что звала Володю не только во сне, но и наяву. Но на

этот раз, впервые за всё время, он рядом. Невозможно.

Невозможно выразить силу огромного чувства облегчения,

окатившего меня с головы до ног, когда я услышала его

хриплый, приносящий успокоение голос и поняла, что не

одна в своей одинокой пустой комнате, как было раньше.

Я просыпаюсь в кровати Художника. Оглядываюсь.

Полумрак. Так как я всегда просыпаюсь в шесть, нетрудно

догадаться, сколько сейчас времени. Осторожно, чтобы не

разбудить Володю, выбираюсь из постели. Останавливаюсь

перед своей хаотично валяющейся на полу одежде и пару

секунд меланхолично пялюсь на них. Прямо цирк устроила.

Дорогие шмотки напялила. Туфли. Которые, кстати,

расклеились от сырости. Чёртов дождь. Жалко их. Мама

расстроится. Наклоняюсь и поднимаю кремовую блузку с

коротким рукавом и брюки. Смотрю на них, раздумывая на

черта мне всё это. Затем надеваю. Предстоит тяжёлый

разговор с мамой. Но это позже.

Сто восемь

Когда я была совсем маленькой, папа катал меня на

своём автобусе. Он был водителем и много работал. Так

же на него часто сваливалась починка разного транспорта.

Папа был профи в том, что касалось автомобилей.

Легковых и огромных. Даже один раз на тракторе меня

катал. То ещё развлечение! Кататься на автобусе мне

нравилось безумно. Особенно, когда там никого не было.

Я всегда любила забраться на самое высокое сиденье и

смотреть в окно, потому что с высоты автобуса это

кажется невероятным. Казалось. В моём возрасте. Однако,

двенадцать лет прошло, а страсть к автобусам осталась.

- Хочешь поговорить о его пагубном влиянии на тебя?

Я приподнимаю бровь, ёрзая в кресле. Чувствую себя

так, будто мама после этого разговора вынесет мне

приговор: «казнить, нельзя помиловать».

- Нет.

- А твоих побегах из дома посреди ночи из-за него?

- Нет.

- А о сексуальной стороне ваших отношений?

Ёрзаю ещё больше.

- Точно нет.

- Но она ведь есть?

- Да.

- Наконец-то слышу что-то кроме «нет».

- Чего ты хочешь?

- Хочу знать о жизни своей дочери не меньше, чем

она сама.

- Поговорим о сексе с Володей? Что ж, давай.

- Ты спишь с ним?

- Да.

- Давно?

- Недолго. До этого мы были друзьями, если помнишь.

- И когда всё началось?

- Когда Макс закрутил с Верой.

- И ты решила отомстить?

- Боже упаси. Просто мы тогда впервые тр… ты

поняла, в общем.

- А потом?

- А потом как-то закрутилось и вот.

- Что - «вот».

- И вот мой парень.

- Он развращает тебя.

- Он не может никого развращать. Он - самый

хороший человек из всех, что я когда-либо знала.

- Сними розовые очки, Энни. Он разгильдяй, каких

ещё поискать.

- Я тоже не святая.

- Ты другая, Энни. Ты очень умная, целеустремлённая

и сильная. Твой «парень» утянет тебя на дно.

- Не утянет.

- Энни, он живёт в доме на колёсах.

- Мне всё равно живи он хоть в парке на лавочке.

- Пора поговорить и об этом, - вздыхает мама.

- О чём?

- Я думаю, у тебя есть психологическая проблема,

Энни.

- Какая ещё проблема?

- Ты подсознательно тянешься к типам, подобным ему.

- «Подобным ему»?

- Энни, пойми, ты просто страдаешь из-за смерти

своего друга.

- Пожалуйста, не впутывай Васлава!

- Но ведь дело в нём. Ты видишь в Володе Васлава

и поэтому тебе кажется, что ты любишь его.

- Я не любила Васлава…

- Да ты постоянно бегала к нему. Шушукались с ним

вечно. Прохода тебе не давал!

