— Это она… она… — по толпе проносился шепот.

— Мы хотим знать твое имя, — вперед вышел седой мужчина, в руке которого был молотильный цеп.

— Я Юлия, дочь Квинта, сенатора Рима, — ответила девушка, гордо выпрямляясь. Она огляделась, из последних сил стараясь не паниковать, но Семидис куда-то исчез. Юлия мысленно послала этому трусу проклятие, ей было все труднее сохранять спокойствие. Одна, среди враждебно настроенной толпы, которая явно намерена с ней поквитаться.

— Как зовут твою мать? — продолжил спрашивать мужчина.

Юлия почувствовала как могильный холод поднимается от ее ног к груди.

— Клодия Прима, — ответила она.

— Это она, это ее дочь…. — пронеслось по толпе.

— Ты узнаешь этот вензель? — неожиданно, откуда-то из толпы появилась Римела, глаза которой горели яростным безумием.

— Это она! Она! — сумасшедшая упала на землю и начала рвать на себе одежду.

— Убить ее! — дико завыла какая-то всклокоченная старуха. — Убить дочь той гадины, так же как проклятая шлюха забила до смерти наших дочерей!

В этот момент руки Юлии будто бы сами собой изо всех сил хлестнули вожжами по спинам лошадей и повозка помчалась сквозь толпу; со всех сторон раздались ужасные крики, Юлия почувствовала сильный удар и потеряла сознание, она упала на сиденье, а обезумевшие лошади, не чувствуя никакого ограничения, помчали вскачь не разбирая дороги.

— Назад! — над толпой раздался рев Юргента.

Отряд, охранявший Юлию, оттеснил назад крестьян, осыпая их ударами плетей.

— Скачи немедленно на постоялый двор! Собери самое необходимое и забери Тоф! — Василий отдал приказание одному из охранников. — Ждите нас у переправы!

Пока отряд разгонял беснующуюся толпу, Юргент бросился вслед за повозкой, которую взбесившиеся лошади несли в сторону реки. Больше всего гладиатор боялся, что бесчувственное тело Юлии может выпасть из повозки, прямо под колеса. Впереди уже показался обрыв, много лет назад река изменила направление своего течения и размыла основание холма, часть которого обвалилась в воду, и теперь берег представлял собой тридцатиметровую отвесную стену из камней и песка, которая держалась только благодаря спутанным корням вековых деревьев. Юргент колотил по бокам своего коня, подгоняя измученное животное неистовым криком, но все же никак не мог догнать повозку. Обрыв был все ближе, гладиатору удалось, наконец, поравняться с повозкой.

— Юлия! — галл кричал так громко, насколько хватало силы, но девушка не отвечала. Она была в глубоком обмороке. Юргент отпустил поводья и попытался наклониться, чтобы схватить Юлию за руку, в этот момент его конь издал дикое ржание и поднялся на дыбы, а затем попятился назад…

Когда Юлия открыла глаза, она лежала на коленях у Юргента. Инстинкт самосохранения лошади спас их обоих. Галл был так сосредоточен на том, чтобы успеть вытащить Юлию, что забыл о приближающемся крае обрыва. В тот момент, когда его рука сомкнулась на запястье Юлии, конь взвился на дыбы, чем спас от падения с тридцатиметровой высоты обоих.

Пока Юлия была без сознания, Юргент вправил ей вывихнутую руку. Очнувшись, девушка почувствовала сильную боль, на запястье остались синяки, следы от пальцев Юргента, но зато рука могла двигаться.

— Что произошло? — слабым голосом спросила она у склонившегося над нею гладиатора.

— Ты потеряла сознание, когда толпа хотела с тобой расправиться; кони понесли, и ты чуть было не упала с обрыва в реку, — коротко пересказал ей содержание последних двух часов Юргент.

— Она была его любовницей, — сказал Юлия, и глаза ее наполнились слезами. — Она была его любовницей… — девушка прижала свое лицо к Юргенту, и тот почувствовал на своей коже ее горячие слезы.

— Кто она? Чьей любовницей? — галл удивленно смотрел на Юлию.

— Женщина, с которой жил здесь молодой Септимус Секст — моя мать!

Юргент молчал, не зная, что сказать в утешение этой прекрасной молодой девушке, вся жизнь которой рассыпалась, словно стеклянный шар. Он нежно обнял Юлию и погладил ее по голове. Неожиданно она перевернулась на спину и обняла его за шею.

