Девушку, которая была и так слаба, а от сильного удара по затылку не приходила в сознание почти сутки, передали на корабль Димоса. Пират заплатил за нее пять тысяч сестерциев.

Юргент посмотрел на эти деньги, и когда они отъехали от берега, сказал:

— Что ж, вот и мое жалованье. Наемный охранник должен получать жалованье, — горькая усмешка на его губах постепенно растаяла. Все кончено. Теперь у них только одна дорога. Дорога домой.

— Благородный Лукреций, там, у ворот, стоит работорговец, который утверждает, что он выкупил у пиратов похищенную дочь благородного сенатора Квинта, — центурион Гемерис вошел в покои римского посланника в Египте, двоюродного брата верховного консула Марка Порция Катона. — Девушка с ним.

Пусть его проводят ко мне, — Лукреций Катон устало вздохнул. Почти каждую неделю к нему приходили работорговцы, утверждавшие, что у них находятся знатные римлянки, которых они выкупили у пиратов. Однако, поскольку иногда (очень и очень редко, за три года лично с Лукрецием такого не случалось ни разу), это оказывалось правдой, то специальным указом предписывалось проверять каждый случай. Предыдущий посланник выкупил у одного из местных торговцев живым товаром Фульвию Селестину, жену римского сенатора, которая совершала развлекательную поездку в Египет и была похищена. Муж отказался уплатить выкуп, потому что женился в связи с исчезновением Фульвии, женился на молоденькой и хорошенькой Присцелле, и вовсе не желал возвращения вздорной и сварливой старой жены. В общем, посланник в Египте оказался в глупейшем положении, потому что уплатить из казны выкуп он не имел права, а допустить продажу жены римского сенатора в рабство было совершенно невозможно.

Лукреция Катона обрадовало то, что хотя бы не придется ехать смотреть эту девицу. Обычно, работорговцы не привозили этих «выкупленных римлянок» с собой.

Через несколько минут в коридоре послышалась тяжелая поступь конвоя, в зал вошел мужчина маленького роста, рот которого беспрестанно кривился, а сам как будто не переставая, кланялся, и девушка, завернутая в полупрозрачное покрывало, в каких обычно продают танцовщиц. Посетителей сопровождало трое легионеров.

— Как твое имя? — спросил Лукреций, глядя на мужчину.

— Лукреций! — девушка неожиданно сбросила покрывало и бросилась к столу посланника.

— Юлия?! — Лукреций был поражен. — О, Юнона! Что произошло?

— Я же говорил, что это дочь римского сенатора, — сказал Мафусаил легионеру, который отшатнулся, такая вонь исходила изо рта «посетителя».

— Лукреций! О, боже! Я не верю, что все, наконец, закончилось! — Юлия вцепилась в руку посланника с такой силой, что если сейчас ее кто-нибудь попытался бы от него оттащить, то вряд ли смог бы разжать ее пальцы.

— Я выкупил ее у пиратов, за сто тысяч сестерциев! — сообщил Мафусаил. — Ее похитили! Я выкупил и ухаживал за ней, пока она не поправилась!

— Юлия! Всемогущие боги! Что говорит этот человек? — Лукреций усадил девушку в кресло. Они были знакомы с детства, но после избрания Марка Порция верховным консулом, потеряли друг друга из вида. Лукреций много путешествовал, и три года назад, стал римским посланником в Египте. Хоть он и видел Юлию в последний раз, когда ей было тринадцать лет, но узнал сразу.

— Лукреций, пожалуйста! Я умоляю тебя о защите, ты себе представить не можешь, что со мной произошло. В это невозможно поверить!

— Эта девушка находится под моей защитой, — эти слова были обращены к Мафусаилу.

— Но я ее выкупил! Я потратил сто тысяч сестерциев! Возместите мне мои расходы, и я уйду, — работорговец скрестил руки на груди и выставил вперед правую ногу. — Скажите ему, госпожа! Разве я не заботился о вас? Разве я не уберег вас от продажи на невольничьем рынке? — лицо Мафусаила, чем-то напоминавшее мордочку старой мартышки, скорчилось в невообразимом страдании. Для работорговца даже смерть была бы не так страшна, как потеря ста тысяч сестерциев.