- Да! А потом убил себя из-за Анны-Виктории! - Я

сглатываю ком в горле. - Я-то думала, у него это

пройдёт. Перебесится и забудет. А потом нашла его в

луже собственной рвоты на полу. Ты не знаешь, что я

чувствовала. И ещё непрестанно попрекаешь меня дружбой

с ним!

Мама смотрит на меня обеспокоенно, так будто меня

сейчас припадок хватит. Я морщусь.

- Кого ты нашла в Володе, Аня? Васлава? Или,

может, своего отца?

- Отца?

- Всё детство папа прокатал тебя на автобусах. И

тут ты вдруг встречаешь парня, живущего в доме на

колёсах.

- Ещё и папу приплела.

- Я же знаю, как ты его любила. Вечно шептались

с ним о чём-то, гуляли.

- К Володе я чувствую другое! Я его люблю.

- Не любишь.

- Конечно, люблю.

- Разлюбишь.

- Не смогу…

- Сможешь.

- Откуда столько жестокости?

- Это всего лишь реализм, Энни. Ты подросток, тебе

свойственно драматизировать, а я всё вижу с высоты

жизненного опыта.

- Ничего ты не видишь.

- Я вижу, что он бездомный, безработный и

безалаберный.

- А ещё добрый, честный, заботливый, умный,

талантливый…

- Будь он хоть трижды добрым, честным, заботливым,

- перебивает она меня, - он всё равно остаётся пьяницей

и раздолбаем.

- Будь я хоть трижды умной, сильной, целеустремлённой,

я всё равно остаюсь алкоголичкой и стервой.

Я вздыхаю и встаю с кресла.

- И всё же. Чтоб ты знала. Володя не повлияет на

мои планы. Я всё равно уеду. Теперь довольна?

Сто девять

Следующий месяц был плотно загружен подготовкой к

экзаменам, к выпускному, ссорами с мамой. Мне остался

только иностранный язык, по остальным «пятёрки».

Подкачала лишь литература, но что поделать, если я её

терпеть не могу. У меня всю жизнь за неё была хилая

"троечка". И не потому что я не люблю читать, нет.

Много, слишком много рамок там, где важно умение

Думать, анализировать, рассуждать, творить, в конце концов.

Просто я не понимаю, зачем мы разбираем какие-то

рассказы, анализируем их и находим основную мысль,

когда можно просто тихо посидеть весь урок с

книжкой. Вместо этого мы все приходим к одному

и тому же выводу, ненавязчиво вдолбленному в наши

головы учителем. Свобода мысли? Какая к чёрту свобода

мысли! Школьники должны рассуждать так, как толкует

школьная программа. Считаешь иначе? Да нет же, это же

неправильно, неправильно. На то она и литература,

чтобы думать чужими мозгами. Даже в алгебре больше

свободы. Там есть хотя бы несколько вариантов решения

одного и того же примера. В литературе же всё чётко и

однозначно - автор имел в виду то-то, донести до нас

хотел то-то. Так что можно не заморачиваться. Мирно

посидеть за своей последней партой и подождать, пока

учитель, пара отличников и ещё там кто-нибудь найдут

основную мысль, тему, идею, а потом преспокойненько всё

это записать. Затем урок литературы закончится и можно

идти на биологию.

***

В общем, Белле исполняется двадцать пять лет. По

этому случаю у нас в доме устраивается большое

празднование, на которое приглашены несколько Белленых

подружек, вся семья её мужа (и Художник тоже), вся

наша семья. Думаю, тут сразу понятно, что лучше

заживо сгореть, чем идти на это празднество. Но я обязана

присутствовать. К тому же, там, где есть праздник, всегда

есть выпивка. Нет, сильно напиваться я не собираюсь, но

пару стаканов вина или мартини точно пропущу. Мне ведь

нужно как-то это пережить.

***

Я говорила, что лучше сгореть заживо, чем отмечать

юбилей Изабеллы? Не совсем так. Лучше вечно гореть

заживо в Аду, вариться в адском котле, наполненном

грешниками, чем терпеть сию вакханалию. Нет, вначале-то

всё было неплохо. На столе чудным образом нарисовалась

бутылка виски, а я очень люблю виски, поэтому пока

гости преспокойно вели светские беседы, которые мне были

совершенно до звезды, я тихонечко выпивала. И тут мама