— Я знаю, это ты… — прошептали ее губы. — Как я могла так долго этого не понимать… Это ты — единственный, предназначенный мне судьбой мужчина… Ты увезешь меня в свою далекую северную страну, где женщины свободны и равны мужчинам, правда?

Юргент почувствовал, как разум оставляет его, а все тело превращается в единый порыв страсти и нежности, он больше не мог сдерживать своих чувств. Теперь ничто не мешает их любви.

— Такова была воля богов, — сказал он, прижимаясь к полуоткрытым губам Юлии, которая изогнулась ему навстречу, издав легкий стон.

— Люби меня… — прошептали ее губы.

Огненный смерч подхватил обоих, закружив в ритме пламени, поднял на такие высоты страсти, что их тела стали одним единым, дышащим и пульсирующим всполохом. Юлия почувствовала боль, словно во сне, но эта боль была такой сладкой и прекрасной, как и то чувство, что наполняет душу музыкой и поэзией, даже если оно безответно. Девушка впервые в своей жизни поняла, что боль может быть более сладостной и желанной, чем нежная, чуть ощутимая ласка.

Юргент же впервые ощутил странное чувство, будто тело Юлии обволакивает его со всех сторон так плотно и трепетно, что ему хочется оставаться в нем вечно, блаженство нарастало так стремительно, что он был уже не в состоянии вместить его в себе… Взрыв…

Юлия и Юргент лежали на его плаще, в объятиях друг друга на высоком берегу реки, и не могли пошевелиться, или открыть глаза. Их души все еще парили где-то высоко, свободно, прекрасно… Когда девушка открыла глаза, то увидела, что яркое солнце уже ушло куда-то, она почувствовала, что все ее тело и волосы мокрые, и увидела, что плечо Юргента тоже покрыто мелкими капельками пота… Словно они оба только что вышли из самых жарких и прекрасных терм…

— Мне кажется, что я умерла и попала на Елисейские поля, — Юлия провела рукой по груди Юргента. — Наверное, мы все же упали вниз…

— Нет, мы живы и счастливы, — Юргент приподнялся на локте и запечатлел на губах девушки долгий поцелуй.

— И что мы теперь будем делать? — Юлия улыбнулась, но по мере того, как блаженство покидало ее, словно отлив, девушка начинала чувствовать стыд.

— Что захочешь, кажется, ты просила отвезти тебя на север, в мою страну, — Юргент снова поцеловал Юлию.

— Но я не могу, — она вдруг начала понимать, что все ее грезы о далекой стране были всего лишь глупой мечтой, — не могу оставить отца. Он сойдет с ума от горя.

— Я могу доставить тебя к твоему отцу.

Юлия увидела, что в глазах Юргента мелькнуло беспокойство. Она села, чувство стыда вдруг стало нестерпимым.

— А потом? — спросила она, не глядя на своего первого любовника, который вдруг стал совершенно чужим и далеким.

Потом мы уедем, — Юргент положил ей ладонь на плечо и хотел привлечь к себе, но Юлия отвернулась и заплакала. — Что с тобой? Я сказал что-то не так? — Юргент вдруг почувствовал себя обманутым, неужели она всего лишь… Он испугался этой мысли и попытался обнять и поцеловать Юлию.

— Нет! — та отпрянула и схватив одежду, прикрылась ею. — Не трогай меня! О, боги! Что же мы натворили!

Юлия внезапно осознала, что совершила ужаснейшую ошибку. Ведь, несмотря на то, что она узнала — она все равно любит Септимуса! Она разозлилась, она узнала о том, что мать препятствует ее браку из ревности — но ведь он, Секст, не виноват в этом! Юлии стало стыдно, что она… Она… Не в силах признаться себе в том, что отдалась Юргенту, использовала его чувство, чтобы отомстить Септимусу за то, что тот когда-то был близок с ненавистной ей матерью, Клодией, — Юлия сжалась в комочек и залилась слезами. Она чувствовала себя ужасно, словно упала в грязь.

— Ты воспользовался мной, ты воспользовался! — они крикнула на Юргента, и почувствовала себя еще хуже, потому что это была неправда, и Юлия об этом знала. Разве не он дважды спас ей жизнь? Разве не бросился он за ней тогда, не раздумывая о том, что его могут поймать и сослать на галеры? Какие же еще могут быть доказательства слепой и безрассудной любви? Но Юлия не хотела всего этого помнить! О, боги! Насколько же ей было бы легче, если бы галл был уродлив, или же груб и жесток, или взял ее силой! Но Юргент был прекрасным, благородным и, вне всякого сомнения, любил ее больше жизни!