пор остававшаяся неизвестной.

Следующий раздел включает в себя очерки о поездках Коровина по России и за границей. Основную их часть составляют воспоминания, связанные с поездкой на Север которую он совершил вместе с Серовым в 1894 году. Впечатления, вынесенные из нее, были настолько сильными, что привели к созданию серии знаменитых северных произведений Коровина. В очерке «Испания» мемуарист рассказывает о своей первой заграничной поездке в 1888 году и о том, как он работал над картиной «На балконе. Испанки Леонора и Ампара». Несколько особняком стоят воспоминания «Крыша мира» и «Италия». В них зарисовки местной жизни и людей перемежаются с размышлениями об условиях, при которых человек, отдавший себя искусству, имеет возможность свершить свой творческий подвиг.

Четвертый раздел «Рассказы» начинается с автобиографических произведений Коровина. Они свидетельствуют, что к памяти многих людей, оказавших ему иной раз лишь минимальное внимание и участие, Коровин относился с бесконечной душевной признательностью. Хотя некоторые из этих лиц известны по свидетельствам других мемуаристов, но Коровин сообщает такие новые детали и столь мастерски обрисовывает их, что запоминаются они по его описанию. О самом себе, уже взрослом человеке, он редко заводил речь в автобиографических очерках, а если это и случалось, то большей частью в рассказах об охоте и рыбной ловле, и то мимоходом. Исключение составляет очерк «Человечек за забором», в котором, касаясь своей деятельности в казенных театрах, он упоминает об испытанных им нескончаемых обидах. Как же сильно тогда они должны были травмировать художника, если даже на пороге смерти он не мог их забыть!

Очерки о москвичах былой Москвы по тематике и иной раз по манере повествования близко стоят к широко известным очеркам В. А. Гиляровского «Москва и москвичи».

Затем следуют рассказы о дореволюционной деревне, которую Коровин знал не как горожанин, бывавший там наездами, а как человек, живший в ней долгое время; они свидетельствуют о его глубокой наблюдательности и проникнуты большой любовью к людям.

Литературное творчество Коровина проникнуто гуманистическими принципами, глубокой убежденностью, что человеческие отношения должны основываться на справедливости, любви, дружбе, верности. Сознавая, как чудовищно далека окружавшая действительность от его идеалов, Коровин так однажды выразил (несколько, правда, сумбурно) свое выстраданное «верую»: «…только в справедливости создается жизнь «…» Я не хочу и не хотел говорить неправды о ценном. Я никого не осуждаю. Это не осуждение. Это защита моего понимания прекрасного, солнца, жизни и свободы, свободы для добра, а не зла «…» Во мне есть защитник блага для человека «…» Вы на это скажете, что миры кончаются. Верно то. Но ценности-то не кончаются. Ведь они заставят себя ценить, так как они дух есть. Это ведь жизнь и ее лучшее…»[58].

В заключение публикуются рассказы о животных, охоте и рыбной ловле. Прочитав их, читатель сможет представить себе истоки творчества Коровина и поймет, как много значило для него общение с русской природой.

* * *

Изучение фактов, о которых повествует Коровин, а также работа над комментариями дали возможность убедиться в высокой достоверности его воспоминаний. Такое достоинство придает мемуарным записям Константина Алексеевича большой познавательный интерес и выдвигает их на одно из первых мест в нашей мемуарной литературе о художественной жизни России тех десятилетий. Убедиться в правдивости и точности свидетельств Коровина и неожиданно и приятно. Настораживали реплики современников о Коровине, правда шутливые, будто он был «вралем», да и высказывание его самого в разговоре с писателем Л. Ф. Зуровым о том, что «к воспоминаниям художников о художнике нужно относиться более или менее сдержанно»[59]. Поэтому особое внимание при комментировании мы уделяли тому, чтобы подкрепить воспоминания Коровина сведениями и фактами, о которых автор не знал или по давности лет запамятовал.

Составители стремились широко использовать в комментариях материалы о Коровине и его друзьях, выявленные ими в различных государственных архивохранилищах и частных собраниях. Многие из приводимых ранее неизвестных документов обнаружены в, казалось бы, хорошо изученных и описанных архивных делах, находящихся в отделах рукописей ГТГ, ГЦТМ и ЦГАЛИ.

Что касается других фондов, на этот раз впервые обследованных, то в них нашлись десятки неизданных интереснейших писем Коровина, любопытнейшие документы о нем как ученике и преподавателе Училища живописи, ваяния и зодчества, художнике императорских театров, многочисленные упоминания в переписке и дневниках близких и знакомых. Отысканы появившиеся в зарубежной печати свидетельства современников о встречах с Коровиным, а также получены от некоторых лиц, живущих во Франции и знавших художника, написанные ими по нашей просьбе воспоминания о нем. Особо следует отметить, что в комментариях впервые публикуются некоторые записи о Коровине, имеющиеся в дневнике директора императорских театров В. А. Теляковского, - к этому ценнейшему источнику для биографии художника почти никто не обращался.