— Этот человек говорит правду, Лукреций, — подтвердила слова Мафусаила Юлия, после некоторой паузы. — Он действительно выкупил меня у пиратов, ухаживал за мной и привел сюда, не побоявшись твоего суда. Однако… — Юлия замолчала, пристально глядя на работорговца.

— Что? — Лукреций внимательно слушал ее, готовый по первому слову приказать арестовать негодяя.

— Он выкупил меня не за сто тысяч, — Юлия улыбнулась..

— Богиня! — Мафусаил кинулся к ней в ноги. — Разве я не прикладывал к твоим ранам самых дорогих целебных настоев? Разве не присутствовал у твоего изголовья врач? Разве не приносили тебе самых лучших и тонких яств? Разве не облачил я тебя в шелк, взамен тех лохмотьев, что были на тебе в день нашей встречи?

— За сколько же этот мошенник выкупил тебя? — Лукреций смотрел на Юлию и тут же забыл, что именно спрашивал. Недавняя болезнь сделала ее очень бледной, но в сочетании с легкими одеждами цвета александрийской сирени, шитого серебром покрывала, накинутого на длинные густые волосы, бледность придавала ей особую изысканность, а отсутствие украшений нисколько не портило девушку, скорее наоборот, делало ее похожей на свежий, прекрасный цветок.

За… — Юлия сделала паузу. Мафусаил покрылся крупными каплями пота, а Лукреций Катон в этот момент почему-то подумал, что было бы хорошо жениться на Юлии, и представил себе брачный церемониал. — За семьдесят тысяч сестерциев, — произнесла, наконец, девушка.

— Богиня! Солнечная фея! — Мафусаил упал к ее ногам и обняв их, поцеловал туфли. — Когда я могу получить свои деньги? — Этот вопрос был адресован уже Лукрецию.

— Мой отец заплатит, — сказала Юлия.

— Нет, позволь мне сделать это для тебя, — Лукреций неожиданно для себя осторожно взял Юлию за руку. — Казначея ко мне!

Через два часа Мафусаил покинул дворец посланника, нагруженный деньгами, словно дровами мул.

— Да благословит меня Иштар. — сказал он вечером лекарю, отпивая из кружки крепкого пшеничного пива, — иногда выгодно побыть и порядочным человеком! Выпьем, мой друг, за честность! — и старые знакомые чокнулись глиняными кружками.

Лукреций Катон немедленно отправил гонца в Рим с известием для сенатора Квинта, что дочь его нашлась и пребывает в добром здравии. После того как девушку сопроводили во внутренние термы дворца и привели в порядок, Лукреций пригласил ее разделить с ним трапезу.

Брат Марка Порция был совсем не похож на своего сурового и аскетичного консула Республики. Лукрецию достались огромные, кажущиеся очень печальными глаза его матери, чувственные губы Адониса, длинные пушистые ресницы, смуглая кожа с золотистым отливом. Он был среднего роста, достаточно крепкого телосложения, но острых, четко очерченных линий в его фигуре не было, хоть она и была очень пропорциональной. Лукреций получил очень хорошее образование, особенно хорошо знал математику, философию. Во время последней встречи с Юлией, навел на нее смертельную скуку рассуждениями о математически выверенной тактике боя.

Обед начался в неловком молчании. Юлия понимала, что ей нужно поблагодарить Лукреция, но, глядя на его смущенное, чуть покрасневшее лицо не могла подобрать слов. Пышное изъявление благодарности могло его еще больше смутить, а совсем ничего не сказать было бы невежливо.

— Тебе, наверное, не терпится вернуться в Рим, — кашлянув, начал разговор Лукреций. Он старался не смотреть на Юлию, потому что каждый раз, когда встречался с ее огромными черными глазами, не мог оторваться и забывало чем говорит. Подобное произошло с ним впервые в жизни. Лукреций с удивлением исследовал грани своего нового состояния и понял, что… влюблен.

— Я не хочу возвращаться в Рим.

Ответ Юлии был неожиданным.

— Но почему? Твой отец, наверняка считал тебя погибшей, и будет страшно тосковать.

— Лукреций… — Юлия опустила глаза и попыталась побороть смущение. — В моей жизни слишком многое переменилось… Все равно, однажды правда станет всем известной, — девушка отвернулась в сторону и крепко сжала ладони, чтобы унять дрожь.